На флагмане оживились, капитанский мостик занял Нагумо, он отдал команду – и резкий гортанный голос колокола возвестил экипажам о боевой тревоге.
На кораблях все пришло в движение. Захлопали двери офицерских кают и матросских кубриков, металлические лестницы загудели от топота сотен ног. Расчеты рассредоточились по постам, канониры расчехлили орудия, механики засуетились у самолетов. Поднявшиеся на палубу из теплых кают пилоты, зябко поеживаясь, заняли места в кабинах. Гул множества моторов заглушил шум океана и мощных корабельных двигателей. Эскадра сбросила ход, и авианосцы легли в дрейф.
Пружина войны разжалась. Первый самолет вырулил на взлетную полосу и, хищно поклевывая носом, покатил к старту. В лучах солнца багровым светом налился его единственный глаз – плексигласовый колпак кабины пилота. Механик крутанул пропеллер и отскочил в сторону, винт нехотя провернулся и затем, сердито посвистывая, начал кромсать воздух. Судорожная дрожь затрясла фюзеляж, и истребитель, подобно громадному камню, выпущенному из гигантской пращи, сорвавшись с палубы, взмыл в небо. Вслед за ним одна за другой поднимались в воздух другие машины, выстраиваясь в боевой порядок. Стальные стаи хищных птиц, не встречая на своем пути преград, приближались к цели.
Военная база Пёрл-Харбор, на которой сосредоточились главные силы Тихоокеанского флота США, беспечно нежилась в лучах восходящего солнца. Стрелки часов на стене сторожевой башни с тихим шорохом ползли по циферблату, отсчитывая последние минуты и секунды мирной жизни. В казармах морской пехоты, береговой охраны и на кораблях подъем в воскресный день наступал на час позже. Солдаты и моряки нежились в постелях, наслаждаясь остатками сладкого сна и предвкушая веселую праздность выходного. Впереди были шумный вечер в пабе и зажигательные танцы с девчатами в морском клубе. На ногах были лишь дежурные службы, готовившиеся к сдаче вахт, повара и рабочие команды столовых – позевывая, они разогревали котлы и растапливали печи. Сиреневые дымы закурились над трубами, и вскоре потянуло аппетитным запахом свежеиспеченного хлеба. Перед казармами тоже царило оживление – это команды уборщиков лениво принялись мести плац, отдраивать до зеркального блеска все металлические предметы.
Но раньше всех в этот день встал Хэйхатиро Хиросо – владелец небольшого бара в японском квартале городка, разросшегося у базы. Проснулся он задолго до восхода солнца и тихо, чтобы не разбудить жену с дочерью, соскользнул на первый этаж. В кладовке он взял старую керосиновую лампу, спустился в подвал и, недолго повозившись со стеллажом для кухонной утвари, отодвинул его в сторону. За ним открылся тайник, в нем хранилось много интересных вещей: старая радиостанция, гранаты в деревянном ящике, пистолет с запасными магазинами и мощный флотский бинокль.
Один из самых ценных агентов японской армейской разведки Адзумо дождался своего часа. Упаковав рацию и бинокль в рюкзак, он сложил в карманы плаща пистолет с гранатами, вышел во двор и прислушался. Ничто не насторожило его чуткий слух, и, больше не мешкая, Адзумо зашагал вверх по улице. Вскоре последние дома остались за спиной, и он сошел на слабо протоптанную тропку, уходившую в горы. Здесь ему пришлось как следует попотеть, ноги то и дело цеплялись за скользкие корни, а грохот срывающихся камней мог привлечь внимание. Но Адзумо везло: до смотровой площадки на его пути не попалась ни одна живая душа – ни военный патруль, ни случайный прохожий.
Наконец впереди показалась хорошо знакомая сосна, растущая на самом краю глубокого обрыва. Адзумо привалился к валуну, перевел дыхание и принялся обустраиваться. Неглубокая расщелина в скале была скрыта от посторонних глаз густым кустарником, из нее открывался превосходный вид на бухту. База американцев лежала перед ним как на ладони. За последний месяц он поднимался сюда двенадцать раз и часами вел наблюдение. Крейсера, эскадренные миноносцы и линейные корабли стали ему знакомы так же хорошо, как и свои пять пальцев.
