Да, и пришел Второй курс, а «пятерки» у нас всё не было. Отбуянил заключительный «колхоз», отгремели в Тушино «Металлика» с AC/DC, и на землю опустился Октябрь. Унылым, дождливым утром бойцы группы 034, позевывая, внимали основам нового для себя предмета «Дифференциальные уравнения», который вела (сравнительно редкий случай!) доцент Алексеева Лариса Ивановна. И вела она его достаточно странно… вернее, так.

Через пять минут после начала пары в дверь комнаты вежливо постучали, и на пороге возник юноша, довольно ладно для своих «метр-сто девяносто четыре» скроенный. Столь же вежливым, как и стук, человеческим голосом он осведомился, не здесь ли занимается достославная группа 034. «Здесь, мужик… садись», — вяло ответили ему… и больше ничего не сказали. Оно и понятно — ты ж на Фестехе, где испокон веков Высшей добродетелью считалась НЕперегрузка мозга ближним своим без крайнего на то повода. Ну, хочет человек изучать «Диффуры» именно здесь — пожалуйста, заходи, присаживайся. Может, это «Шурик» какой с первого курса? Или «Вадик», хотя так вроде не похоже, но кто знает… Он и сел.

Да, так вела свой предмет Лариса Ивановна хорошо, хотя и странно. За пятнадцать минут исчеркав доску неясными знаками, она вдруг спросила: «Ну, замечательно, ребята… а как мы будем решать дальше?» А на Фестехе, я же и говорю — ну, такое дело… Были, конечно, искрометные ораторы вроде легендарного доцента Овчинкина, предпочитавшего вести свои феерические лекции в тесном, так сказать, контакте с юными реципиентами Знания. Ну и имелся, само собой, известный «пул» записных обитателей первых парт, любителей, понимаешь, всенепременнейше попытать лектора всякими щекотливыми вопросами. Другое дело, что все они, как вы уже убедились, проходили отнюдь не по нашему ведомству. В нашей же епархии, как бы это сформулировать… Ты преподаватель, тебя поставили — ты и решай, верно? Тем более, что, согласно «задавальнику», первое задание по-любому аж через полтора месяца — там и будем разбираться, КАК решать, не ранее.

В общем, так оно и произошло, и вопрос Ларисы Ивановны вежливо завис в трехмерном пространстве без ответа. Будущий ведущий аналитик Макс, после лета сторожем в пионерлагере да потом еще, напомню, недельку в Синьковском колхозе, теперь тихо отсыпался за непробиваемыми очками на «минус-много». Виртуозный гитарист-самоучка Сергей Базилевич, по бедности всю школу игравший на гэдээровской «музиме», в сотый раз рисовал в тетрадке вожделенный «фендер-стратакастер» (возможно — «гибсон», так как рисовальщик из Сергея, в отличие от музыканта, немного не того масштаба), А также в тысячный раз прикидывал: что было бы, если бы на должность вокалиста в великую группу Led Zeppelin пригласили бы не Роберта План-та, а наоборот, Яна Гиллана? По какому пути зашагала бы в этом случае вся мировая рок-музыка? И наоборот? Наша красавица и умница Света Карпова, девочка сообразительная и старательная, но чрезвычайно и зело смутительная — скорее всего, конечно знала, но, как обычно, стеснялась не только сказать, но даже и поднять руку. Украиноговорящий студент Юрий Пухляев наоборот — сказать был бы и рад, но кроме «хэ» и «у» более знакомых символов на доске не видел. Будущий знаменитый писатель привычно пялился в окно, прикидывая, как бы половчее да покрасочнее наплести друзьям про свое участие в обороне Белого Дома, а также размышлял, как скажется, опять же, на развитии рок-музыки вышедший с месячишко назад альбом Nevermind малоизвестного еще ВИА Nirvana… по всему выходило, что скажется программно (как оно и вышло — прим. авт.). Старина традиционно на задней парте читал какой-то сложносочиненный мистический текст, до которых был крайне падок, аки лев до капусты, куя основу для дальнейших и всё такое прочее, Кастанеду там, или, возможно, Ричарда Баха, Маракасыч сосредоточенно ковырял в носу… а больше вроде бы никого и не было.

И тут громом среди тусклого неба, «против всех законов физики» со второй парты возле двери раздался голос новичка: «Тут надо замену сделать… дэ-игрек по дэ-икс, значит, надо переобозначить как «зет», а дальше…» А дальше мы, само собой, ничего не поняли, но головы в сторону персонажа лениво поворотили. Тем более, что рекомендация его оказалось верной.

Через десять минут ситуация повторилась. Лариса Ивановна, ободренная успехом первого опыта, вновь проапеллировала к почтенной публике, и опять голос с места подал пришлый человек, на сей раз предложивший какое-то мудреное преобразование переменных имени какого-то прославленного математика. Мы насторожились. Человек явно и уверенно ставил себя выше коллектива.

