Все статьи прочесть не удалось – начальник требовал внятных результатов по делу Феклиной. Но и того, что Карев успел освоить, было достаточно, чтобы поколебать однозначные суждения профессора Радужного.

Назрела необходимость повторной консультации, причем на этот раз с таким специалистом, который не побрезгует ознакомиться с материалами, доводами и аргументами Ольги Федоровны.

В цитатах у нее особенно часто мелькало несколько фамилий ученых, из которых, как подсказала справочная, в Москве проживал только один: Алексей Иванович Лапшин.

Кабинет профессора Лапшина располагался в том же Институте истории, но в другом крыле, и по размерам был существенно скромнее, чем у Радужного. Алексей Иванович оказался сурового вида старцем, почти лысым, но с роскошной седой бородой и скептическим прищуром блекло-зеленых глаз.

– Ах, Оленька… – проговорил он, листая распечатки. – Ну, это я читал, ранняя вещица. Ее тогда еще публиковали… А вот это она мне сама приносила. Обсуждали с ней. Ага, подправила… И на меня ссылается… Да… А здесь что-то новенькое… Так, понял. Материалы к учебнику. Ясно. А что, собственно, требуется от меня? – старик посмотрел на следователя.

– Я бы хотел понять, насколько взгляды Ольги Федоровны соответствуют или не соответствуют истине.

– Вот как! Истина. Хм… Сильное слово. Скажите прежде, а насколько официальна наша с вами беседа?

– Совершенно неофициальна. Я просто хочу уяснить вопрос для себя.

– Ага… Что ж… раз так, то могу ответить прямо сейчас. Большинство Олиных статей я знаю… Не считая некоторых частностей, в целом она права.

Карев даже вздрогнул:

– Но почему тогда профессор Радужный убеждал меня в противоположном?

– Да потому, что он – не ученый! – хмыкнул Алексей Иванович. – Он болтун! Или, как это нынче называют, популяризатор. Ученым Аркаша был лет двадцать назад, когда опубликовал свою книжку по НЭПу. Так себе работка, анализ ниже плинтуса, но хоть материал собран и рассортирован добротно. А потом Аркаша подался в когорту болтунов, что занимаются не той историей, которая была на самом деле, а той, какой ее должен представлять обыватель. Только и всего. А настоящие спецы по Второй мировой все то, о чем Оля писала, знают и сами, причем не только знают, но и в целом разделяют.

– Почему же тогда она не могла донести свои взгляды до общественности? И почему над ней смеялись?

Алексей Иванович сощурился:

– Вы и в самом деле не догадываетесь?

– Нет. До этого следствия мне не приходилось знакомиться с миром историков.

– В наши дни этот мир негласно разделен на две части: исследователей и популяризаторов. Первые пытаются узнать, как оно было, а вторые определяют, как это надо представить для внешних пользователей. Определяют, естественно, не сами – основные ориентиры им спускают сверху. Из этих частей никто друг к другу не лезет. Мы печатаем в профильной периодике статьи, каждая из которых столь узка по теме, что для неподготовленного читателя почти ничего не скажет. Специалист же, который знает контекст, разгадывает ссылки и намеки, понимает, что, допустим, статья об особенностях применения зенитной техники советскими войсками в 1941 г. на самом деле предъявляет новый аргумент в пользу того, что нападение Гитлера на СССР было не спровоцированным и Союз даже не был толком готов к войне. Мы это знаем, и нам этого достаточно. А ребята типа Аркаши дают интервью, пишут учебники и популярные книжки для широкого круга читателей, где излагают историю так, как считается полезным для обывателя. Они – пастухи общественных стереотипов. Ошибка и вина Оли была в том, что она захотела вынести, так сказать, эзотерическое знание на профанный уровень, покусилась на чужое поле. Разумеется, она была обречена, как и любой, кто захочет в одиночку бороться со стереотипом. Или с системой.

Несколько секунд Карев ошарашено осмыслял услышанное. Жизнь, труды и усилия Феклиной предстали в совершенно новом свете.

– Но если она была права… почему вы молчали? Почему не поддержали ее… все эти спецы?

Алексей Иванович впервые улыбнулся, на миг превратившись из грозного старца в доброго дедушку.

