— Не делай этого, князь! — воскликнул русич. — Я хорошо знаю Бабахана. Человек он честный, коль не отдает раба, то имеет на то причину. Получит купец раба, нет ли, но десятки людей погибнут. Не забывай, что копающий яму под ближним своим — упадет в нее.

Епископ поднялся со своей скамейки и подошел к Кюрджи.

— Об этом я и толковал тебе, князь. Страна нуждается в твердой власти, в неукоснительном соблюдении законов. Может быть, и стоило наказать Бабахана, но надо ли это делать ценою жизни других людей? Я сам видел как люди бросились на защиту седого, с трудом взбиравшегося на гору человека. Так защищают не раба, а родственника, если не больше.

Кюрджи растерялся. Он не ожидал, что в это дело вмешается епископ. Князю хотелось выглядеть перед ним добрым и в то же время строгим правителем, как того и хотелось его преосвященству. Но и терять себя в глазах купца, а тем более Бакатара, тоже не следовало.

— Я понимаю отца Луку, — улыбнулся Кюрджи, — но жаль, что он думает лишь о своих интересах, — и повернулся к игумену. — Ты боишься за своего сына, святой отец? Это правда, что он женат на дочери Бабахана?

Епископ удивленно поднял брови, внимательно посмотрел на русича, потом перевел взгляд на отца Димитрия и спросил:

— Это не тот ли чернобородый, который выбил саблю у телохранителя Тайфура? Я еще удивился, почему этот светлолицый поступил так благородно, не зарубил своего противника.

Иеромонах молча кивнул головой.

— Отец игумен, — обратился епископ к русичу, — утром пошли послушника к Бабахану или вызови его к себе. Пускай отдаст купцу то, что принадлежит ему. Именем церкви принуди вождя племени возвратить раба хозяину, — и тут же повернулся к Кюрджи, — а тебя, алдар, Христом богом прошу, береги людей, не допускай кровопролития. Кто знает, может быть, им еще придется сложить голову за свободу своего отечества, за веру православную. Но та война будет угодной богу. Мы — христиане, и не можем допустить, чтобы язычники разграбили храмы господние. А ради… — его преосвященство не договорил, только с презрением посмотрел на сарацина.

Вскоре священнослужители покинули дом Кюрджи. Русич, опечаленный случившимся, попрощался с его преосвященством и направился к Вретрангу.

Конечно, ему можно было, как и советовал епископ, послать к Бабахану монахов. Но русич знал, что дело это — бесполезное, посланник церкви еще больше возмутит язычника. Только сам он, да еще Вретранг, способны уговорить вождя отдать раба сарацину.

Несмотря на то, что солнце еще не скрылось за гору, город уже затих, людей на улицах стало меньше, идти было свободно. В переулке, соединяющем улицу Эллинов с Монастырской площадью, русич наткнулся на дружинников князя, они сразу вызвались проводить игумена к Вретрангу.

— Хоть и опустел город, — сказал старший, — но ходить одному опасно, святой отец. Можно нарваться на пьяниц, а тем недолго и убить, не посмотрят на сан священника.

Дружинники напрашивались подождать игумена у ворот Вретранга, чтобы сопроводить обратно, но русич отказался, успокоил их тем, что будет находиться под защитой сыновей своего друга, а если засидится допоздна, то здесь и заночует.

Русич попал к ужину. Большая семья, густо облепив котел с варевом, дружно вытаскивала оттуда горячее мясо. Сыновья то и дело подтрунивали друг над другом, смеялись. У котла не было только Анфаны, он давно ушел к Кюрджи пришивать колокольцы, и русич удивился, что не встретил его в доме князя.

Вретранг отложил хлеб, вытер руки, встал и вынес из мастерской скамейку для русича.

— Каждый раз, когда ты уходишь из моего дома, мне хочется спросить: зачем? А когда возвращаешься, то пытаюсь догадаться, с чем ты пришел.

Русич рассказал.

— Жаль Бабахана, — тяжело вздохнул Вретранг. — Все это для него может закончиться плохо. Воевать с Кюрджи — бессмысленно. Хорошо бы уговорить Бабахана возвратить раба Тайфуру.

— Ты считаешь, Бабахан согласится?

Вретранг пожал плечами.

— Если бы мы поехали к нему вдвоем, то, может быть, и удалось уговорить его.

