Затем был январь 1924 года. Ленин еще доживал последние дни, а его ближайшие соратники уже сошлись в лютой схватке за власть. Главный претендент на высший партийный пост, председатель Реввоенсовета СССР, наркомвоенмор Троцкий, внезапно заболел странной болезнью. К вечеру его охватывал сильный жар, а по утрам наступала изнуряющая слабость. Лучшие врачи ничего поделать не могли. 14 января, несмотря на сложное положение в партии, Сталин смог продавить через Политбюро решение – «О направлении тов. Л. Д. Троцкого для лечения на юг». 16 января Троцкий вместе с женой выехал из Москвы в Сухум.
Одновременно на имя председателя Совнаркома Абхазии Нестора Лакобы ближайшие соратники Сталина – Дзержинский из Москвы и Орджоникидзе из Тифлиса – отправили строго конфиденциальные письма, суть которых сводилась к тому, чтобы связать Троцкого по ногам и рукам.
Орджоникидзе настойчиво рекомендовал: «Дорогой Нестор! К тебе на лечение едет тов. Троцкий. Ты, конечно, великолепно понимаешь, какую ответственность возлагает на тебя и всех нас его пребывание у тебя. Надо его так обставить, чтобы абсолютно была исключена какая-нибудь пакость. Мы все уверены, что ты сделаешь все, что необходимо. Так дела здесь идут замечательно хорошо… Целую тебя, твой Серго».
Григорий Константинович, видимо, знал, что и когда писать: через три дня скончался Ленин – святая икона для всех большевиков, но не для кучки его соратников, которые с 1922 года, когда вождя приковал к постели тяжелый недуг, делили шкуру еще не убитого медведя.
Троцкий, вырвавшийся их этого политического котла, был очарован природой Абхазии. После трескучих московских морозов южные субтропики казались ему сказкой, радовало и то, что здоровье быстро пошло на поправку, к тому же его покорила забота Нестора Лакобы.
Неожиданное известие о смерти вождя вернуло его с небес на землю, и, несмотря на слабость, все еще дававшую о себе знать, он засобирался на похороны в Москву. Но Сталин не был бы Сталиным, если бы не приберег очередной коварный ход. Срочной шифрограммой он оповестил Троцкого: «Передать тов. Троцкому. 21 января в 6 час. 50 мин. (18. 30) скоропостижно скончался тов. Ленин. Смерть наступила от паралича дыхательного центра. Похороны в субботу 26 января. Сталин».
В ответной телеграмме тот немедленно сообщил: «Считаю нужным вернуться в Москву».
Через час пришел ответ: «Похороны состоятся в субботу, вы не успеете прибыть вовремя. Политбюро считает, что вам по состоянию здоровья необходимо быть в Сухуми. Сталин».
К субботе Троцкий никак не успевал, и Сталин, убедившись, что ловко одураченный конкурент действительно остался на месте, перенес похороны на воскресенье. В итоге Лев Давидович пробыл в солнечной Абхазии аж до середины апреля и, покоренный гостеприимством Лакобы, при расставании сказал:
– Абхазию следовало бы переименовать в Лакобистан.
А Сталин тем временем спешил закрепить свой успех. Отсутствие Троцкого на похоронах Ленина, а затем на чрезвычайном съезде партии произвело тягостное впечатление на многих. Сторонники Льва Давидовича проигрывали одну схватку за другой, и в результате власть над партией (читай – страной) ускользнула из рук того, кого Ленин называл «самым способным человеком в нашем ЦК».
Потом, изгнанный из страны, Троцкий с горечью признавал: «Заговорщики обманули меня. Они правильно все рассчитали, что мне и в голову не придет проверять их, что похороны Ленина состоятся не в субботу 26 января, как телеграфировал мне в Сухум Сталин, а 27 января. Я не успевал приехать в Москву в субботу и решил остаться. Они выиграли темп».
Этот, не такой уж и маленький, эпизод, а возможно, и еще что-то приблизило Лакобу к Вождю, новому Вождю. Годы шли, и их отношения становились все теснее, а однажды брошенная на даче под Новым Афоном шутливая фраза, произнесенная с непривычной для Сталина теплотой: «Я – Коба, а ты – Лакоба», – раз и навсегда выделила Нестора из числа соратников.
И это не было просто симпатией к земляку, Орджоникидзе, грузин, за все годы так и не стал другом. Отношение Сталина к Лакобе скорее напоминало отношение старшего брата к младшему, беспокойному, но любимому.
