Именно таким образом я отверг предложение о моей встрече с полковником Лахузеном из штабквартиры абвера. Вступать в прямые контакты с германской разведкой было бы рискованно, так как немцы могли попытаться принудить меня к сотрудничеству. Снова и снова приходилось мне повторять свои возражения по поводу встречи с кем-либо из абвера.

Однажды, когда мы гуляли с Коновальцем, к нам подошел уличный фотограф и сфотографировал нас, передав пленку Коновальцу, заплатившему за это две марки. Я возмутился. Было ясно, что мое берлинское окружение хочет иметь фотографию в своем досье, чтобы потом, когда им понадобится, они могли разыскать меня. Тогда же на улице я выразил свой недвусмысленный протест Коновальцу. Было бы непростительной ошибкой, если такая фотография оказалась бы в руках у немцев, заявил я ему, нисколько не сомневаясь, что именно это и было его истинной целью. Коновалец попытался как-то меня успокоить. По его словам, не было ничего предосудительного в том, что какой-то уличный фотограф, зарабатывающий себе на жизнь, сфотографировал нас вдвоем, прогуливающимися по берлинской улице.

Позднее я убедился, что был прав. В годы войны СМЕРШ захватил двух лазутчиков в Западной Украине, у одного из них была эта фотография. Когда его спросили, зачем она ему нужна, он ответил: „Я не имею понятия, кто этот человек, но мы получили приказ ликвидировать его, если обнаружим“.

Я сумел войти в доверие к Коновальцу, передав ему содержимое одного конфиденциального разговора. Как-то Костарев и еще несколько молодых украинских националистов, слушателей нацистской партийной школы, стали говорить, что Коновалец слишком стар, чтобы руководить организацией, и его следует использовать лишь в качестве декоративной фигуры. Когда они спросили мое мнение, я возмущенно ответил:

– Да кто вы такие, чтобы предлагать подобное? Наша организация не только полностью доверяет Коновальцу, но и регулярно получает от него поддержку, а о вас до моего приезда сюда мы вообще ничего не слышали.

Когда я рассказал об этом Коновальцу, лицо его побледнело. Позже Костарев был уничтожен. Не думаю, что это случайное совпадение. <…>

Коновалец привязался ко мне и даже предложил, чтобы я сопровождал его в инспекционной поездке в Париж и Вену с целью проверки положения дел в украинских эмигрантских кругах, поддерживавших его. <…>

Центр… решил воспользоваться этой возможностью, чтобы организовать мне встречу с моим курьером. Согласно инструкции из Москвы, мне надлежало по возможности выйти на такую встречу в Париже и позднее в Вене. Для этого я должен был дважды в неделю появляться между пятью и шестью вечера на углу Плас-де-Клиши и бульвара де-Клиши. <…> В первое же свое появление на условленном месте я увидел собственную жену… Усилием воли мне удалось заставить себя удостовериться, что за мной нет никакой слежки, и лишь после этого я приблизился к Эмме. Мне сразу же стало совершенно ясно: место для рандеву выбрано крайне неудачно, так как сновавшая вокруг толпа не давала возможности проверить, есть ли за тобой „хвост“ или нет.

Опыт моей работы в Харькове против польской агентуры научил меня, что почти во всех провалах виноват был неудачный выбор места встречи. <…>

Я информировал ее о положении дел в украинских эмигрантских кругах и о той значительной поддержке, которую они получали от Германии. Особенно любопытной показалась ей информация, касавшаяся раздоров внутри украинской организации. <…>

После нашего приезда в Вену я отправился на заранее определенное место встречи, где застал моего куратора и наставника по работе в Москве Зубова. Это был опытный разведчик, и я всегда стремился получить от него как можно больше знаний. Я подробно информировал его о деятельности Коновальца. <…>

Из Вены я возвратился в Берлин, где в течение нескольких месяцев шли бесполезные переговоры о возможном развертывании сил подполья на Украине в случае начала войны. В этот период я дважды ездил из Германии в Париж, встречаясь там с лидерами украинского правительства в изгнании. Коновалец предостерег меня в отношении этих людей: по его словам, их не следовало воспринимать серьезно, поскольку в реальной действительности все будут решать не эти господа, протиравшие штаны в парижских кафе, а его военная организация».