Распаковав и приготовив рацию к работе, он проверил пистолет, гранаты и приготовился ждать. Но нервный зуд все же не давал покоя. Тогда он приложился к фляжке – пара глотков саке помогла успокоить разгулявшиеся нервы.
Адзумо откинулся на спину. Перед его глазами таинственно перемигивались звезды, но это были не его, а чужие звезды. Бесконечно долгих девять лет они светили над ним, и все эти годы страх исподволь подтачивал его сердце и волю. Ночной стук в дверь, появление американского патруля вызывали приступы слабости, от которых он подолгу не мог оправиться. Сегодня этот кошмар должен был закончиться, и ему не надо будет таиться перед женой и дочерью. Агент Адзумо снова станет Хэйхатиро Хиросо, он вернется под крышу родного дома и в полную грудь вдохнет пьянящий запах цветущей сакуры в старом саду, который посадил еще его дед.
За этими мыслями Адзумо не заметил, как наступил рассвет. Пелена тумана, укрывавшая бухту, рассеялась, и перед ним, будто на шахматной доске, проступили застывшие у причалов и на внутреннем рейде корабли американской эскадры. Он поднес к глазам бинокль и невольно поежился, прямо на него зачехленными орудийными стволами надвинулся крейсер. Его палуба была пуста, и лишь сизый дымок, курившийся над камбузом, да фигуры вахтенных на капитанском мостике и баке говорили о том, что экипаж находится на корабле. Беспечность американцев поражала, и от одной только мысли, что через несколько минут этот рай превратиться в ад, что все живое захлестнет море огня и жизнь тысяч людей оборвется, у Адзумо по спине побежали мурашки.
Пронзительный писк морзянки подбросил его на ноги. Рация ожила, он торопливо надел наушники и теперь ловил каждый сигнал. Далекий радист передавал боевой приказ, но и без радиограммы нетрудно было догадаться, что час «Х», которого он терпеливо ждал столько лет, пробил.
Война возвестила о себе множеством черных точек у края горизонта. Они росли на глазах. В утреннюю хрупкую тишину вкрался еле слышный комариный писк, быстро нарастая, он вскоре перерос в грозный клекот.
На кораблях заметили надвигающуюся опасность, на капитанских мостиках заметались человеческие фигурки, и спустя мгновение надрывный вой множества воздушных сирен взорвал мирную жизнь базы. Этот вой слился в один бесконечный рев с тяжелым рокотом авиационных моторов. Эскадрилья за эскадрильей заходила на бомбардировку. Робко тявкнули зенитные батареи на входе в бухту и тут же исчезли в клубах дыма и огня. Свинцовый вал, сметая все на своем пути, пронесся над палубами и затем зловещими гигантскими черными грибами поднялся к небу.
Палец Адзумо так и не коснулся ключа передачи, корректировать было нечего. Японские самолеты, не встречая на своем пути преград, уверенно, как на учениях, раз за разом заходили на цель. Бомбовый водопад обрушился на беззащитную американскую эскадру. Корабли, дома и люди были погребены в огненном смерче, который бушевал на море и на суше.
Вице-адмирал Нагумо торжествовал победу. Успех оказался ошеломляющий. От американской эскадры ничего не осталось, она просто перестала существовать. Его же потери были самые минимальные: эту блистательную победу оплатили собой два десятка самолетов и экипажей. Он повторил подвиг легендарного предшественника адмирала Хэйхатиро Того. Тридцать семь лет назад под Цусимой тот на голову разгромил русскую эскадру адмирала Рожественского, и крохотная Япония поставила на колени колосса – Российскую империю.
Тщеславная мысль, что сегодняшний успех станет первым камнем в фундаменте будущей победы над американцами, согревала переполненное гордостью сердце Нагумо. Радист флагмана японской эскадры с невероятной быстротой нажимал на рукоять ключа, спеша передать в Токио шифрованную радиограмму. Доклад был сух и лаконичен, беспристрастные цифры потерь врага говорили сами за себя. Столица долго молчала, в Генеральном штабе и императорском дворце, кажется, не могли поверить – слишком велика оказалась победа и ничтожно мизерна цена, заплаченная за нее. Ответная радиограмма поступила только спустя сорок минут. В ней содержались одни восклицательные знаки. 7 декабря 1941 года стало триумфом вице-адмирала.