Фото И. Сталина с дарственной надписью Н. Лакоба. 1935 г.
Когда Нестора не стало,[1] ему, Лаврентию Берии, несмотря на все старания, так и не удалось занять его место рядом с Кобой.
Обидно, первый секретарь ЦК КП (б) Грузии – и столько унижений. Хозяин не раз поддразнивал маленького абхазца. Лицо Берии искривила гримаса. Впервые Вождь публично унизил его в Новом Афоне. Помнится, шел октябрь тридцать пятого. В тот год награды сыпались на Лакобу как из рога изобилия. 15 марта Абхазская АССР была награждена орденом Ленина. Орден Ленина получил и Нестор. Незадолго до этого вышла книга «Сталин и Хашим» с его, Нестора, предисловием. В ней подробно рассказывалось о революционной работе Кобы в Батуме. Книга понравилась Вождю, видимо, на него нахлынули воспоминания, и на отдых он отправился в Афон, поближе к местам, где проходила его молодость.
На дворе стояла золотая осень, теплые, погожие дни сменялись бархатными южными ночами, и по вечерам, когда садилось солнце, в бильярдной собиралась веселая компания: маршалы Тухачевский и Егоров, простоватый Клим Ворошилов и конечно же Сталин. Нестор частенько наезжал к ним из Сухума, и не один, а с красавицей женой Сарией, прихватив артистов местного театра. На даче они давали замечательные концерты, Абхазия всегда славилась талантами. Сталин был доволен, к тому же чувствовалась, что ему нравится Сария, уж слишком многозначительные он бросал на нее взгляды.
В тот вечер Сария была как никогда хороша. Нежное тонкое лицо светилось особенным светом, в большущих черных глазах таилась загадка. Высокий бюст, округлые бедра волновали каждого из присутствующих. Но Сталин почему-то выделил одного Берию. Заметив его плотоядные взгляды, он хмыкнул с ехидством:
– Смотри, Лаврентий, Нестор хоть и глухой, но видит хорошо, а стреляет еще лучше.
Щуплый Лакоба пропустил шутку мимо ушей, а может, действительно не услышал. Отличный игрок, он уверенно выигрывал партию. Тухачевского это раздражало. Надменное лицо маршала побагровело, он выглядел как обиженный ребенок, у которого отняли любимую игрушку. Клим, как всегда, горячился, хлопал себя по бедрам, приседая, заглядывал под стол, стараясь поймать Нестора на нарушении правил. Но тому все было нипочем, он продолжал шустро орудовать кием. Маленький рост не мешал ему дотягиваться до самых дальних шаров и с треском загонять их в лузы.
Сталин заметил:
– Играет лучше вас и стреляет лучше.
Это задело Ворошилова. Поджав губы, он бросил кий. Сталин поднялся из кресла и встал к столу, но Нестор и ему не давал спуску. Проиграв, Хозяин опустил кий, похлопал Нестора по плечу и сказал:
– За что прощаю, что маленький такой.
Военные сдержанно рассмеялись. Сталин подмигнул им и, глянув на сидевшего в дальнем углу Берию, с ехидцей спросил:
– А ты, Лаврентий, чего не играешь? За шары держишься? Или глухого боишься?
Стены бильярдной вздрогнули от громового хохота. Клим сложился пополам, его широкая спина, казалось, вот-вот прорвет рубашку, из глаз катились крупные, как горошины, слезы. Сария тоже рассмеялась, бросила на Берию уничижительный взгляд и вышла на летнюю террасу…
Нарком заскрипел зубами от ярости. Он до сих пор помнил ее взгляд…
Лампы в люстре мигнули и загорелись. Налет закончился, но Берия этого не заметил, он все еще находился во власти воспоминаний. В реальность его вернул шорох открывающейся двери – в кабинет вошел дежурный офицер. Заученным движением он положил на стол темно-красную кожаную папку и тихо вышел.
Нацепив на хищный нос пенсне, Берия включил настольную лампу и принялся изучать документы. Материалы лондонской и нью-йоркской резидентур не заслуживали внимания – оттуда в последнее время приходила лишь тактическая информация, на положение на фронтах она существенно не влияла. Другое дело – разведсообщения из Германии и Нидерландов, управление которыми осуществлял рейхскомиссар Артур Зейс-Инкварт.
