Один из лучших советских разведчиков в Америке Ицхак Ахмеров, известный на Лубянке под псевдонимами Майкл Адамец, Майкл Грин и Билл Грейнике, буквально завалил Центр разведывательной информацией. Его люди работали в важнейших структурах США, в том числе и в военном ведомстве. Секретные депеши, распоряжения, статистические сводки и прочие материалы переснимались на микропленку и немедленно переправлялись в Москву. Доходило до казусов – иногда пленки не хватало, и ее по специальным каналам доставляли в Америку.

Ахмеров, как никто, умел завоевывать доверие. Перед его обходительными манерами и умением польстить мало кто мог устоять. После предательства связника 4-го отдела I Управления НКВД Уиттакера Чэмберса многие агенты отказались от сотрудничества с русскими, но Ахмеров в короткий срок сумел завербовать новых. Накануне войны сформированная им агентурная сеть покрывала почти все Западное побережье США. Это был невиданный успех, поэтому руководство советской разведки скрепя сердце готово было закрыть глаза на некоторые прегрешения талантливого резидента.

Удивительно, но Ахмеров, человек простой по происхождению – он родился в маленьком городке под Челябинском, рано потерял отца, и сполна нахлебался лиха, с двенадцати лет зарабатывая себе на хлеб, – отличался поистине светским лоском. Он позволял себе обедать в самых дорогих ресторанах на Бродвее и расслабляться в компании соблазнительных стриптизерш. А его женитьба на хорошенькой Хелен Лоури, племяннице лидера коммунистов США Эрла Броудера, вызвала в управлении разведки настоящий шок. Ахмеров перешел все мыслимые и немыслимые границы, ведь, как считалось, чекист-нелегал мог позволить себе только одну любовь – к Родине и только одну связь – с НКВД!

Ф. Э. Дзержинский обходит строй войск ВЧК Московского гарнизона во время парада на Красной площади. Первый слева – Г. Г. Ягода, второй слева И. С. Уншлихт, третий слева – С. Ф. Реденс. Москва, 11 декабря 1921 г. (РГАСПИ. Ф. 413 Оп.1. Д. 91)

Можно было не сомневаться – теперь для него все кончено. В тот год нарком, не скупясь, раздавал свинцовые награды. Нелегалов вызывали в Москву и пачками ставили к стенке. Кто-то подсчитал потом: только за восемь месяцев было расстреляно более двух тысяч сотрудников, то есть примерно по триста в месяц…

Но Ахмеров выкрутился. Он написал объяснение, что через Хелен намеревался влиять на норовистого Броудера, хотя тот и так находился под контролем Особого сектора ЦК, специальных структур ИККИ и лично Поскребышева.

Плакс знал об этой истории и понимал, что объяснительная тут была ни при чем. Ахмеров находился в близких отношениях с Гарри Гопкинсом и Элджером Хиссом, занимавшим важный пост в управлении Дальнего Востока при Государственном департаменте США. Такими связями не бросаются. Поэтому его пожалели. Пока…

Поезд въехал в каменные джунгли Нью-Йорка. Захлопали двери купе, по вагону засновали проводники, пассажиры оживились и стали собираться.

Плакс вышел на перрон одним из первых. Мужчина из соседнего купе незаметно проводил его до стоянки такси и там потерялся из вида.

До ресторана он доехал быстро. Ему и раньше приходилось бывать в этом заведении. Оно почти не изменилось, только на стенах появились плакаты на военную тему и костюмы официантов стали победнее.

В запасе оставалось не меньше десяти минут. Плакс старался не думать о встрече. Судьба перенесла его в совершенно иной мир, и ему хотелось насладиться редкими минутами покоя. Он заказал легкую закуску и бокал итальянского красного вина, которое так хорошо пилось под негромкое пение молодого темноволосого парня, перебиравшего струны гитары на невысокой эстраде.

Почему-то вспомнился Одесса, далекий 1912 год… Шел сентябрь, и уже начались занятия в школе. Но сидеть в душном классе было невыносимо, особенно на уроках Закона Божьего, которые вел на редкость противный старик, любивший отвешивать «чадам своим» весьма ощутимые подзатыльники. Хотелось к морю… Едва дождавшись звонка, они с Фимой и Яшкой помчались в затон. В затоне стояла старенькая шаланда дяди Соломона, соседа Плаксов. Отвязать шаланду не составило труда. Меняя друг друга на веслах, они гребли до тех пор, пока берег не превратился в одну сплошную черту. Море манило ласковой голубизной. Первым сиганул в воду Фима, они с Яшкой – за ним. Наплававшись вволю, они снова забрались в шаланду и накинулись на сладчайшие кавуны, лежавшие под сиденьем.

