– Штыки примкнуть! – отрывисто скомандовал Лаук.
Лязг металла разнесся далеко вокруг в тишине. Рота замерла. Впервые в этой роте человека сажали на губу. Событие знаменательное. Командир смотрел на всю компанию, и видно было, как он быстро стервенеет.
Лаук шел впереди, звеня ключами, за ним, ссутулившись и заложив руки за спину, брел Павел, позади с карабинами наперевес топали патрульный с дневальным.
На губе было прохладно, свет еле сочился через крошечное зарешеченное окошко под самым потолком. Павел лег на "вертолет", деревянный щит, сколоченный из не струганных досок наподобие пляжного лежака, и расхохотался. На душе было легко и весело. Через час лязгнул замок, в дверях стоял Лаук. Он отступил в сторону. В узкий дверной проем протиснулся дневальный свободной смены с двумя матрацами. Постелив матрацы на "вертолет", Павел застелил их чистой простыней, сверху постелил одеяло и лег.
Лаук покрутил печатью на цепочке, позвенел ключами, сказал:
– Вечерком чаи погоняем на свежем воздухе. Отдыхай.
После обеда, когда Павел сытно покушав, приложился поспать, загремел замок. В проеме дверей рядом с Лауком стоял командир. Лицо его медленно вытягивалось, наливаясь кровью. Павел не торопясь, встал, широко зевнул. Командира в этот момент прорвало; он заорал нечто непотребное и матерное. Бросился в камеру и вышвырнул матрацы наружу.
Дверь с грохотом захлопнулась. Лаук сел на "вертолет" и весело захохотал, потом растянулся во весь рост, и со вкусом потянулся.
Павел проговорил хмуро:
– Матрацы мог бы и на ночь прислать… – и тоже растянулся на "вертолете".
– Я это специально, – усмехнулся Лаук. – А кэп устава не знает. Вертолеты только на ночь полагаются. Да и не на долго мы здесь. Кузьменко в столовой рассказывал, что тебе пятнадцать суток губы объявили за то, что ты обыкновенный кукурузник в разные места помещал, и разные высоты давал.
– Ну? Это ж не кукурузник был…
– Вот те и загну! Это салага Кузьменко не понимает, а ты то должен понять?
– Чего, понять?..
– Это ж контрольная цель была! Значит, со дня на день учения начнутся, а мы тут будем сидеть. Представляешь, какую клизму кэпу вставят?..
– Точно… – Павел конфузливо усмехнулся. – На меня так подействовали эти пятнадцать суток… Понимаешь, представления не имею, за что он на меня так…
После ужина явился Никанор с чайником и Могучим, тащившим сразу четыре матраца.
– Никанор, тут для третьего вертолета места нет, – насмешливо сказал Лаук.
– Валетом спать будем, – проворчал Никанор, расставляя на земле рядом с дверями кружки.
Они не торопясь, прихлебывали чай, жмурясь на закат. Огромный Могучий, стискивая в лапище кружку, искательно проговорил:
– А не сбегать ли завтра в магазин? А то мы все на станции да на станции пили, не худо бы и на губе выпить. Обмыть ее, так сказать…
– А что, это идея, – засмеялся Никанор.
– Кто по включению бегает, Волошин? – спросил Павел Никанора.
– Не было еще включений высотомера. К тому же на КП полка дали выход из строя высотомера, – проговорил Могучий. – А Волошин все гараж строит командиру. Кстати, тебе объявлена благодарность в приказе по полку за отличную работу по контрольной цели.
– Откуда знаешь?
– Сам радиограмму принимал.
– Понятно. Значит, командир мне в благодарность объявил пятнадцать суток отпуска на губу.
В прохладе губы они с Лауком прекрасно отоспались. Только в девятом часу пришли Никанор с Могучим, принесли завтрак и утащили матрацы. Никанор принес шашки из ленинской комнаты. С переменным успехом Павел с Лауком сражались до обеда. Пообедали и продолжили. Павел начал все чаще выигрывать. Лаук сидел, горбился, все чаще чесал в затылке обезьяньим движением. Павел давно перестал замечать, что он здорово похож на обезьяну, а тут вдруг всплыло сочувствие. К чему бы это?
Грохот засова отвлек его от этой мысли. В дверях стоял Кузьменко и суетливо дергался, семенил ногами.
– Полная боевая готовность! – выкрикнул он.
