Но можно прочесть его иначе. «Роман Крусанова наносит мощный удар по так называемой „неоимперской“ литературе, воспевающей мощную поступь Империи, ее объединяющую силу и красоту иерархической пирамиды, увенчанной сияющей персоной богоданного Императора». Так, например, писал Василий Владимирский в рецензии на роман в июне 2002 года. И это не курьез, а вполне обоснованная точка зрения, опирающаяся на сам текст.
В конце концов и Людмила Сараскина в яркой и страстной статье «Активисты хаоса в режиме action» («Литературная газета», № 8, 2002), посвященной роману «Укус ангела», не пришла к окончательному выводу: «являются ли сочинения авторов-логов диагнозом сегодняшнего состояния умов и грозным предупреждением (чем и должна заниматься настоящая литература), или же их совокупные художественные усилия – коварный технологический прием, эзотерическая инициация, в рамках которой создаются ускорители разломов и синтезаторы катастроф нового тысячелетия»?
Правда, склоняется она ко второму, предполагая, что и тексты, и сочинители – это те самые посланцы хаоса, который и впрямь расширяет свое влияние, прививая вкус к смещенной реальности, и «возвещает о приходе в мир демонов ада». Но я думаю, что это слишком большой комплимент писателям, декларативно ставящим «могов» выше «логов», повторяющим, что высшая форма искусства – создание угодной тебе реальности, но владеющих могуществом лишь в сфере логоса.
Тут, видимо, не обойтись без пояснения значения слова «мог», а значит, и упоминания философа Александра Секацкого, на сочинениях которого базируется не только идеологическая составляющая романов Крусанова, но и целой группы питерских писателей, объединенных не столько эстетическими задачами, сколько мировоззренческой общностью. Существование могов было обосновано А. Секацким в трактате «Моги и их могущества». Впервые появившись в «Митином журнале» в 1996 году крохотным тиражом, эта постмодернистская мистификация, сложная смесь философии, истории, эзотерики в духе Кастанеды, мифологии и питерского стеба, вымысел, стилизованный как трактат (именно на этом жанровом определении настаивал автор) осталась бы частным событием литературной интеллектуальной жизни Петербурга, если б не усилия адептов, возведших «трактат» в ранг откровения (в 2000 году «Моги» вышли отдельным изданием, а только что – переизданы «Амфорой» в составе сборника «Незримая империя», подготовленного, кстати, Павлом Крусановым.)
«Человек становится могом, присваивая себе могущество – могущество, доступное ему, но по ряду причин не данное природой непосредственно... Для обретения скрытого могущества необходима дерзость и решительность: ведь надо нарушить инерцию каждодневной запрограммированности (или, как говорят моги, „отменить расписание“) и бросить вызов миру запредельных возможностей, адаптировать себя в нем», – сообщает автор трактата.
В «Укусе ангела» Крусанова многочисленные и могущественные моги вторгаются в судьбу империи (маги там тоже есть, но моги гораздо могущественнее магов, ибо моги, в отличие от магов, как сообщает непосвященным Секацкий, «не признают священной серьезности таинственных сил; моги с этими силами работают»). Сам Секацкий упоминается почти во всех романах Крусанова. А когда в 2001 группа близких к Секацкому и Крусанову писателей назовет себя «петербургскими фундаменталистами», ее претензии будут обоснованы некоей «Санкцией, выданной Объединенным Петербургским Могуществом, чье присутствие в мире становится все более ощутимым».
Наибольший резонанс в литературном мире получило обращение этой группы писателей к президенту с письмом, которого толком никто не читал, но зато все знали о содержащемся в нем требовании присоединить к России Босфор и Дарданеллы, что делало подписавших в глазах трезвой либеральной интеллигенции опасными политическими авантюристами, экстремистами и маргиналами. Письмо такое действительно было, но – решусь утверждать – рассматривать его все же надо не столько в политическом плане, сколько в контексте других литературных акций «питерских фундаменталистов».
