Воспоминания о зле.

Но кто причинил это зло? Мужчина, чьи сородичи принесли на землю чудовищный вирус и сломали ей жизнь?

Или она сама?

Она уперлась ладонями в края раковины, наклонилась вперед, слушая собственное учащенное, судорожное дыхание.

— Он все еще жив, Рулетка.

Ахнув от испуга, женщина стремительно обернулась. Старик отложил пилку для ногтей, предусмотрительно оставленную в туалете для посетительниц «Козырных тузов», внимательно оглядел узловатые вены на тыльной стороне ладоней и медленно повернулся к ней на маленьком крутящемся стульчике. Зрелище было — нелепей не придумаешь. Астроном, переодетый в форму официанта «Козырных тузов», в свете двойного ряда ламп, со сверкающей лысиной, отражавшейся в зеркале.

— О господи. Что вы…

— Здесь делаю? Доделываю за тобой то, что ты провалила. Разношу смерть. Я ожидал увидеть здесь всеобщий плач, страх и отвращение. И какое зрелище предстало предо мной? Толпа тузов, которые как ни в чем не бывало набивают животы и разговаривают, разговаривают, разговаривают…

— Нет… не здесь же.

— Именно здесь. Начиная с Тахиона.

— Нет!

— Жалко стало?

— Он… он мой.

— Так почему же ты до сих пор не убила его?

Его голос утратил всю свою веселость и походил на скрежет камня по наждачной бумаге. Старик поднялся со стула — медлительность этого движения сделала его лишь более угрожающим.

— Я… — Голос подвел ее, и Рулетка сделала еще одну попытку. — Я играю с ним.

— Какая драматическая — я бы даже сказал, — мелодраматическая фраза. Ты с ним играешь, — повторил он задумчиво и молниеносным движением протянул руку к ее горлу. — Так вот, хватит с ним играть! Убей его!

Рулетка попыталась вывернуться из его пальцев, он усилил хватку, сминая ее гортань; кровь хлынула ей в голову, загрохотала в ушах. Женщина цеплялась за его руку, пытаясь вымолить пощаду, но из горла выходил только какой-то писк. Астроном презрительно отшвырнул ее в сторону, и она больно ударилась о край унитаза.

— Вы меня не заставите. Одного страха перед вами недостаточно.

— Верно. Жаль, что ты так и не поняла того, что я тебе говорил. Лишь твоя ненависть освободит тебя. Лишь излив горечь из своей души, ты сможешь обрести покой.

Она судорожно стиснула виски.

— Я не знаю, что ненавижу сильнее, ваши угрозы или вашу дешевую психологию.

Старик продолжал, будто ничего и не слышал:

— Лишь окончательный катарсис может спасти тебя от нескончаемых воспоминаний.

Он смял тщательно возведенные им самим ментальные щиты, вломился в ее сознание. Перед ее глазами поплыла вереница образов. Акушерка, пытающаяся не дать ей приподняться, уложить назад. «Не смотрите». Она все-таки посмотрела. Чудовище! Оно лежало в кювете и тоненько пищало. Четыре дня, в течение которых она могла только беспомощно смотреть, как оно умирает. Метания от омерзения к любви и от любви к ненависти. И все началось сначала. Акушерка, пытающаяся не дать ей приподняться… Нескончаемая череда воспоминаний о кошмаре.

— Убей его, и все кончится.

— О боже! Я не верю вам!

Рулетка все так же продолжала стискивать виски, путаясь в волосах.

— Весьма прискорбно. Потому что у тебя все равно нет никакого другого выбора.

— Еще не пора?

Джек приподнял голову от стальных перил, на которых почти висел.

Вонищенка подошла и встала рядом с ним. Обняла его за пояс.

— Уже скоро. Совсем скоро.

Она протянула руку и отвела с его лба мокрые от пота черные волосы. Джек ответил ей взглядом, полным боли.

— Тебе придется войти туда в своем человеческом обличье, — сказала она. — Я помогу тебе превратиться, когда настанет время. Я буду с тобой.

Вонищенка накрыла ладонью его руку, вцепившуюся в перила. Он повернул ладонь и сжал ее пальцы.

— Не нравится мне эта затея. — Джек посмотрел на их сплетенные пальцы, но руку не убрал, — Жаль, что здесь нет твоих кошек.