Потом их сморило. Можно было, конечно, перебороть сон и направить шаланду к берегу, но они не боялись моря. Ну, подумаешь, подремлют чуть-чуть… Но это «чуть-чуть» едва не обернулось трагедией.

Пробуждение было внезапным, соленая волна окатила их с головы до ног и едва не смыла за борт щуплого Яшку. Приятное покачивание сменилось ощутимой качкой. Какое там качкой – шаланду, как щепку, крутило на волнах. Они с Фимой поспешно схватились за весла и принялись грести, Яшка как заведенный вычерпывал воду. Берега не было видно, они просто старались не ставить шаланду боком к волнам. Вскоре руки пошли кровавыми мозолями, но они не сдавались.

Первым услышал шум прибоя Яков, и они налегли на весла с удвоенной силой. Но море затягивало. Потом у Фимы сломалось весло. Шаланду тут же развернуло, и она перевернулась. Израиль до сих пор помнил, как страх смерти сжал его сердце, но он все же заставил себя плыть.

Очнулся он на песке, рядом лежали друзья – слава богу, живые. Море по-прежнему бушевало, но с берега казалось не таким грозным. Небо постепенно очищалось от туч, мир снова обретал привычные краски.

– Смотрите, коза, – сказал Яшка и засмеялся. Действительно, по пляжу гуляла отвязавшаяся от колышка коза и косила на них любопытным глазом.

Может быть, тогда они научились ценить жизнь?

– Столик заказывали на двоих? – вернул его из далекого прошлого вопрос.

Плакс встрепенулся. Перед ним стоял мужчина, хорошо знакомый по фотографии, которую показывал Фитин. Теплая улыбка гуляла на полных губах, черные волосы отливали синевой, смуглая кожа выдавала в нем южанина.

– Я жду компаньона, – произнес Плакс вторую часть пароля и протянул руку.

Ахмеров ответил энергичным рукопожатием, сел и, бросив взгляд на скромную закуску, решительно заявил:

– Нет, нет, так не пойдет! Вы что, меня решили голодом уморить?

Он подозвал официанта и попросил «накормить их как следует».

Официант оживился и быстро забегал с подносом. Вскоре стол был заставлен. Окончательно сразили Плакса сочные кубинские ананасы. Уж на что его в Москве кормили хорошо, но спецобеды и близко не стояли с ресторанным изобилием.

– Что поделаешь, Израиль, положение обязывает, – заметив его удивление, усмехнулся Ахмеров и шутливо продекламировал, перефразировав поэта: – Ешь ананасы, рябчиков жуй! Радуйся жизни, толстый буржуй! Давайте за нашу встречу и успешную работу! – предложил он тост.

Поговорив для виду о том о сем, он понизил голос и с тревогой спросил:

– Как там у нас?

– Тяжело, – вздохнул Плакс, – но выстоим.

– А… он где?

– На месте. Седьмого принимал парад.

– Значит, не так страшно, как здесь говорят, – оживился Ахмеров. – Вот только когда же эту погань в шею погоним?

– Погоним, из Сибири свежие дивизии подтягиваются, – проговорился Плакс, но почему-то не пожалел о своем промахе. Ему хотелось верить Ахмерову.

– Вот как… Так это же здорово! – Ахмеров широко улыбнулся, но тут же стер улыбку с лица. – Послушайте, а дома у меня как? Мама жива?

Плакс ничего не знал об этом, но на всякий случай сказал:

– Нормально, наши не забывают, поддерживают.

– Спасибо. Да вы ешьте, ешьте! – Ахмеров подвинул к Плаксу тарелку с жареной форелью. – Попробуйте, изумительная вещь, особенно с этим соусом.

Плакс не стал отказываться. После лагерного рациона отсутствием аппетита он не страдал. Зубы вонзились в нежное мясо. Не отставал от него и Ахмеров. Беседа снова вернулась в легкое русло.