Итак, за одной бандой, которая непременно желает убить, стоит старый сослуживец Павла. Но, кто?! Хоть головой бейся об стену, ну ни единого нет, кто потянул бы на крутого мафиозо! Кузьменко, вроде бы, из Харькова был. Но это ж мелкий стукачок, стучавший из врожденной подлости. Тогда, во время боевой работы, нарочно ведь завел речь об Елене, знал, что командир за ней ухлестывает, и знал, что он постоянно слушает операторов, напротив него ведь стоял за планшетом. Да и пилотку в общаге нарочно забыл, козел этакий. Павел ее потом видел в кабинете у командира, но попросить постеснялся. Зачем Кузьменко так его подставил? Ведь Павел ему ничего плохого не делал, даже наоборот, относился как к приятелю. Это ведь только сейчас до Павла дошло, что Кузьменко нарочно все делал. Н-да… Стукачек-то он мелкий, но Павлу-то из-за его мелкой подлости прилетело весьма по крупному… И Котофеича не забрал… Жалко… После оформления документов на дембель в Новосибирске, в штабе полка, Павел намеревался по пути домой сделать небольшой крюк, и забрать кота из роты, но так и не довелось. Жалко…

Павел сел на кровати, проговорил в сторону стеллажей с книгами:

– Ладно, пусть помечутся. Через пару дней, возможно, выяснится, кто кукловод…

Хоть после вчерашнего есть и не хотелось, Павел отправился на кухню, основательно подкрепился остатками вчерашнего пиршества, и, вернувшись в спальню, аккуратно застелив постель, уселся за письменный стол Валерии со своей тетрадкой. Перечитал исписанные страницы. Роман закручивался довольно динамично, но чего-то не хватало. Он долго думал, чего не хватает, но вскоре понял, что во всем нагромождении эпизодов не видно системы только потому, что не понятна конечная цель происходящего, а потому и кажется, что сюжет бесформенный. Версий масса: чеченские деньги, давняя история с алмазами… А, скорее всего, что-нибудь вовсе невозможное: – " Петька, кто в сортире стены дерьмом мажет? Фурманов…" А потому Павел принялся старательно записывать все, что с ним происходило за последние дни, расцвечивая повествование всякими художественными красивостями. Агате Кристи и Конан Дойлу было хорошо; они придумывали преступления, а Павлу приходится писать о реальном преступлении, к тому же которое еще не совершилось…

Он увлекся так, что аж вздрогнул, когда из прихожей донесся щелчок замка, в тишине прозвучавший так, будто кто-то передернул затвор пистолета. Он вышел в прихожую на всякий случай держа руку на рукоятке нагана, заткнутого сзади за пояс. Валерия уже сбросила туфельки и шла к нему, радостно улыбаясь. Подошла, подпрыгнула и повисла на шее, чмокнув в обе щеки. Шепнула:

– Я уже соскучилась без тебя… Как же я буду, когда ты опять уйдешь по своим делам?..

Они пообедали вчерашним салатом и пельменями, и отправились на пляж. Оказалось, что время для Павла бежало быстро только тогда, когда он писал. В томном ничегонеделаньи на песочке время тянулось невыносимо медленно. Павел успел наплаваться, а до заката было, еще черт знает сколько времени. Оно будто растянулось, как жевательная резинка, и казалось, что день никогда не кончится. Было ощущение, будто в кишки вонзились сотни рыболовных крючков, и куда-то тянут, а тело вынуждено оставаться на месте. Павлу вдруг пришло в голову, что за последние двадцать пять лет он ни разу не лежал на пляже вот так, ничего не делая, просто, млея на солнышке. К тому же впервые за много дней пришло ощущение полнейшей безопасности, будто кепку-невидимку надел. Это невыносимое состояние, мухи в киселе, не скрашивала даже Валерия; она то головой о плечо потрется, то руку Павла себе под щеку подсунет, то шепнет на ухо что-то нежное.

Она неплохо плавала, но не могла, как Павел, махать против течения по полчаса кряду. Наверное, только благодаря тому, что вода была очень теплая, и Павел совершил штук шесть заплывов по полчаса, ему удалось скоротать время до заката. Одевшись, они неторопливо пошли домой.