– Ну и что? – Лаук равнодушно скользнул по нему взглядом, передвинул шашку, кивнул Павлу: – Ходи…
Павел передвинул шашку, спросил:
– Ты что, дежурный по роте?
– Ага… – Кузьменко почему-то сконфузился.
– Интересно… – протянул Лаук. – С каких это пор у нас рядовые дежурными стали ходить?
Павел съел две шашки, спросил:
– Где пилотка?
Кузьменко еще больше сконфузился, протянул:
– Понимаешь… Меня Кравцов прихватил в общаге… Пришлось в окно прыгать, а пилотку я забыл. В следующий раз пойду – заберу.
Лаук удивленно спросил:
– Как тебя Кравцов мог прихватить, когда он оперативным в тот день был?
Кузьменко вильнул глазами, и уже нерешительно проговорил:
– Боевая готовность…
Задумчиво вертя пальцами над доской, Павел проговорил:
– Не мешай. Видишь, мы заняты. К тому же, арестованных не касается ни боевая готовность, ни что другое… Прошу меня не беспокоить в ближайшие две недели. И читайте устав на досуге, товарищ рядовой.
Вкрадчивым голосом Лаук осведомился:
– Ну что, не ясно? Закрой дверь. Свободен.
Кузьменко исчез, не закрыв дверь.
– Может, пойдем на станции? – нерешительно предложил Павел.
– Пока наказание не отменено, мы не имеем права отсюда выходить, – проворчал Лаук. – Пусть хоть что случится; хоть потоп, хоть война…
Павел отдал шашку, следующим ходом срубил три Сашкиных и оказался в дамках.
– Сашка зло хватил кулачищем по вертолету.
– Во, салага! Из-за него опять продул…
Они заново расставили шашки. Павел только успел сделать один ход, как в проеме двери появился командир, сказал:
– Ефрейтор, сержант, я отменяю наказание. Марш на станции.
Павел молча поднялся, перешагнул доску с шашками, командир посторонился, и он не спеша, пошел по дорожке, насвистывая арию мистера Икс. Он чувствовал, что командир смотрит ему вслед, но шага так и не ускорил. Так же не торопливо в сторону "Дубравы" брел Лаук.
Луч только очертил развертку, а экран уже белый от целей. Многие ставили пассивные помехи. Павел провернул антенну по азимуту, на половине зоны обнаружения белым, бело. Целей больше трех десятков. Вот оно что, окружные учения. Только такие салаги, как Кузьменко и командир, до недавнего времени сидевший при штабе полка интендантом, могли контрольную цель спутать с кукурузником.
Газмагомаев, захлебываясь, тараторил, как из пулемета, для Павла не было просвета, чтобы выдать высоты. Перекрывая Газмагомаева, орал командир:
– Высоты! Пээрвэ! Давай высоты! Ефрейтор, вы что, спите?!
Павел сгруппировал цели. Дождавшись, когда Газмагомаев поперхнулся, выдал высоты по группам. Планшетистом работал, слава Богу, не Кузьменко, а парнишка из прошлогоднего весеннего призыва, спокойный и хладнокровный. На планшете он, видимо, давно сгруппировал цели. Когда Павел замолк, он коротко бросил в микрофон:
– Работай так…
У Павла уже звенело в голове от голоса Газмагомаева. Он явно растерялся, и не знает, что делать. А целей все прибавляется. Их уже больше сорока. Норматив мастера-оператора – не более двенадцати в зоне обнаружения. Командир снова орал в микрофон, чем-то грозил Павлу, наконец, заставив себя успокоиться, осведомился:
– Ефрейтор, вы собираетесь работать?
Это стало последней каплей. Холодная злоба моментально охватила всего Павла, но он еще молчал, стиснув зубы. Газмагомаев на секунду замолк, и Павел, отчетливо чеканя слова, выговорил:
– Газмагомаев, группируй цели, дубина! Они же четко разделяются на четырнадцать групп…
– Ефрейтор, занимайтесь своим делом, и не суйтесь, куда вам не положено! – снова ворвался осточертеневший голос командира.
Холодным, спокойным голосом Павел выдал в микрофон:
– Товарищ капитан, если бы вы перевели операторов на новую схему работы, как работают все роты в полку, сейчас бы не было проблем. Отключитесь, пожалуйста, от операторской связи, и не мешайте работать.
