За гравюрой скрывался сейф. О нем хозяин упомянул по той причине, что, по его собственным словам, считал этот сейф «абсолютно, на сто процентов, совершенно и безоговорочно надежным». Ни у одного грабителя не хватило бы ума вскрыть хитроумный электронный замок, а прочность стен и дверцы вполне позволяла ему выдержать любое физическое воздействие за исключением разве что взрыва такой силы, который разнес бы все здание. Никто и никогда никоим образом не мог взломать его. Рассказывая обо всем этом, Кин едва не лопался от гордости: по-видимому, он очень любил похвастаться.
Озорная улыбка заиграла на лице Дженнифер при мысли о том, какие сокровища Кин, должно быть, прячет в недрах этого чуда техники, и она, сделав правую руку бесплотной, просунула ее сквозь гравюру и стальную дверь сейфа под ней.
Пытаясь удержать ее на руках, он рылся в карманах в поисках ключа.
– Отпусти меня, дуралей. Тогда и дверь открыть сможешь.
– Не-ет, я хочу перенести тебя через порог.
– Мы с тобой не женаты.
– Пока не женаты, – поправил он и, довольный, ухмыльнулся.
Вблизи его шея казалась еще более уродливой, а голова походила на бейсбольный мяч на постаменте. Если не считать этого – что поделаешь, наследие дикой карты, – он был довольно красивым мужчиной. Коротко стриженные каштановые волосы с проседью на висках, веселые карие глаза, решительный подбородок.
Он наконец справился с дверью и поставил ее на ноги.
– Моя крепость. Надеюсь, тебе понравится.
Квартира выдавала простое происхождение своего хозяина. Удобный диван, кресло, придвинутое к телевизору, кипа номеров «Ридерз дайджест» на кофейном столике, большое и довольно скверно выполненное живописное полотно – корабль, сражающийся с неправдоподобно высокими волнами. Подобных картин всегда полно на распродажах произведений никому не известных художников в гостиницах «Хилтон».
Однако в комнатах царила безупречная чистота, а на подоконниках – штрих, который совершенно не вязался с обликом этого крупного и сильного мужчины, – красовались горшки с разноцветными африканскими фиалками.
– Рулетка, со времени моего выпускного бала я ни разу не проводил всю ночь вне дома.
– Готова побиться об заклад, что еще как проводил.
Он вспыхнул.
– Я был примерным мальчиком.
– Мама всегда советовала мне остерегаться примерных мальчиков.
Мужчина подошел к ней, обнял.
– Я теперь уже далеко не такой примерный.
– Надеюсь, ты имеешь в виду свое поведение, а не способности в постели, Стэн.
– Рулетка!
– Ханжа! – поддразнила она его.
Он уткнулся носом ей в шею, легонько прикусил мочку ее уха, а Рулетка протянула руки и провела пальчиками по бокам его раздутой шеи.
– Это тебе мешает?
– То, что я Плакальщик? Да ничуть. Это отличает меня от других, а мне всегда хотелось быть не таким, как все. Мой старик просто с ума сходил. Он все говорил, что таким, как мы, и вода питье – ну, то есть что выше себя не прыгнешь. Да, то-то бы он удивился, если бы увидел меня сейчас. Эй! – Он протянул руку и кончиком толстого пальца смахнул слезинку с ее щеки. – Ты что это вдруг плакать вздумала?
– Так, ничего. Просто… просто мне вдруг что-то взгрустнулось.
– Да ну, брось. Идем, я продемонстрирую тебе свои способности в постели.
– Перед завтраком? – спросила она, пытаясь отсрочить неизбежное.
– Ну да. Заодно и аппетит нагуляем.
Рулетка покорно поплелась за ним в спальню.
Дженнифер пошарила рукой в недрах сейфа и наткнулась на что-то, похожее на монеты, сложенные в небольшой мешочек. Она попыталась сделать одну монету бесплотной и нахмурилась – та так и осталась материальной.
Наверное, золотые, подумала она, – южноафриканские крюгерранды или, может быть, канадские «кленовые листья».
Плотные материалы вроде металла, в особенности золото, делать бесплотными было трудно – требовались более глубокое сосредоточение и большой расход энергии. Она решила пока оставить монеты на месте и продолжила исследовать содержимое сейфа. Ей без труда удалось протащить сквозь стену три небольших записных книжки, а поскольку в темноте читать было невозможно, девушка зажгла небольшую настольную лампу, стоявшую на столе. У двух книжек оказались гладкие черные обложки, у третьей переплет был синий и матерчатый, с рисунком в виде бамбуковых стеблей. Дженнифер раскрыла самую верхнюю из трех.
Картонные листы были заклеены рядами кармашков, в которых лежали пестрые бумажные квадратики. Почтовые марки. Те, что находились на самом верху, походили на британские, хотя слова на них были на незнакомом языке, а поверх рисунков значилась одна и та же дата «1922». Она наклонилась пониже, чтобы лучше разглядеть их, и замерла – откуда-то из темноты поблизости послышался слабый звук. Дженнифер подняла голову, но ничего не увидела. Ее глаза уже привыкли к свету, и она повернула лампу так, чтобы свет падал на дальний конец стола.
И остолбенела. Сердце у нее внезапно забилось где-то в горле.
На углу стола стояла пятигаллонная банка размером почти с чан для охлаждения воды. Только эта банка была стеклянной, а не пластмассовой, и ни с чем не соединялась; а еще – в ней находилось какое-то существо, чуть больше фута в высоту, с зеленой бородавчатой кожей. Прижав перепончатые лапы к стеклу, существо высунуло голову из воды; с крохотного личика на Дженнифер смотрели абсолютно человеческие глаза.
Они долго-долго изучали друг друга, потом существо открыло рот и пронзительно заверещало:
– Кииииин! Воооор! Воооор!
«А в «Нью-йоркском стиле» ничего не упоминали о том, что Кин держит сторожевого водоплавающего джокера», – промелькнуло в голове у Дженнифер, и в это мгновение в соседних комнатах вспыхнул свет. По всему дому поднялся шум, а джокер в стеклянной банке все никак не унимался и продолжал вопить, призывая Кина мерзким голосом, который резал уши и буравил мозг.
«Сосредоточься, – приказала она себе, – или дерзкая похитительница, прославленная Дух, будет поймана, и все узнают, что под этой личиной скрывается Дженнифер Малой, скромная сотрудница Нью-Йоркской публичной библиотеки». Тогда она вылетит с работы и окажется за решеткой, это уж как пить дать. А что скажет мама?
У двери послышалась какая-то возня; загорелся верхний свет. Девушка увидела высокого и худого чешуйчатого джокера. Зашипев на нее, он вывалил неимоверно длинный раздвоенный язык, потом поднял пистолет и выстрелил. Он прицелился верно, но пуля, не причинив похитительнице никакого вреда, отскочила от стены. Дженнифер стремительно проваливалась сквозь пол, крепко прижав к груди три книжки.
Когда Джек ушел, Вонищенка начала свой утренний ритуал. Усевшись в мягкое, обитое красным бархатом кресло, она закрыла глаза и сосредоточилась на своих питомцах. Пестрая кошка кормила котят, а черный кот охранял свое семейство. Енот спал, уткнувшись головой ей в лодыжки. Всю ночь он рыскал по викторианскому жилищу Джека и к утру совсем выбился из сил. Вонищенка очень надеялась, что он ничего не испортил. Она установила в головке енота ограничения, строго-настрого запретив приближаться к его вещам. В последнее время этот запрет действовал безотказно, но она до сих пор не могла забыть, как ей влетело от Джека, когда зверек скинул с полки все до единого выпуски его любимых комиксов про Пого.
Вонищенка погладила спящего енота и отправила свое сознание путешествовать по городу. Теперь это стало несложным, превратилось в ритуал бодрствования – хотя все чаще и чаще, если поблизости не было Джека, она придерживалась ночной схемы. Джек и Розмари стали для нее очень важны, прошли многие годы, прежде чем она научилась доверять им, но, однажды подарив это доверие, она с пугающей легкостью начала впадать в зависимость от их присутствия.
Женщина сердито тряхнула головой, недовольная тем, что отвлеклась на размышления о вещах, ей не подвластных, и потеряла след существ, которые, наоборот, находились в ее власти. Ее сознание пробежало среди крыс в туннелях, среди кротов, кроликов, опоссумов, белок, голубей и других городских птиц. Она подсчитала погибших за ночь – таких всегда оказывалось немало. Пришлось смириться с тем, что некоторые из них неизбежно обречены на гибель. Одни становились жертвами хищников, других убивали люди. Когда-то она пыталась спасти всех, защитить слабых от хищников. И это едва не стоило ей рассудка. Естественный круг жизни, смерти и рождения оказался сильнее, и Вонищенка научилась действовать в его рамках. Животные умирали; на смену им приходили другие. Лишь вмешательство человека могло нарушить этот нескончаемый круговорот. Впрочем, людей она пока контролировать не могла. Вонищенка мимолетно пробежалась по обитателям зоопарка. Ее сознание окрасилось ненавистью к клеткам. «Подождите немножко, – пообещала она уже в который раз четвероногим узникам. – Подождите…»