И этот вечер был роскошен. Валерия приготовила филе палтуса и какой-то острый салат. Недопитая вчера водка из вмерзшей в лед бутылки оказалась еще приятнее, а настоящие устрицы под белое вино – оказались для Павла сущим откровением. Как биолог, проведший большую часть жизни в тайге, он ел все, вплоть до моллюсков и асцидий, но только в жареном или вареном виде. Глотать же живьем, кого бы то ни было, ему не доводилось, и он замешкался. Валерия засмеялась, и подала ему пример.

Проглотив несколько устриц и запив их стаканом белого вина, он спросил:

– Сколько же ты зарабатываешь?..

Она улыбнулась, сказала:

– Когда как… Если бы ты знал, сколько мужиков в наше время маются типично мужскими хворостями, да сколько подцепляют всякой заразы, когда суют куда попало, и при этом страстно желают, чтобы жена не узнала… Ты бы не спрашивал, сколько я зарабатываю… Но тебе не страшны никакие хворости… О, мой Спартак!

Она вскочила с табуретки и потащила его в спальню.

Вторая ночь с Валерией чуть не доконала Павла, его спасли, видимо, устрицы. Наутро он понял, что третью ночь он не выдержит, даже если съест пару килограмм устриц, и выпьет литр женьшеня с пантокрином, а потому он сказал, когда Валерия вылезла из постели, и сладко потягивалась, как разнежившаяся кошечка:

– Пожалуй, я тоже пойду по делам…

Она помрачнела, спросила, как можно старательнее делая свой тон безразличным:

– Когда придешь?..

– Честно говорю, не знаю… – обронил он. – Не сегодня-завтра выяснится, кто кукловод, и тогда завертится та еще карусель…

– Ну что ж, – грустно сказала она, – пойдем, позавтракаем вместе…

Он пробрался домой через двор соседа с параллельной улицы. Анна Сергеевна, копавшаяся на огороде, всплеснула руками:

– Господи, Паша! Где ты пропадал? Я извелась вся…

– Я ж предупреждал, что исчезну на пару дней… Меня тут никто не спрашивал?

– Спрашивал. Такой обходительный молодой человек, интересовался, когда ты вернешься. Я ему сказала, как ты учил, что, мол, уехал, что вернешься не раньше, чем через месяц…

– Отлично! Поесть там чего найдется?

– Конечно! Картошка. Я сейчас с погреба помидор достану…

Анна Сергеевна была в своем амплуа; когда не нужно было готовить для внуков, она могла питаться хлебом с водой, или картошкой, даже без помидоров или соленых огурцов. Павел прошел на кухню, наложил в миску картошки, полил постным маслом, а тут и Анна Сергеевна принесла банку прошлогодних помидор. Картошка с помидорами фирменной засолки, совершенно не приедалась, а потому Павел навернул всю миску, потому как завтрак у Валерии был более чем легким, в связи с тем, что Павел успел прикончить все, что она наготовила, еще вечером; ведь рыба, это не мясо, можно съесть раза в два больше. Жуя картошку, он сосредоточенно думал, с чего начать; с "игры в голос", или "кидания камней по кустам"? В голову, однако, не приходило ни единой путной мысли; опять приходилось ждать хода противника. Одно хорошо; та банда, которая хотела его непременно прикончить, вдруг тоже предложила переговоры. Что же за сослуживец такой выискался, который превратился в крутого мафиозо? Ну не Харрасов же, в самом деле! Всего его ума и фантазии хватило только на то, чтобы податься в хомуты!

И тут прозвенел телефонный звонок. Павел прошел в прихожую, переждал еще три звонка, после чего взял трубку, сказал, нарочито тягуче и лениво:

– Ал-ле-у?..

В трубке послышался уже знакомый голос:

– Здравствуй Паша. Ты что же, всерьез подумал, что мы поверим, будто ты уехал? А вот что семью спрятал, это ты умно поступил. Но мы не станем терять времени, вычислять, куда ты ее девал. Скорее всего, в Урман отправил, к родителям… Давай встретимся, и поговорим.

– Не о чем мне с тобой разговаривать… – пробурчал Павел. – Ты же видишь, что вам меня без шума и пыли не взять. Чего вяжешься? Мне побоку ваши бандитские заморочки… Еще пришлешь своих бойцов – мочить буду. Меня кореша менты отмажут…

В трубке послышался тихий смешок, после чего голос насмешливо произнес: