4
Насколько глубоко проникли в народ новые исторические представления, показывает «Новая повесть о преславном Российском государстве», написание которой отноштся либо к концу 1610 г., либо к самому началу 1611 г. Она сохранилась в единственном списке; ее автор — какой-то приказный — безвестен; название ее — позднейшее, приписанное чужою рукою сверху. Это прокламация, «подметное письмо», брошенное на улицах Москвы с призывом восстать и изгнать из Москвы гарнизон польских интервентов.
«А сему бы есте письму верили без всякого су мнения», — обращается автор к москвичам. Он просит не «таить» его письмо, а распространять среди верных людей: «И кто сие письмо возмет и прочтет, и он бы его не таил, давал бы рассмотряючи и ведаючи своей братии православным христианом прочитати вкратце, который за православную веру умрети хотят, чтобы было ведомо, а не тайно». Изменникам, которые «со враги соединилися», — тем бы «есте отнюдь не сказывали и не давали прочитати».
Письмо написано со страстной убежденностью, ясным, простым и народным языком, частью прозой, частью стихами.
«Приидите, приидите православни.
Приидите, приидите христолюбивии.
Мужайтеся и вооружайтеся
И тщитеся на враги своя,
Како б их победити
«Мужайтеся и вооружайтеся
И совет между собою чините,
Как бы нам от врагов своих избыти.
Время, время пришло,
Во время дело подвиг показати
И на страсть дерзновение учинити».
«Что стали? что оплошали? чего ожидаете
И врагов своих на себя попущаете?
И злому корению и зелию
даете в землю вкоренитися
И паки, аки злому горькому полыню распложатися».
Сами видите, — обращается автор письма к москвичам, — какое гонение и утеснение воздвигалось на русских:
«Всегда многим смертное посечение,
А иным земное ранение,
А иным грабление,
А женам бесчестие и насилование.
И купльствуют не по цене,
Отнимают сильно
И паки не ценою ценят.
И сребро платят,
Но с мечем над главою стоят
(над всяким православным христианином, куплю деющим).
Наш же брат, православный христианин,
Видя свое осиротение,
И беззаступление
И их, врагов, великое одоление,
Не смеет и уст своих отверсти,
Бояся смерти,
Туне живота своего сступается
И только слезами обливается.
И уже еще нечего им, врагом, замыслити,
И всех нас, православиыих христиан, теснити,
И ругатися
Над нами и величатися
Описав злодеяния польских интервентов, автор восклицает:
«То ли вам не весть,
То ли вам не повеление,
То ли вам не наказание [т. е. указание],
Автор не жалеет слов для изобличения бояр-изменников и среди них боярина Салтыкова и думного дьяка Андронова.
Но письмо — не простой призыв к восстанию. Оно подробно и разумно освещает создавшуюся в стране обстановку.
Автор ставит в пример москвичам граждан осажденного Смоленска, мужеством своим прославивших себя не только в России, но и в Литве, и в Польше, и до самого Рима. «И хотят славне умрети, нежели бесчестне и горько жити». На краю государства смольняне храбро отбиваются от врагов, которые под Смоленском, как и здесь в Москве, «на сердцах наших стоят». Если бы не Смоленск, войско Сигизмунда давно было бы в Москве. Русские в Смоленске держат короля не за голову, не за руку, не за ногу, а за самое сердце его злонравное и жестокое. Как русские в Смоленске, так в Москве один против всех отбивается патриарх Гермоген. Как эпический герой, патриарх, «исполин безоружный», поражает врагов словом своим и движет народом, сам оставаясь непоколебимым и неодолимым препятствием для врагов. Если он умрет и народ сам не встанет на свою защиту, то погибнут государство и православие.
Автор «письма» приводит своеобразную политическую философию. Восстание на врагов — это «подвиг» и «радение». Только вооруженное восстание может искупить грехи русских людей, за которые Вог покарал русских испытанием иноземного ига. Эта точка зрения исключительна по религиозной смелости.
Автор говорит о том, что польские интервенты боятся восстания русских. Они действуют осторожно, стремясь прельстить русских ложным уважением к их святыням. Они стоят с мечом над головою русских людей, постепенно стягивая подкрепления; закрыли кремлевские ворота, оставив для русских только узкие двери, в которых стоит шум и визг, как будто бы давят мышей. Польские интервенты хотят властвовать в Москве, но не имеют достаточных сил. Между тем народ могуществен и велик, как море. В этом «великом и недержанном мори» боятся потонуть интервенты. Поэтому хитростью и лестью они сдерживают его возмущение:
«Видя зде в мире колебание
И за веру стояние,
Для того нам льстят
И блазнят,
Чтобы нас всех тем областити
И укротити,
И великим бы нашим морем не возмутити,
И им бы самем, врагом, в нем не потонути».
«Новая повесть о преславном Российском государстве» — одно из первых в русской литературе выступлений средних классов населения. Ее содержание знаменательно. Ни одно из литературных произведений, вышедших из посадской и приказной среды во второй половине XVII в., не заявляет с такой определенностью о силе и могуществе народного «моря».
«Смута» произвела глубокие изменения в политических представлениях русского общества. В момент наибольшей опасности для Руси, когда, казалось, иноземцы прочно укрепились в Москве, когда от Русского государства сохранились лишь кое-какие «останки», когда, наконец, русские сознавали, что не было еще в мировой истории «таково наказания ни на едину монаршию, ниже на царства и княжения, еже случися над превысочайшею Россиею», — в этот момент «последние люди» поднялись на защиту родины. В политических потрясениях «великой разрухи» родилась твердая уверенность в силе народа, родились мысли о «земском деле», о «всей земле»; сознание верховного значения народа и его интересов в государственной жизни страны. Это новое политическое сознание, выросшее в ужасах «последнего разорения», когда низшие и средние классы сделали отчаянное усилие для спасения Руси, — явилось предвестием нового времени.
