— Дим, а где банка?
— Миш, ну… Я не знаю. А что, нет её разве?
— Её нет.
— Значит, украл кто-то.
— Значит.
— Как думаешь, кто?
— Не знаю. С утра она была. Тумбочка у нас с тобой на двоих. Про банку ни Макс, ни Митрич не знали. Ты последний уходил, еще и за одеялами возвращался, а явился первый.
— Нет, ну мало ли.
— Губы у тебя липкие — почему?
— Как это — почему? У жены моей, знаешь, губы сахарные, вот и…
— Сахарные, знаю, — честно сознался я, — Но не сгущенные же.
— Ну, в общем… это самое…
«Ну, в общем, это самое» — совет стаи был суров, но справедлив. Суточный бойкот, трехдневное поражение в правах и выселение с козырного места — на некозырное, у входа в палатку, к никчемному и не соблюдающему правил личной гигиены курсанту Маракасычу. И на следующий день на учебные стрельбы наш герой одиноко поплелся в конце строя, под суровыми, уничтожающими взглядами голодных и воздерживавшихся уже три недели однополчан…
…На дальнем стрельбище кипел и плавился жаркий июньский полдень. Нудно стрекотала в траве какая-то невыносимо мерзкая фауна, в области свежеподшитого подворотничка елозила мошкара, полынь застилала глаза и забивала нос своим едким и отчего-то невероятно тоскливым запахом. Во исполнение «стрелкового упражнения номер забыл какой» (две поднимающихся «ростовых» мишени и одна стационарная горизонтальная, пятнадцать секунд и десять патронов на выполнение — армейский Словарь-минимум), я лежал в траве и мечтательно любовался видом Родины, расстилающимся вплоть до самого горизонта… неожиданно сверху раздался голос моего тёзки, подполковника Лебедева Игоря Николаевича: «Алё, курсант — ты стрелять-то будешь?! Одного «автоматчика» уже упустил, сейчас и второй «уйдет»…» Спохватившись, я надавил курок и махом выпустил все десять патронов куда-то вдаль…
— Плохо дело, — констатировал сверху подполковник, — ни одной мишени. Походу, оценка «не сдал».
— Так точ… — я не успел горестно согласиться с диагнозом: остававшаяся в одиночестве фигура «пулеметчика» вдруг рухнула как подкошенная.
— Что за твою мать? — «полкан» пристально сощурил свой орлиный взор, и в голосе его скользнула нотка недоверия.
— Это, Игорь Николаевич, не «твою мать» — а типичный эффект «последействия», мы по физике проходили, — на самом деле я был удивлен не меньше, но ситуацию надо было спасать, — Вихревые искривления пространства, динамические внутренние волны Росби, дельта-функция и эффект слабого взаимодействия сред… вот он и упал не сразу. Так что, походу — оценка «три, сдано». И молодцевато щелкнул предохранителем.
— Да, походу «сдано», — поразмыслив, согласился Лебедев-старший, — только насчет волн Росби я не до конца уверен… ладно, иди, сдавай оружие. Василия Зайцева из тебя, конечно, не выйдет, но хоть так…
Сдавая автомат, я посмотрел на вышку, с которой местный лейтенант рулил мишенями. Позади лейтенанта мелькнуло улыбающееся лицо моего Непарнокопытного Друга — и я понял, что его великое мастерство организации процесса и тут дало свои положительные плоды. Улучив момент, он прямо с вышки состроил подполковнику Лебедеву «макаку» и, быстро спустившись, нравоучительно произнес: «Миш, ё-моё, учись!., в любом деле всегда можно ДОГОВОРИТЬСЯ!»
А далее история приняла совсем фантастический оборот. Мы курили, сидя в траве, и ждали, пока отстреляется последний взвод. Неожиданно на горизонте возникло облако пыли, стремительно двигавшееся в нашем направлении. Когда пыль осела, возле стрельбища обнаружился восхитительно сияющий «мокрым асфальтом» «мерин» и впритык к нему — модный в ту пору черный «Патрол», надо полагать с охраной. После секундной задержки из «мерина» выгрузилась делегация на остроактуальных красных пиджаках. Начальник десанта, по виду сам из бывших военных, профессиональным взглядом детерминировал старшего из наших «полканов» и подкатил к нему согласно устава:
— Товарищ подполковник, разрешите обратиться! Мы представляем совместное российско-американо-германское предприятие… в данный момент наш Генеральный директор проходит военные сборы под Вашим руководством…. У нас тут это…, — тут посетитель отошел от армейской лексики, — короче, контрактик тут у нас. На миллион долларов как раз. Нужна его подпись. Разрешите бойца на минутку, подпишет быстренько, и назад!