Как то и подобает, движение заявило о себе литературным манифестом, в котором отмежевалось от «Всероссийской Ложи Грибоедов», которую «представляет в миру писатель Пелевин, безоглядно положивший свой недюжинный талант на алтарь пропаганды поганок», от «сурового устава Ордена Землеебов, инициацию в котором прошел писатель Сорокин, обязывающего адепта дышать вредным и опасным воздухом испражнений». «Наш путь не таков. Нас объединяет немногое, но объединяет прочно. Мы свободны в выборе пищи и способов отправлений. Мы признаем неразрывный симбиоз четырех начал: Логоса, Бахуса, Эроса и Марса», – говорилось в манифесте... «Политкорректность не должна подменять эстетические критерии культуры. Мы плачем над либеральным мифом, смеясь, и отстаиваем преимущество бифштекса с кровью перед морской капустой». Носителями «беззаветной Санкции Объединенного Петербургского Могущества объявили себя И. Стогов, А. Секацкий, С. Носов, А. Левкин, П. Крусанов», позже к группе присоединились Наль Подольский и Владимир Рекшан.
Петербургские фундаменталисты проводят многочисленные собрания, где обсуждаются проблемы империи, глобализма, кризиса гуманизма, несостоятельности интеллигенции (разумеется, либеральной) и не менее многочисленные акции, среди которых, например, «антропометрические исследования памятника Петру Первому (худ. Михаил Шемякин) в плане работы над темой „Половая конституция петербургских памятников“», учреждение петербургского гражданства, упразднение запятой перед союзом «и» в сложносочиненных предложениях, закапывание в землю «свиного языка московской прозы» или поедание шикотанской сайры (в знак протеста против возможной передачи острова японцам).
На одной из таких акцией и оглашен ставший скандальным текст письма Путину. Кстати, спустя некоторое время было написано другое открытое письмо президенту, которое, правда, не получило столь широкой огласки: в нем речь шла о «регламентации движения VIP-кортежей по Северной столице. „Они едут, а все стоят“, – жаловались авторы письма, предлагая „организовать доставку VIP-персон по принципу пневмопочты“. „Посадили прямо в Пулково в капсулу и пусть летят себе по трубе куда надо: в зоопарк – так в зоопарк, в Таврический – так в Таврический. А петербургские фундаменталисты, в срок и без проблем прибыв в какой-нибудь дворец, где VIP-персоны вылетают из трубы, смогут любому из них указать на его ошибки в области внешней и внутренней политики“.
В предыдущем письме президенту питерские фундаменталисты не прикалываются так откровенно, но воспринимать его вне контекста литературной игры невозможно. «Радея о благе отечества, желая видеть нашим с Вами попечением державу процветающей и сильной, мы, писатели, философы, носители коллективной беззаветной санкции Объединенного петербургского могущества, хотели бы напомнить Вам очевидные вещи», – начинается письмо.
Далее следует выпад против правил хорошего тона, именуемых ныне политкорректностью, небрежная констатация «размягчения мозгов и паралича воли» у Европы. «Сегодня наконец можно увидеть, к чему привела затянувшаяся рефлексия принца Гамлета – он проморгал свое первородство и прекрасную Данию вот-вот унаследует заморский принц Мустафа». (Сказано, кстати, афористично и точно. Вообще ходом событий авторы письма могут быть довольны: их прогнозы относительно принца Мустафы оправдываются, а политкорректность сделалась излюбленной темой нападок либеральной интеллигенции. Вот уже и в программе сверхполиткорректного Владимира Познера «Времена» заговорили о «слюнтяйском гуманизме» и «обратной колонизации» – в связи с погромами во Франции.) В качестве же отечественного рецепта сохранения первородства предлагается «имперское мироощущение», предполагающее наличие у страны некоей сверхзадачи, и говорится, что было бы «чрезвычайно конструктивно вновь возвести идею овладения Царьградом и проливами в ранг русской национальной мечты», а также нанести Америке какой-нибудь непоправимый ущерб.
