– Пошли, Котофеич, по включению… – проговорил Павел, и пошел к выходу. Кот, задрав хвост, поспешал впереди.
Соскочив с крыльца, Павел легко побежал по дорожке. Котофеич, загнув хвост вопросительным знаком, мчался впереди, значительно обгоняя, и уже сливался с темнотой.
– Тьфу, черт!.. – выругался Павел, вдруг ощутив, что в кармане звенят ключи, и мотается тяжелая ротная печать.
Пришлось возвращаться. Вспрыгнув на крыльцо, рывком распахнул дверь, и успел краем сознания ухватить резкий жест дневального, стоящего у противоположной стены тамбура. Павел резко присел. Над ним с шелестом пролетел нож и канул в темноту за дверью. Дневальный, скотина, развлекался; бросал нож в дверь.
Напустив на себя бешеную ярость, Павел бросился к нему, схватил за шиворот, заорал:
– Д-дубина! Чуть глаз не выбил. Чтоб к разводу дверь была покрашена!
Дневальным стоял белорус, по фамилии Могучий. Он, и правда, был могучий. На полголовы выше Павла, и в плечах пошире. От страха он даже с лица спал, исчезло обычное жизнерадостное выражение. Как бы смиряя ярость, Павел глубоко вздохнул, отпустил Могучего, и почти спокойно проговорил:
– Остаешься за дежурного. Разбуди шофера, ему за салагами надо ехать. Поезд ведь в пять часов приходит. Держи… – Павел бросил ему ключи вместе с печатью, и выскочил за дверь.
Нож он нашел сразу, тот валялся посреди плаца, хорошо видимый в свете фонаря, горящего над входом в казарму. Хороший был бросок, отметил про себя Павел, подобрал нож, сунул за голенище и побежал на станцию.
Приемопередающая кабина высотомера четко отпечаталась на светлом весеннем небе. Возле входа в ангар крутился Котофеич, выписывая восьмерки, укоризненно мяукал. Кот обожал бегать по включению, особенно по ночам. Павел запустил преобразователь, открыл дверь в приборный фургон. Кот одним мхом взлетел в дверь и устроился на своем привычном месте перед экраном. Когда луч развертки заметался по экрану, Павел надел наушники "гарнитуры".
В наушниках надрывался голос оперативного дежурного:
– Пээрве-е!.. Пээрве-е!..
– Высотомер включен, к работе готов, – ровным и спокойным голосом доложил Павел.
– Вразвалочку по включению ходите, ефрейтор!.. – заорал оперативный, услышав его голос.
– Так точно! – отрапортовал Павел, сообразив, что сегодня оперативным дежурным сидит замполит.
Он любил подначивать замполита, который искренне не понимал, что его подначивают.
– Опять врешь, – вклинился голос Сашки Лаука. – Пээрвэ включается за семь минут, бежать тебе две минуты. А со времени команды на включение прошло всего шесть минут…
– Я никогда не вру. Просто, я – мастер-оператор, в отличие от некоторых… Товарищ лейтенант, – обратился он к замполиту, – разрешите выдавать обстановку?
– По нормативам у нас еще пять минут, – неохотно откликнулся замполит.
Кот вдруг принялся ловить лапами лучик на экране. Он это делал редко, но если начинал, то ловил азартно. Павел прокрутил антенну по азимуту. В зоне обнаружения ползли какие-то гражданские цели по привычным маршрутам. Опять какое-то начальство путешествует, советским солдатам спать мешает… Всякий раз, как летит какой-нибудь начальничек, станции включают. Что, боятся, как бы начальство прямо из самолета не выкрали шпионы? Нужны они шпионам…
Наконец Сашка начал тараторить данные по целям. Павел прогнал антенну за ним, запомнил данные, записал нумерацию целей. Все ясно, ни единого военного самолета, сидеть теперь за экраном часов пять, а завтра можно будет узнать из программы новостей, что такая сякая шишка изволила прилететь туда-то и туда-то… Хотя, могли включить и ради старта ракеты с Байконура. Лаук рассказывал, что пару раз видел старт ракеты; две-три засечки – и цель исчезала. Павел ни разу не видел, хоть и включал максимальный масштаб, и старался поточнее прицелиться по данным Лаука. Но, видимо не успевал.
Павел достал листок бумаги и принялся писать письмо матери. Четыре цели в зоне обнаружения мало отвлекали его от этого занятия. Тем более что два самолета вскоре исчезли из пределов видимости. Работа шла скучно, вяло. Даже Котофеичу надоело. Он вспрыгнул на шкаф и разлегся там, нежась в струях теплого воздуха насыщенного электричеством. Вскоре кот начал потрескивать и заметно искрить. Несколько раз Сашка пытался заговорить, но Павел обрывал его:
– Не мешай… – письмо как-то не писалось.
