Глава 1
Его зовут лорд Филипп Давентри. Вчера после спектакля он пришел за кулисы и настоял на том, чтобы мне его представили. Не могу описать то притяжение, которое я испытала, едва заглянув в его глаза. Только знаю, что он тот самый мужчина…
Из дневника Элис Маршан 5 апреля 1794 года
Эссекс 1818 год
«Какого черта, я здесь делаю?» – в который раз, за ночь подумал Гейбриел Сатклифф, десятый граф Хоксли. Скрестив на груди руки и опершись спиной о каменную колонну, он отстраненно с досадой как-то взирал на вакханалию, которая разворачивалась на его глазах.
Полуодетые и вовсе раздетые фигуры в масках резвились при лунном свете в саду виконта Лэнскомба, предаваясь всем видам распутства. Тут и там мелькали парочки и группки: по трое, четверо, а иногда и более человек. Сплетенные в плотских играх нагие руки и ноги блестели от пота. Участники действа забавлялись под звуки музыки, лившейся из бельведера. Одетые во фраки музыканты оркестра с завидным стоицизмом обеспечивали фон этому маскараду.
Все давние знакомые лорда и леди Лэнскомб прекрасно понимали, что влечет за собой приглашение на «особую вечеринку». И Гейбриел, появившись в Лэнскомб-Мэноре, хорошо знал, что его здесь ожидает. Но, к своему немалому удивлению, он обнаружил, что все происходящее не вызывает у него никакого интереса.
Сморщившись, он резко обернулся и, обращаясь к стоявшему рядом хмурому мужчине, раздраженно бросил:
– Мы напрасно сюда пришли.
Приятель очнулся от мрачного созерцания разврата и сквозь узкие прорези черной полумаски искоса взглянул на Гейбриела:
– Что я слышу? Разве не ты притащил меня на эту оргию? И не ты утверждал, что я слишком долго прятался, поэтому мне просто необходимо хорошенько кутнуть…
Гейбриел сделал резкий жест рукой и заставил его замолчать:
– Ну, хватит, Стоунхерст! Да, это действительно была моя идея. Но я же не знал, что ты будешь стоять истуканом и отпугивать своим суровым видом вполне достойных внимания дамочек!
Ройс Гренвилл, виконт Стоунхерст, равнодушно пожал плечами и тронул пальцами свой длинный бледный шрам, который начинался где-то под маской и шел по правой щеке вниз. Это был след французской сабли, настигшей его в битве при Ватерлоо. Такой зигзаг на бронзовой коже придавал ему весьма экзотический вид.
– Увы, с тех пор как я заработал эту отметину, представительницы прекрасного пола предпочитают обходить меня стороной. – Немного помолчав, он с удивлением посмотрел на Гейбриела: – А ты то что, Хоксли? Вон те две аппетитные блондиночки возле бельведера уже битый час хлопают ресницами и стреляют в тебя глазками, а ты делаешь вид, что совсем ничего не замечаешь.
Гейбриел покосился в сторону блондинок, о которых говорил его друг. Да нет, он их заметил, еще бы не заметить! Хорошенькие, с пышными формами – как раз то, что надо… Вообще-то он всегда любил подобные развлечения, но сейчас почему-то не испытывал ни малейшего желания участвовать в этом действе. Странно, но присутствующие на вечере женщины оставляли его равнодушным…
Может, на него напало то, что в высшем свете обычно называют хандрой? Хотя в двадцать восемь лет еще не хочется терять вкус к плотским удовольствиям.
И потом, ему необходимо поддерживать свою репутацию… За те пять лет, что прошли после самоубийства старого графа и разразившегося после этого события скандала, Гейбриел укрепился в почти фанатичном решении идти по стопам своего родителя и весьма в этом преуспел. В свете его называли не иначе, как Дьявол во плоти, и шептались по темным углам салонов и гостиных, с удовольствием смакуя рассказы о его беспримерном распутстве. Большинство этих слухов напоминали детские страшилки и были доведены до абсурда. Но Гейбриела это не беспокоило. Он давно понял: гораздо легче соответствовать сложившемуся образу, чем пытаться что-либо изменить. Все хотели видеть в нем копию его покойного отца – подлеца, кутилы и пьяницы. Да, помимо всего прочего, еще и убийцы.