– Знаете, я не ожидал, – признался он, – что в служебных структурах работают столь открытые и чистосердечные люди. Мне очень приятно это видеть. И, независимо от того, что я сейчас скажу, помните, что теперь я очень рад нашей встрече, которую первоначально воспринял как повинность. А сейчас – к сути вопроса. Давайте-ка вот на что посмотрим: в школе, в институте, по телевидению вы годами слышали одно и то же – что в мрачном ХХ веке ваши предки развязали самую кровопролитную войну в истории, что демократическому миру пришлось выбирать из двух зол – фашистского и коммунистического, и что лишь вмешательство свободного мира спасло тоталитарный СССР от поражения… Вы годами ели эту чушь и не подавились. И ни разу не задумались – а не вешают ли вам лапшу на уши? Вы и палец о палец не ударили, чтобы узнать правду. Мы якобы молчали? Нет, молодой человек, мы совсем не молчали. Мы кропотливо, по крупицам доказывали истину, публиковали статьи и монографии – все они лежат в свободном доступе, возьми да узнай. Так почему же вы не озаботились, не взяли, не узнали? А я скажу почему. Потому что вам и таким, как вы, наплевать на правду, на историю, на прошлое, на своих предков. Скажут вам в школе или институте, что русские произошли от слонов, и вы послушно будете строчить глубокомысленные рефераты об экзистенциальной слоновости русской души! Вы не знаете правды не потому, что от вас ее скрывают, а потому, что она вам не нужна. Вот, Оля в лепешку расшиблась, чтобы до вас ее донести – и что? А ничего, кроме потраченной зря жизни. Свою научную состоятельность, свое будущее она принесла в жертву – чему? Равнодушному обывательскому…

Алексей Иванович не договорил, полез в стопку распечаток, дрожащей от волнения рукой выдернул оттуда листок.

– Вот, посмотрите список ее публикаций – это же слезы одни! Несколько первых статей – в солидных научных изданиях: «Вопросы источниковедения», «ХХ век» и так далее. Один раз ей удалось пробиться в научно-популярный «Голос времени». История была почти детективная. Популяризаторы после этого целый семинар устроили по ее разоблачению. Аркашка, кстати, проводил. С тех пор ей путь в научные издания был заказан. А она все пыталась пробиться к широкому читателю. И пробивалась, вот, поглядите: «Тайная жизнь», «Секреты и загадки», «Оракул» и прочая бульварная дрянь, где ее вымученный крик о правде совали между россказнями о похищенных инопланетянами идиотах или обнаружении Атлантиды в Бермудском треугольнике… Спрашиваете, почему мы ее не поддерживали? Отчего же. Я ей много раз говорил, когда еще было не поздно: «Оля, брось ты это, плетью обуха не перешибешь». Повлиять на стереотип можно лишь, если новая концепция будет поддержана сверху: то бишь переписываются учебники, идут новости по серьезным телеканалам, пишутся популярные книги, снимаются блокбастеры – вот тогда обыватель заметит и худо-бедно усвоит. Но кто на такое пойдет? Вы что, думаете, ложные стереотипы существуют только в отношении Второй мировой? Да их пруд пруди. А вы все это кушаете и не давитесь, уж простите за прямоту. Я Оле говорил: «Зачем ты губишь свою карьеру, ради кого? Им ведь все равно!». А она…

Профессор досадливо махнул рукой.

– «Я, мол, делаю не только ради нынешних, но и ради прошлых, ради тех, чья память, подвиг и жертва поруганы…» А им-то что? Мертвые сраму не имут. Кто о них помнит сейчас? Мало у кого семейная память уходит глубже чем на сто лет. А тут – больше двухсот! Вы вот, к примеру, знаете, что ваши предки делали во время той войны?

– Нет, – машинально ответил следователь.

– То-то и оно… А ведь что-то делали… Мне мой дед рассказывал, что когда его дед был ребенком, еще жили последние ветераны той войны. И саму ее тогда называли – знаете, как? Великая Отечественная… Н-да. Почему мы молчали… Вот, Оля не молчала – кричала об этом. И что? Хоть одного ученика или единомышленника она нашла?