Наконец Сашка не выдержал:
– Опять читаешь на боевом посту?
– Конечно. А что? Мастеру-оператору положено, в отличие от некоторых…
– Это ты на кого намекаешь?
– На тебя. На кого же еще?..
Сашка скороговоркой прогнал данные по целям, Павел добавил к ним высоты.
– И какую же книгу ты читаешь? – ехидно спросил Сашка.
– Дюма. Двадцать лет спустя…
– Ну-ка, ну-ка, прочти отрывочек…
– Пожалуйста! Страница сто пятьдесят… – и Павел в вольной интерпретации, стараясь только слегка выдерживать стиль Дюма, пересказал отрывок, где герцог Бофор в тюрьме вешал рака.
– Сашка некоторое время обескуражено помолчал, наконец, спросил:
– Где достал?
– Надо поддерживать дружественные отношения с мирным населением…
– Дашь почитать?..
– Ефрейтор, в самоход бегали?! – вдруг врывается голос замполита. – Прекратите заниматься посторонними делами и разговорами.
– Есть, – ответил Павел с готовностью, и снова принялся за письмо.
В половине восьмого Сашка сладко зевнул в микрофон и сказал:
– Ты чай поставил? Меня через полчаса сменят.
– Зато меня никто не сменит… – проворчал Павел.
Он вылез из кресла. Котофеич поднял голову, вопросительно муркнул.
– Отдыхай, Котофеич… – бросил Павел, выходя из отсека. Кот, будто поняв, вновь опустил голову на откинутую лапу.
Павел не спеша, протопал по деревянным подмосткам, проложенным по дну капонира, к низенькой дверце в стене. Тут было бомбоубежище. Посреди тесной каморки, – два на два и на два метра, – на кирпичах стоял пятилитровый чайник, между кирпичей была пропущена толстенная спираль. Павел щелкнул мощным пакетным переключателем, спираль быстро разогрелась до малинового цвета. Павел всегда заранее наливал в чайник воду, чтобы он стоял наготове. Вернувшись в отсек, он оставил дверь открытой. В отсеке уже как в сауне от работающей аппаратуры. Из капонира тянет прохладой с запахом земли и плесневелого дерева.
Надев "гарнитуру", Павел обнаружил, что Лаука уже сменили, в наушниках слышался запинающийся говорок Газмагомаева. Хоть он и говорил почти без акцента, но, работая за экраном, часто путался; путал нумерацию целей, путал азимут и дальность. Павел не выдержал, сказал:
– Слушай, Зилмагомаев, будешь еще путать нумерацию целей и азимут с дальностью, после дежурства пойдешь сортир драить.
Газмагомаев молчал, сопел в микрофон. Через зону обнаружения медленно тащилась одна цель. Газмагомаев за десять минут раза три успел поместить ее в диаметрально противоположных точках. В "гарнитуре" вновь возник голос замполита:
– Ефрейтор, дедовщину в роте разводите?..
– Так точно, товарищ лейтенант!
– Пойдете сами сортир драить, хоть и начальник станции…
Наконец в дверях появился Сашка.
– Почему сменщика своего плохо учишь? – спросил его Павел.
– Нормально учу. Он под дурака закасил еще в учебке. К тому же чечен. Мне один парень рассказывал, чуть пятерых человек штыком не переколол; гонялся за ними по всей казарме.
– Иди, чай завари. Кипит, поди, чайник…
Сашка засмеялся, сказал:
– Ты когда-нибудь капонир спалишь, такую спираль навертел…
– Я ж не оставляю включенной…
Сашка ушел, но через пять минут вернулся с чайником и заварником. Стаканы Павел хранил в ЗИП(е). Вольготно развалившись на выступающем надкрылке колеса фургона, Сашка разлил чай по стаканам, поставил стакан перед Павлом, и задумчиво уставясь в экран принялся не торопясь прихлебывать из стакана.
Первый глоток после бессонной ночи… Он сначала как бы прожигает себе путь сквозь спекшийся пищевод, но со следующим глотком уже начинает чувствоваться вкус. И, наконец, приходит наслаждение от горячего, терпко-горьковатого, душистого индийского чая. Слава Богу, мать каждый месяц присылает по килограммовому пакету, не перевелся у нее еще блат в урманском ОРС(е).