В начале лета 1936 г. судоплатовский «дядя» Лебедь прислал (по приказу Центра, разумеется) распоряжение о возвращении «Павла Яценко» на Украину, где, согласно легенде, его должны были оформить радистом на советское судно, совершавшее регулярные рейсы в иностранные порты. Это давало бы возможность поддерживать постоянную связь между оуновским подпольем в СССР и руководством ОУН за рубежом. Возвращение в СССР намечалось через Финляндию, где Судоплатову предстояло нелегально пересечь Государственную границу СССР на одном из труднодоступных участков в районе станции Лоймола (ныне Карелия). Однако в ночь с 23 на 24 июля он был задержан финским пограничным патрулем.

Нашего героя препроводили в тюрьму в Хельсинки, где его допрашивали в течение месяца. К счастью, легенда Павла выдержала проверку финской контрразведки и тесно связанной с ней военной организацией абвера (КО «Финляндия»), представители которой чувствовали себя на земле Суоми не менее вольготно, чем в Германии. Можно себе представить, сколько седых волос прибавилось у руководителей операции, когда их сотрудник, сообщивший через З. И. Воскресенскую о возвращении домой с ценной информацией, вдруг исчез бесследно. Было даже предположение, что Судоплатов раскрыт и ликвидирован А. Сушко по приказу Е. Коновальца. С целью разобраться, что же произошло, на границу с Финляндией выехали С. Шпигельглаз и П. Зубов.

К счастью, финляндская эпопея П. А. Судоплатова завершилась благополучно, представитель ОУН в Хельсинки К. Полуведько засвидетельствовал личность «Павла Яценко» перед финскими властями и проводил последнего до Таллина. Там разведчик получил фальшивый литовский паспорт и в советском консульстве оформил по нему краткосрочную туристическую визу для поездки в Ленинград. А в Ленинграде он ушел от опеки гида, который (десять против одного) был в контакте с местным секретно-политическим отделом, и благополучно добрался до Москвы. У коллег Судоплатова из ленинградской контрразведки из-за пропажи «иностранца» наверняка были большие неприятности.

«Успешная командировка в Западную Европу, – вспоминал П. А. Судоплатов, – изменила мое положение в разведке. О результатах работы было доложено Сталину и Косиору, секретарю ЦК Коммунистической партии Украины, а также Петровскому, председателю Верховного Совета республики. В кабинете Слуцкого, где я докладывал в деталях о своей поездке, меня представили двум людям: один из них был Серебрянский, начальник Особой группы при наркоме внутренних дел – самостоятельного и в то время мне неизвестного Центра закордонной разведки органов безопасности, – а другой, по-моему, Васильев, сотрудник секретариата Сталина. Ни того ни другого я прежде не знал».

Скорее всего, Павел Анатольевич имел в виду руководящего работника Коминтерна Б. А. Васильева, отвечавшего в ИККИ за разработку и осуществление ряда военно-конспиративных программ и тесно сотрудничавшего в этой области с Иностранным отделом ГУГБ НКВД и Разведывательным управлением Штаба РККА.

С 25 декабря 1936 г. отделы ГУГБ «в целях конспирации» стали номерными, Иностранный отдел получил «счастливый» № 7, его начальником до 17 февраля 1938 г. был А. А. Слуцкий, а П. А. Су доплатов был назначен вначале оперуполномоченным, а затем помощником начальника 4-го отделения 7-го отдела. Весь 1937 г. он неоднократно выезжал на Запад в качестве «курьера» оуновского подполья. Как прикрытие использовалась должность радиста на советском грузовом судне «Шилка». Пока наш герой совершенствует свои навыки в качестве нелегала, мы вновь расстанемся с ним на короткое время, чтобы рассказать об изменениях в силовой составляющей разведывательно-диверсионной деятельности советских спецслужб во второй половине 1930-х гг.