— А кто был на поминках?

— Ну, я уже говорил о Гришко, профессорах и академиках врачах, а остальных я не знал. Их было человек десять, но все они были близки Николаю Сергеевичу. Вот так закончилась жизнь этого замечательного человека.

Павел Михайлович устал — возраст, ничего не поделаешь. Прощаясь, он пригласил меня к себе в гости. Я с благодарностью согласился. Но на следующий день он снова зашел в редакцию со своим старым товарищем восьмидесятисемилетним Алексеем Прокофьевичем Родионовым — капитаном госбезопасности СССР и ветераном Главного управления охраны.

— Он тоже помнит Власика, — представил своего товарища Павел Михайлович.

— Очень хорошо, — обрадовался я. — Через недельку-другую запишем ваши воспоминания. Сейчас мы сдаем номер и поэтому в запарке. А в каких годах вы служили в органах?

— С тридцать восьмого по пятьдесят пятый. Ушел на пенсию по инвалидности. Я помню, Власик вызвал меня однажды и сказал: «Мы вас угробили, мы вас и вылечим». И отправил меня на лечение в Крым.

— А кто был вашим непосредственным начальником?

— Полковник Ильин, начальник шестого отдела, — ответил по-военному старый капитан Родионов.

— Договорились, Алексей Прокофьевич. Я вам позвоню, и мы встретимся.

Мы действительно встретились, и я записал беседу, которая ждет своей публикации. А неделю спустя я поехал на Преображенскую площадь в гости к Павлу Михайловичу.

Он встретил меня на трамвайной остановке и привел В свою небольшую квартирку. Потом принес с балкона старый венский стул и попросил меня сесть на него. Я очень удивился, так как стул, было видно, зимой и летом стоял на балконе и был весь хилый и обшарпанный.

— Этот стул из «Заречья», — сказал он, — на нем Сталин сидел.

Потом он достал из серванта простую рюмку из простого стекла, какие, пожалуй, остались теперь только в деревнях у старух, и налил в нее коньяка.

Я стал отказываться, так как плохо себя чувствовал из-за высокого давления. Но он неожиданно сказал:

— Вы не можете отказаться выпить из рюмки, из которой пил Сталин. Однажды он сидел у нас за столом в «Заречье», и, как только уехал, я взял его рюмку и спрятал. Это она и есть.

Мы проговорили часа два. Затем Павел Михайлович дал мне в руки искусно отделанный рог, из какого в Грузии пьют вино.

— Посмотрите внимательно, что там написано, — сказал он с улыбкой.

Я стал разглядывать. Вначале была большая буква «В», внутри которой маленькие «н» и «с», затем «от» и далее — большая «С» и внутри «и» и «в».

— Что все это значит? — удивился я.

— Когда мне исполнилось пятьдесят лет, а это было в шестьдесят пятом году, ко мне на работу пришел Власик. Мы уже там выпили, но, увидев Николая Сергеевича, очень обрадовались. Он поздравил меня, выпил рюмку за мое здоровье и преподнес этот рог в подарок. «Павлик, — сказал он, — на мой день рождения Сталин подарил мне два таких рога с надписями: «Н. С. Власику от И. В. Сталина», как положено в Грузии. А поскольку ты мне сейчас самый близкий человек после Сталина, один рог я дарю тебе!» Я был растроган до слез…

Прощаясь с Павлом Михайловичем, я уложил в портфель его подарок мне — бутылку грузинского коньяка тридцатипятилетней выдержки, которую храню по сей день.

Недалеко от метро «Белорусская» в небольшой двухкомнатной квартирке живет Надежда Николаевна Власик-Михайлова — дочь Николая Сергеевича Власика. После смерти своей матери она передала по завещанию отца его предсмертные записки-воспоминания о Сталине Георгию Александровичу Эгнаташвили с большим количеством фотографий из личного архива Николая Сергеевича. Я загорелся большим желанием непременно встретиться с ней и записать ее непредвзятые детские и семейно-бытовые воспоминания об отце. И хотя она уже пенсионерка, но по профессии замечательный художественный редактор и художник-график, проработавшая более тридцати лет в издательстве «Наука», ее талант и мастерство по-прежнему нужны этому уникальному издательству. Она все еще работает на дому по оформлению серии «Литературные памятники» и других изданий, и поэтому выкроить время для беседы было не так просто. Наша встреча состоялась у нее дома. Это был неторопливый и душевный разговор о прошлом и самом дорогом в ее жизни. А начался он, по обыкновению, с ее детства и юности, с первых впечатлений ребенка, пришедшего в наш жестокий и несовершенный мир.