— Мне тоже.

— Если что-то пойдет не так, убегай. Я серьезно. Я в состоянии сам позаботиться о себе.

Вонищенка ничего не ответила, только чуть сильнее сжала его пальцы. Потом взглянула на Розмари.

— Уже можно идти?

Помощница прокурора дошла до угла и выглянула на улицу.

— Все чисто. — Она посмотрела на свои электронные часы, щурясь на тусклую подсветку. — Сейчас восемь двадцать. Все, кто должен был прийти, наверняка уже там. Идем.

Над входом в «Хайфонскую лилию» красовался гигантский цветок лилии из красных неоновых трубок. Его гудящее мерцание озаряло тихую улочку. У тротуара перед рестораном выстроилось с полдюжины лимузинов. Облаченные в форменную одежду шоферы собрались в кучку, покуривая и сплетничая, как самые обычные таксисты. Каждую машину охраняли один или два крепких хмурых парня, они бесстрастно проводили взглядами Вонищенку и ее спутников.

Запахи кинзы, рыбы и жгучего перца ударили им в нос еще до того, как они открыли дверь.

— Моп Dieu! — Джек закатил глаза, потом взглянул на Вонищенку. — Можешь себе представить? Теперь я хочу есть.

— Мы поедим сразу же, как только покончим с этим делом.

Хотя дверь находилась вровень с тротуаром, сам ресторан располагался на высоте лестничного пролета. Освещение было тусклым, к тому же темно-красные тисненые обои поглощали большую его часть. В нише сбоку от внутренней двери стоял крупный мужчина в точно таком же темном костюме, как и у охранников снаружи. Когда хлопнула наружная дверь, он вышел на площадку, преграждая им путь.

— Зарезервировано? — осведомился он.

— Разумеется, — не колеблясь ответила Розмари.

Вонищенка ощутила на себе взгляд его скрытых за зеркальными очками глаз — охранник явно оценивал, могут ли они представлять угрозу. Верзила пожал плечами. По-видимому, удовлетворенный результатами осмотра, он отступил в сторону. Судя по всему, Розмари он не узнал.

Внутри их встретили обклеенные такими же темными обоями стены и суетливый азиат средних лет, который приветствовал их со стопкой меню в руках.

— Добрый вечер. Вас трое? Да?

Не дожидаясь ответа, он бросился к одному из множества пустовавших столиков, но Розмари остановила его.

— Мы на собрание.

Маленький человечек остановился как вкопанный. В обеденном зале было почти безлюдно. За столиком у стены о чем-то секретничала пожилая парочка. Ближе к входу сидел высокий и худой мужчина с кривым ртом. Он оторвался от еды и обменялся взглядом с метрдотелем. На миг этот одинокий посетитель показался Вонищенке до боли знакомым, но Джек споткнулся и едва не упал прямо в маленький бассейн с карпами, и мысль ускользнула.

Метрдотель явно встревожился.

— У нас нет никакого собрания, — со слабой улыбкой сообщил он.

— Еще как есть, — отрезала Розмари. — В закрытом зале.

— Нет здесь никакого собрания.

— Типичный случай, — процедил Джек сквозь сжатые губы, — неумения найти общий язык.

Розмари обвела взглядом зал и остановилась на двух мужчинах в темно-синих костюмах и дорогих темных очках — они сидели за отдельными столиками в конце зала. На рукавах у обоих темнели траурные повязки. Она обратилась к тому, который сидел ближе к ней.

— Buon giorno…[16] Вы ведь Адриан, верно? Сын Тони Калленцы?

— Леди, вы обознались.

Мужчина, который сидел справа, бросил взгляд на товарища. Тот пожал плечами. Вонищенка крепче сжала руку Джека, готовясь тащить его в укрытие, если начнется стрельба.

— Адриан, — не сдавалась Розмари. — Мы с тобой вместе играли. Ты еще таскал моих кукол и требовал за них выкуп. Очень обидно, что ты ничего не помнишь.

Помощница прокурора отошла от Вонищенки и теперь стояла всего в нескольких футах от столика, напротив мужчины, к которому она обращалась. Ее поза была совершенно непринужденной — голова высоко вскинута, руки висят вдоль боков. Вонищенка как-то раз видела ее на суде. Она тогда еще позавидовала уверенности подруги.