«Речь шла не только о предотвращении широкомасштабных провокаций на всей границе от Белоруссии до Черного моря, – пишет П. А. Судоплатов, – но и развертывании разведывательно-диверсионной работы в ближайших тылах немецких соединений, если они перейдут границу. Сразу же стало очевидным, что агентуры, которой мы располагали, было недостаточно.

Кроме того, специальных воинских подразделений, к которым можно было бы подключить агентурно-оперативные боевые группы для партизанской войны в тылу противника, не существовало. Правда, мы могли рассчитывать на особый резерв Коминтерна, имевший боевой опыт партизанской войны в Испании.

Эйтингон занялся координацией будущих действий с Генштабом и с командованием Красной армии в приграничных округах. Контакта с командующим войсками Западного Особого военного округа Д. Павловым у него не получилось. Но наладились хорошие рабочие отношения с организатором спецназа и партизанских отрядов в период финской войны полковником Разведупра Красной армии X. Мамсуровым.

Сразу же возник главный, имеющий политическое значение вопрос: кто будет отдавать приказ о конкретных, неотложных боевых действиях в тылу противника по линии НКВД в случае начала войны? Не менее важно было и то, кто должен давать санкцию на развертывание диверсионной работы в Польше, Германии и Скандинавии. К сожалению, из опыта испанской и финской войн выводов было сделано маловато. Успех диверсий в тылу противника во многом зависел от ограничения маневренных возможностей танковых группировок немцев путем уничтожения складов с горючим и срывом их снабжения. Это чисто теоретически прорабатывалось Мамсуровым и Эйтингоном на встрече с Голиковым в здании Разведупра на Гоголевском бульваре.

Утром в субботу, 21 июня, Берия согласился с предложениями Эйтингона, которые я активно поддержал, о том, что мы должны располагать специальным боевым резервом в 1200 человек из состава пограничников и внутренних войск. У Эйтингона была идея создать четыре батальона диверсионного назначения. Три предполагалось развернуть на Украине, в Белоруссии и Прибалтике, а четвертый оставить в резерве в Подмосковье. <…>

В первый же день войны в нашей работе стало чувствоваться большое напряжение. Нас особенно тревожило развитие событий на границе. Сведения поступали самые противоречивые. Днем 22 июня Берия вызвал меня, Масленникова, командующего пограничными войсками, и предложил, чтобы Эйтингон срочно вылетел в Минск. А потом, подумав, сказал, что, пожалуй, имеет смысл вылететь в Проскуров, где будут разворачиваться события на Юго-Западном направлении, и решить, что можно сделать по линии диверсионной службы для всемерной поддержки Красной армии.

Однако Эйтингон никуда не уехал. Вызванный к Берии, он вместе со мной спорил, доказывая, что есть смысл выехать на место только для того, чтобы разобраться в обстановке. Потому что реально нами не были подготовлены ни силы, ни средства для развертывания диверсионных подразделений и партизанской войны. Надо было сначала получить информацию о том, что там происходит. Нехотя Берия согласился».

Нападение Германии на Советский Союз 22 июня 1941 г. заставило руководство СССР действовать в условиях цейтнота, навязанного противником. В первые дни войны оно не сумело адекватно оценить масштаб агрессии, и части Красной армии получили совершенно абсурдный, не соответствующий возможностям и сложившимся обстоятельствам приказ выбить немецкие войска за пределы Союза. Как известно, усилия Красной армии остановить наступление немцев контрударами успехом не увенчались, и наши войска понесли колоссальные потери. В самых неблагоприятных условиях начала войны пришлось действовать и особому резерву Коминтерна, о котором упоминает наш герой.