Тотчас словно из воздуха нарисовался красного бархата бювар с белым листом контракта на нем, и к нему — отливающий золотом чернильный «паркер».
Все сто сорок моментально раззявленных ртов одновременно и завистливо повернулись в сторону «Михайловича». Вот, вот он — звездный миг удачи! Вот она — мечта! Миллион! Миллион, ребята! МИЛЛИОН!!! И наш герой начал уже медленно приподыматься с земли. На лице его мы прочли: «Я!.. Я здесь!… Это меня… за мной… ко мне… моё… МОЁ…»
— Разумеется, — сказал «полкан», — как фамилия курсанта?..
— Алё, боец! — крикнул «полкан» через секунду, — Три минуты в вашем распоряжении. Рокфеллер хренов, а?.. И назвал фамилию какого-то неприметного очкарика из второй батареи. Неприметный очкарик выдернулся откуда-то сбоку, подошел, расписался и о чем-то внушающе переговорил с делегацией. Делегация внимательно покивала, что-то пометила в блокнотиках, расселась по машинам и укатила, снова вздыбив пыль до самого синего неба…
…Все четыре взвода уже давно построились и готовились отбыть в расположении части. И только наш герой так и стоял в парализованном полуприседе, как памятник Несбывшейся Мечте. Улучив момент, подполковник Лебедев состроил ему «макаку»…
Я подошел к своему другу и ласково обнял его за плечи.
— Не грусти, Дим. Есть же в этой жизни кое-что поважнее миллиона. И поважнее трояка за стрельбу. И поважнее того, что к тебе целая сахарная жена приехала, а у нас даже никого поблизости в этом ракурсе нет. И даже важнее того, кто кого сильнее уделает — мясо коней, или наоборот…
— И что же? — недоверчиво спросил Друг.
— У Макса день рожденья же сегодня. А у меня на самом деле еще одна банка сгущенки есть. Я её совсем ото всех спрятал. Даже от себя. Так что пошли.
Той ночью никто не спал. Сперва — день рожденья, а затем… а затем Сборная вновь, как и четыре года назад, растерзала многострадальный Камерун, и в связи с новой «трехочковой» системой у наших опять появился Шанс. Наутро наши «полканы» единственный раз опоздали к построению. Возглавлял шествие подполковник Лебедев, сравнительно свежий и аккуратно причесанный на пробор, правда, почему-то на другую против обычной сторону. Ну, оно и понятно: все ж тоже болельщики, тоже «расияне», в конце-то концов. К их приходу на самом видном месте был приколот листок с вычислениями: это ловкие математики с ФУПМа с точностью до тысячных долей процента расписали все вероятности Сборной пробиться-таки в решающую стадию Турнира…
Но дни шли, одна за одной завершались игры в других группах, а нужный расклад всё не выпадал — и вероятность с каждым днем всё падала и падала… пока однажды утром мы не увидели вместо вереницы цифр и дробей одинокий и печальный ноль. Россия ехала домой.
Ехали домой и мы. Был Экзамен — и была Присяга… И была многозначительная реплика подполковника Смирнова — «Товарищи курсанты! Присяга — это знаменательнейшее событие в жизни каждого уважающего себя мужчины. Так что построение — в девять. И чтоб в строю пьяных не было. Вы меня — ПОНЯЛИ?»
Да поняли, товарищ подполковник. Мы ж с Фестеха. Там только этому, по сути, и учат — ПОНИМАТЬ. Зато учат — ХОРОШО. Так что в девять всё было нормально. Правда, из семи взводов стояло максимум четыре — но… но… но! — говорю я и многозначительно поднимаю указательный палец вверх.
Мы возвращались домой…
Мирного вам неба над головой.