— Куда мне сейчас в горы, силы не те. Передай Бабахану, что я очень прошу его покориться князю. Не пойму, чем ему приглянулся раб этот?

Анфаны возвратился в сумерки. Сильно встревоженный, он сразу подошел к отцу и игумену.

— Отец, Бабахану грозит беда, надо помочь ему, — с ходу выпалил Анфаны. — Я работал в конюшне князя и случайно узнал, что Кюрджи в коморе, за перегородкой, прячет Черное ухо. Помнишь, ты как-то рассказывал о нем?

— Черное ухо? — переспросил Вретранг. — Давно я ничего не слышал об этом убийце и грабителе, думал, что его в живых уже нет. Откуда он взялся?

— Не знаю, отец.

Русич нахмурился и опустил голову, вспомнилась смерть Аримасы.

Черное ухо появился у Кюрджи сразу после отъезда монгольского посла. Его привез Худу-Темур и попросил спрятать на время, пока народ в низовьях Инджик-су не позабудет о его делах.

— Черное ухо — незаменимый человек, если надо выследить и незаметно убрать врага или провернуть любое щекотливое дело, где не должно упоминаться честное имя князя, — пояснил Худу-Темур. — Один только недостаток у Черного уха — слишком приметен.

Кюрджи приютил убийцу, но установил строгое правило: Черное ухо должен покидать княжеский дом и возвращаться обратно только ночью. И даже в таких условиях никаких самостоятельных действий Черному уху предпринимать не разрешалось. Лишь один раз, возвращаясь из поездки в Абхазию, Черное ухо, загнав своего коня, без ведома князя украл жеребца у Саурона, когда племя отмечало праздник Священного дуба.

— Послушай, Черное ухо, у тебя есть поблизости надежные люди? — услышал Анфаны сквозь тонкую перегородку в конюшне голос князя.

— Человек пять — шесть найдется.

— Нет, Черное ухо, этого мало.

— Что поделаешь, князь, слишком много времени прошло с тех пор, как я был хозяином в здешних ущельях. В те годы тебя еще на свете не было. А что, предстоит серьезное дело?

— Да.

— В таком случае постараюсь уговорить каждого из пятерых привести по пять своих кунаков.

— И этого мало, — сказал Кюрджи.

— Вот это да! — поразился Черное ухо. — Но людей больше у меня нет, придется просить помощи у Худу-Темура.

— Он уже спит, слишком много выпил. Обойдемся без него. Вот что, — подумав, сказал Кюрджи. — Ты знаешь Ашина, моего дружинника?

— Ашина не знает только тот, у кого денег нет, — усмехнулся Черное ухо.

— Вот тебе кошелек, здесь полсотни золотых монет. Не надо высыпать деньги, кошелек принадлежит купцу, Омару Тайфуру. А у денег глаз нет. Монеты можешь отдать Ашину вместе с кошельком. Так даже лучше. Золотым ключом и крепость откроешь. Пусть он тайно от меня подберет пятьдесят дружинников и утром приведет их к ущелью Черных пещер. Туда же подойдут и десять телохранителей Тайфура. Ты со своими людьми должен добраться раньше всех. И вот еще что. Каждый пусть закроет лицо повязкой, чтобы никто не узнал моих людей. И проследи, чтобы в пещеры никто не входил. В одной из них я буду с купцом, чтобы точно знать, что у тебя все в порядке.

— Значит, у меня будет около сотни человек? Теперь говори о деле, князь.

— Знаешь, где расположено селение Бабахана?

— Примерно.

— Можешь уничтожить его полностью, — милостиво разрешил Кюрджи. — Все, что найдете там, ваше.

— Велика ли твоя доля, князь?

— У Бабахана скрывается беглый раб сарацинского купца Омара Тайфура, надо возвратить его хозяину. А что касается Ашина, хорошо, если его настигнет стрела Бабахана. Что делать с остальными, после придумаем. С человеком всякое случается в жизни.

— Я твоих дружинников вперед пущу, и еще не известно, сколько их уцелеет.

— Вот, пожалуй, и все, — сказал Кюрджи. — Как стемнеет, сразу уходи, потом найдешь возможность вызвать к себе Ашина.

— А может быть, проще ограбить самого купца, князь? Он же не родственник твой?