— Жизнь моя началась в Белоруссии, в той же деревне, где родился Николай Сергеевич Власик — мой родной дядюшка, а не кровный отец. Я появилась на свет первого августа 1935 года пятым ребенком в семье Ольги Власик, родной сестры Николая Сергеевича, которая была младше его всего на два-три года. И когда в декабре тридцать девятого он приехал к нам со своей женой в деревню, то взял меня и навсегда увез в Москву. Так что с сорокового года я — москвичка.

— Как я понимаю, он удочерил вас?

— Да. Но не сразу. Сначала он просто взял меня в Москву подкормить, потому что мы жили очень бедно, нас было пятеро полуголодных детей. Это было в год присоединения Западной Белоруссии. Николай Сергеевич нам все время помогал, и, когда у него появилась возможность, он приехал и увидел меня, самую маленькую и худенькую в семье. Ведь мне тогда было всего четыре года. А поскольку своих детей у него не было, хотя он и был женат уже третьим браком, то как-то очень быстро привык ко мне и попросил разрешения у моих родителей удочерить меня. Они согласились, и он записал меня на свою фамилию и свое отчество. Так у меня стало две мамы и два папы. Это было в сороковом.

— Наверное, в том, что Николай Сергеевич решился на такой ответственный шаг, была немаловажная заслуга вашей новой мамы? Расскажите, пожалуйста, кто она, какой она была в жизни, будучи супругой такого большого человека?

— Ну, прежде всего, она была очень красивой женщиной. На тринадцать лет моложе его и, как я уже говорила, была его третьей женой. Познакомились они в тридцать первом, а поженились в тридцать втором. У них как-то интересно все получилось. Это был ее второй брак, потому что когда она познакомилась с отцом, она уже была замужем за одним инженером. Он ее очень любил, и у них было все хорошо. Но потом он уехал на Шпицберген в командировку. А когда через год вернулся, она уже была замужем за моим отцом. И она никогда в своей жизни об этом не жалела. Когда она встретила отца, она безумно влюбилась в него. У них был такой роман, такая любовь! А с разводом раньше просто было. Да и отец тогда работал в Кремле, был комиссаром, поэтому ему не составило никакого труда послать куда-то документы, и маму с первым мужем развели без звука.

— Как бы сейчас сказали, использовал служебное положение…

— Да, — улыбнулась Надежда Николаевна, — но это было слишком серьезно, что подтвердила вся последующая их совместная жизнь и любовь до гроба. Так что это был судьбоносный момент их жизни. А мама была шестым ребенком в семье коммерсанта, и воспитала ее родная тетя. После семнадцатого года ее отец уже был старым больным человеком, и его не тронули. Мама была весьма незаурядным человеком — окончила курсы стенографии и английского языка, которым владела в совершенстве (у нее даже диплом был), но, к сожалению, в жизни это ей так и не пригодилось, и она была просто очень хорошей домашней хозяйкой.

— Вы знаете, что ей диктовал отец перед смертью и что мы опубликовали в журнале «Шпион», записано на очень хорошем литературном уровне, добротно, качественно и весьма грамотно, что говорит и о ее незаурядном литературном даровании.

— Дело в том, что она всегда очень много читала и многими вещами интересовалась. Даже уже будучи в пожилом возрасте, после смерти отца, она вдруг решила изучать испанский язык, хотя уже и знала несколько иностранных языков. Но при этом она была не только интеллигентной и образованной женщиной, но и потрясающей домашней хозяйкой, горячо любившей своего мужа. А ведь отец у нас был очень взрывной и даже оригинальный в этом плане человек. Ему могло прийти в голову после работы и встречи с друзьями приехать вместе с ними к нам в дом среди ночи. И мама в любое время суток всегда была наготове, всегда одета, всегда причесана, всегда встречала с улыбкой и мигом накрывала на стол. И все у нее всегда было, и все было прекрасно. А нередко он ее брал с собой в Кремль на приемы, на банкеты, на всякие торжественные заседания… К примеру, они были вдвоем на вечере, посвященном семидесятилетию Сталина, и она очень достойно рядом с отцом смотрелась. Достойно, так сказать, даме высшего света.