В день нападения в 7 часов утра Г. Димитров был вызван в Кремль к Сталину. По мнению руководства ВКП (б) официальной задачей Коминтерна отныне становилось содействие СССР в борьбе против немецко-фашистских захватчиков. После возвращения из Кремля Димитров собрал экстренное заседание Секретариата ИККИ, на котором проинформировал присутствовавших о военно-политической ситуации, сложившейся после начала войны. Он отметил, что в настоящий момент в отдельных странах не следует призывать ни к свержению капитализма, ни к мировой революции. Особую роль Димитров отводил пропаганде, которая, по его мнению, должна быть такой же наступательной, как и война против фашизма. В тот же день компартиям Англии, Болгарии, Германии, Голландии, Китая, США, Франции, Швеции и Югославии были направлены шифровки. В них указывалось, что защита СССР – это защита всех народов оккупированных нацистской Германией европейских стран.

23 июня Г. Димитров провел совещание с группой болгарских революционеров-эмигрантов: Х. Боевым, И. Винаровым, В. Коларовым, С. Димитровым и Г. Дамяновым. На этом совещании он в общих словах обрисовал положение на фронтах и внес предложения по использованию политэмигрантов в борьбе против немецких войск.

«Исполнительный комитет Коминтерна, – вспоминал впоследствии об этом совещании И. Винаров, – предложил ЦК ВКП (б) и Советскому правительству сформировать специальный интернациональный полк в составе бригады и получил на это согласие. В этот полк Г. Димитров решил собрать всех политических эмигрантов – испанцев, французов, англичан, немцев, чехов, словаков, австрийцев, болгар, румын, греков, поляков, итальянцев и других, – которые нашли себе вторую родину в Советском Союзе. Бригаде, личный состав которой превысил бы несколько тысяч человек, надлежало формироваться в Москве и включиться в оборону советской столицы. Нас троих (Боева, Радойнова и меня) Коминтерн направил в интернациональный полк и поставил задачу по его созданию. При его формировании нам гарантировалась необходимая поддержка Коминтерна и лично Георгия Димитрова.

Еще до сформирования бригады Георгий Димитров потребовал от нас привести в боевую готовность находившихся в Москве и ближайших окрестностях болгарских политэмигрантов. Часть из них предполагалось включить в состав бригады для обороны Москвы, а другую – отправить со специальными заданиями в тыл немецко-фашистских войск.

– Вы понимаете, что я имею в виду, товарищи, – добавил Георгий Димитров. – Я имею в виду Болгарию… Заграничное бюро нашей партии решило, – продолжал он, – направить группу из нескольких десятков политэмигрантов в помощь партии. Вы знаете, она находится на нелегальном положении с 1923 г. Многие тысячи болгарских коммунистов были уничтожены во время Сентябрьского восстания 1923 г. и в апрельские дни 1925 г. Тысячи позднее были брошены в тюрьмы, расстреляны, повешены. Несколько сот сражались в Испании, немало болгар сложили головы на испанской земле. Часть бойцов интернациональных бригад сумела вернуться в Советский Союз или в Болгарию, но большинство из них попали в концентрационные лагеря во Франции… Ввиду этого партия в настоящий момент не имеет достаточного количества подготовленных кадров. Как же она поведет парод на вооруженную борьбу?

Задача группы состояла в том, чтобы проникнуть через линию фронта в Болгарию, которая фактически являлась гитлеровским тылом, и там оказать помощь Центральному Комитету по организации антифашистского движения Сопротивления.

– Что касается состава группы, – сказал Георгий Димитров, – то это уточните с Георгием Дамяновым. Следует самым внимательным образом оценить возможности каждого человека. Сейчас на родине нужны не просто бойцы, которые могут только стрелять, а командиры и организаторы, способные повести за собой массы, возглавить партизанские отряды… Действуйте как можно быстрее, – закончил Георгий Димитров. – Наш главный интернациональный долг теперь состоит в том, чтобы сделать все возможное для оказания помощи советскому народу…

Группу составлять начали немедленно. К концу июня мы уточнили, кого из людей следует включить в ее состав. Люди были различных специальностей – военные инженеры, экономисты, партийные работники, журналисты, профессора. Большинство из них были с богатым революционным опытом, участники Сентябрьского восстания, бойцы интернациональных бригад в Испании – лучшая часть болгарской политэмиграции, часть „золотого фонда“ нашей партии, как в свое время сказал Васил Коларов.