Гейбриел мрачно усмехнулся. Наверное, к лучшему, что его бедная затравленная мама не дожила до сегодняшнего дня, и не видит, кем он стал. Деликатная и хрупкая графиня не смогла вынести позора, который преследовал их семью после кончины мужа, и умерла, оставив сына одного под градом камней и стрел.
Еще один грех, в котором можно было бы обвинить его отца.
Отогнав от себя гнев и горестные чувства, которые всегда вызывали в нем воспоминания о скверных деяниях старого графа, он заставил себя вновь сосредоточиться на разговоре.
– Мы пришли сюда ради тебя, – напомнил он другу. – Как ты не поймешь, ведь нельзя наказывать себя за то, что случилось помимо твоей воли. Твое добровольное заточение слишком затянулось.
Обезображенное лицо виконта напряглось, его серые глаза потемнели и стали почти черными.
– Черт возьми, Хоксли, ты ничего об этом не знаешь! Да, пожалуй. Ройс упорно не желал рассказывать о своей службе в британской кавалерии. Однако военное время, безусловно, отразилось на нем. Война с Наполеоном изменила его как физически, так и морально. Он уже не был тем беспечным мальчиком, каким уходил на фронт. По возвращении домой он узнал, что его старший брат умер, оставив его наследником титула и состояния Стоунхерстов. После этого он еще больше замкнулся, отгородившись от мира стенами своего родового поместья в Корнуолле.
– Да, я не знаю, что с тобой произошло, но уверен, что Алекс не одобрил бы твой нынешний образ жизни, – твердо заявил Гейбриел младшему другу. – Он был бы рад, если бы ты перестал держаться за прошлое. Простил бы его. И самого себя.
Стоунхерст внимательно и строго посмотрел на него.
– И ты еще будешь читать мне проповедь, взывая к прощению и забвению? Посмотри на себя самого, дружок! Ведь ясно как день, что тебе-то так и не удалось ни простить, ни забыть.
Точный выпад! Гейбриел нехотя признал правоту этого обвинения. Что толку отрицать очевидное? Да, он никого не простил – ни отца, ни суровых обвинителей из высшего общества. И вряд ли когда-нибудь сможет это сделать.
Но это еще не означает, что он будет спокойно смотреть, как терзается Ройс. Нет, он этого не допустит! В конце концов, у него есть обязательства. Александр Гренвилл был его лучшим другом, они дружили с детства. А, кроме того, он был одним из тех, а их совсем немного, кто остался на его стороне, когда их семья подвергалась нападкам. И теперь, когда Алекса не стало, Гейбриел чувствовал себя его должником и поэтому приглядывал за его младшим братом.
Хотя временами эта ноша казалось ему непосильной.
Глубоко вздохнув в попытке обуздать подступающее раздражение, Гейбриел заговорил спокойным, размеренным тоном:
– Если ты поразмыслишь и попытаешься сравнить наши ситуации, ты наверняка поймешь, что в них нет ничего общего.
– Ты так считаешь? – Виконт покачал головой, сохраняя каменное выражение лица. – Посмотри правде в глаза, Хоксли. Прошлое оставило шрамы на нас обоих, и разница лишь в том, что твои шрамы не так заметны. Так что учи уму-разуму кого-нибудь другого!
Эта реплика задела Гейбриела за живое, но он не успел ничего возразить: Стоунхерст, тихо выругавшись, вдруг сдернул с лица маску и швырнул ее в сторону.
– С меня хватит! – прорычал он. – Я ухожу. Можешь уйти со мной, если хочешь. Но если ты остаешься, то без меня. Я чувствую себя здесь последним идиотом. Это место не для меня.
И отвернувшись, он решительно зашагал по траве в сторону извилистой тропинки, ведущей к дому, и едва не налетел на хохочущую молодую «пастушку», убегавшую от плотоядно оскаленного полуголого «разбойника».
Раздосадованный Гейбриел, поигрывая желваками, смотрел вслед уходящему приятелю. Вот черт, весь вечер коту под хвост! Стоунхерст прав. Пора признать, что это был не слишком удачный план и надо срочно что-то предпринять, пока не стало еще хуже.