Ну а после третьего раза, когда доцент Алексеева с поистине материнской нежностью в голосе обратилась за подсказкой непосредственно к новичку — всё стало ясно. Прозвенел звонок, мы немедленно собрались в курилке на короткое совещание, и Старина, мрачно разминая овальную сигарету «Полёт», констатировал: «Ну что… Так себя вести, конечно, нельзя… Делать нечего — надо Андрюхе по ситуации докладывать…»

Это был Приговор…

«Андрюха», а если быть точнее — то Андрей Васильевич, был старостой всего этого безобразия под названием «группа 034».

Был он (ну и, само собой, остается) старше нас на пять почти что лет, прибыв на Фестех уже после армии (что само по себе Поступок), да плюс габариты имел соответствующие… Глыба, что и говорить. И немудрено, что авторитетом он среди нас пользовался непререкаемым и, бесспорно, заслуженным. Достаточно сказать, что все «шесть счастливых лет» стипендию наша группа ни разу не получила хотя бы второй по счету на ФАКИ, только первой… мелочь, а приятно! Да если бы только это!

Впервые мы увидели его, когда, весело и счастливо щебеча, тащили с Сергеем Базилевичем из библиотеки свои первые настоящие Фестеховские учебники… Авторизовав наметанным уже взглядом в нас своих будущих подопечных, Андрей Васильевич отозвал нас в сторонку и отрекомендовался. Мы познакомились, после чего Андрюха, осмотрев нашу добычу, счел своим долгом сообщить: «Книжки несете? А я вот свой «лабник» уже где-то посеял…» Удивительно, но этот короткий и, в общем-то, мимолетный эпизод задал чудесным образом весь дальнейший вектор наших высоких, не побоюсь этого слова, отношений.

…Когда на первой еще «картошке» мы выслушивали сообщение об инициативе очередного прокоммунистического деятеля отменить, для простоты, все отсрочки студентам в принципе — Андрюха утешал нас, отечески оглаживая по головам, на которых уже мерещился практичный армейский «ёжик»: «Всё еще мохаете? А я уже нет!» («Мохать» — опасаться чего-либо. Используется, как правило, в сочетании с учебными мероприятиями. «Мохаю зачета, экзамена». Словарь-минимум)

Завидев однажды нас корпящими в «читалке» над первым Заданием по Общей физике — Андрей Васильевич назидательно заметил: «Ещё ботаните? А мы с Усатым уже сдавать идём…»

Спустя пару часов настроение нашего старшего товарища сменилось на прямо противоположное: «Ещё идете сдавать? А нас с Усатым уже отразили…» — горестно констатировал он (еще через некоторое время выяснится, что задание было опрометчиво списано у студента Потапова… ну, вы читали уже).

Формула «А вы еще… а мы уже…» так и осталось системообразующей.

В конце первого курса это выглядело так: «Еще сдаете сессию? А вот Усатого уже выгнали…» (но, к счастью Усатого, сравнительно быстро вернули).

Время шло. И время непростое. Третий и четвертый курс проходили под знаком упорного совмещения не только учебы и личной жизни, но и начинающейся трудовой деятельности. Начинали со скромных единиц (!!!) и десятков долларов, редкие счастливчики измеряли свои доходы в сотнях. Андрей Васильевич, обзаведшийся по ходу собственной фирмой, так характеризовал наши усилия: «Еще получаете деньги? Сынки. Я их — уже плачУ». И это был — Прорыв.

А празднование его 25-летия на четвертом курсе! (боже, каким недостижимым казался тогда этот переломный рубеж!!!) Единственный раз я увидел его без улыбки на лице. «Андрюх, чего стряслось???» «Да чего… холодильник с водкой не закрылся, не поместилось, тёплая теперь… Ведь четко же сказал Парапету — закрыть! ЗАКРЫТЬ ЛЮБОЙ ЦЕНОЙ!!!» Впервые в жизни я увидел холодильник, забитый водкой ВЕСЬ… (ну еще бы: почтить своим присутствием праздник предполагалось весь цвет самых наиавторитетнейших людей Фестеха, Долгопрудного и их ближних и средних предместий!)

Это потом уже девяносто восьмой год ознаменуется массовым психозом на тему «Мне уже двадцать пять, а для бессмертия еще ничего не сделано…» Андрей Васильевич утешал: «А мне — уже тридцать… и с тем же успехом!»

Потом грянул кризис. Сводки с рабочих фронтов были тревожны. «Как дела? Да так… многих у нас уволили». Но и тут Андрей Васильевич не терял присущего оптимизма: «Да, было непросто… многих пришлось УВОЛИТЬ… оставил пару-тройку толковых… фестехов…»

Потом дело наладилось. «Говорят, Митрич женился? Молодца! А вот Усатый уже разводиться собирается… Что, первый у Макса родился? А у меня — уже третий…»

И так далее. «Да вы ЕЩЁ??? — Да я УЖЕ!!! Сынки, эх…»

Вот с таким человеком и предстояло объясниться новичку по поводу своего вызывающе бестактного поведения…

Тем же сумеречным октябрьским вечером широкая «рама» Андрея Васильевича закрыла проем входной двери комнаты 432 общежития ФАКИ, в результате чего стало совсем темно. Новобранец группы сидел на кровати, поджав свои длиннющие ноги, и чего-то «ботанил». Несколько секунд Андрей Васильевич пристально вглядывался в его правильные черты лица, а затем веско спросил: