– Труп, – кивнул я, а Семенов шагнул вперед, буквально растопырив уши. Очень ему не хотелось пропустить что-либо интересное. – Некий Боталов Андрей Валерьевич. В квартире не прописан, жил в районе Бензостроя. Это квартира его бабки. Знаете его?
Юля отрицательно покачала головой, потом нахмурилась и вновь помотала своей роскошной черной гривой. Никита же задумался.
– Боталов… Боталов… Что-то вертится у меня такое в голове… Как будто я писал про такого… Он не судимый, часом?
– Судимый, – кашлянул Семенов. Я приподнял брови. – Рецидивист. Только с зоны откинулся, еще двух месяцев не прошло. Карманник.
– Кличка Валет? – осведомился Никита.
– Угу, – буркнул Семенов и осторожно заглянул начальству в глаза – не выражает ли оно недовольства. Я не выражал, поскольку в голове замелькали нехорошие ассоциации. – А вы его откуда знаете?
– Да ниоткуда не знаю, – отмахнулся Никита. – Статью писал про карманников, ну и про Боталова этого. Он же в прошлом году попался на том, что у заместителя мэра паспорт стибрил вместе с кошельком. Его охрана и повязала. Смешное дело было. Чего ж он так рано вышел? Ему вроде бы три года дали…
– Амнистия, наверное, – рассеянно сказал я. – Или сбежал.
– Амнистирован, – подтвердил Семенов. – Хорошо себя вел на зоне, слушался старших товарищей…
– Семенов, – скривился я, – помог человеку – отойди, не напрашивайся на грубость. Или лучше квартиры обойди, поговори с людьми.
– Так полшестого утра, – огорчился Семенов. – Люди спят еще.
– А тебе что за дело? Иди, говорю, а то наболтаешь тут независимой прессе…
Обиженный Семенов потянул на себя тяжелую дверь и скрылся в подъезде. Юля и Никита молчали, глядя на меня: он – алчно, она – встревоженно.
– Кирилл, это не шутки, – нерешительно сказала Юля. – Почему он звонит мне, да еще и запугивает?
– Возможно, вы знакомы, – пожал плечами я. – Ты не узнала его по голосу?
– Да где там, – возмущенно фыркнула она. – Он натужно хрипел, явно не хотел, чтобы узнали. Поди разбери, какой у него нормальный голос…
– Между прочим, в этом что-то есть, – оживился Никита. – Значит, он из твоих знакомых.
– Радость-то какая, – саркастически закатила глаза Юля. – Да у меня тут полгорода знакомых. Что мне теперь – от всех запереться?
– Необязательно, что он знакомый, – охладил я пыл Никиты. – Может просто проявлять осторожность, вдруг ты разговор записываешь?
– Кирилл, а вдруг это… ну, кто-то из той банды? – спросила Юля. – Или кто-то связанный с ними. К примеру, Алишер?
– Алишер же в дурке, – возразил Никита[7].
– Ты уверен? – сладким голосом поинтересовалась она. – Дурка – не тюрьма все-таки, а он вроде бы не буйный. Мог уже сбежать восемь раз.
– Я узнаю, – пообещал я и ненадолго задумался. – Никит, тебе в связи с Тыртычной ничего не говорит цифра десять? Может, она была азартным человеком? В карты играла?
– Да разве что на раздевание, – пожал плечами Никита. – Азартна… не знаю, не замечал. А вот десять… Она как-то обмолвилась, что живет в окружении десяток: у нее день рождения был десятого октября, в этом году ровно двадцать бы исполнилось… Мать ее и сестра тоже десятого родились, только одна в июле, а другая не то в январе, не то в декабре, не помню. И жила она в десятой квартире. А при чем тут это?
– Да так, – отмахнулся я. – Просто спросил. Сестра сказала, что Мария встречалась с каким-то дизайнером, возможно, брюнет, зовут Олегом.
– Ой, по полиграфии – это к Юльке, – отмахнулся Никита. – Я мало кого знаю из этой области.
Юлия ненадолго задумалась.
– Олег… Ну есть такой. Точнее, я знаю двух Олегов, но один – шкня запойная, у нас в типографии работал, но ему лет тридцать пять, он женат, ребенок есть точно, а может, и два. Я, если честно, не помню. Фамилия Шишкин. Только его давно не было видно. Может, уехал куда. А второй – Олег Муроенко. Молодой, лет двадцати шести, действительно брюнет, интересный… Но он в штате нигде не работает, вольный художник. К нему часто обращаются для чего-то экстраординарного. Театр вот наш он оформлял, и на дни города к нему администрация идет на поклон. Совершенно нереальные вещи делает. Но малый он капризный, хотя все делает вовремя. Может быть, еще какой-нибудь Олег есть, у нас же знаете как: кто освоил градиентную заливку, тот и считает себя дизайнером… Но больше с именем Олег у меня никто не ассоциируется.
– А телефоны Шишкина и Муроенко у тебя есть? – спросил я.
– Шишкина нет, а Муроенко где-то был, сейчас поищу, если не удалила. – Юля вынула из сумки телефон и принялась давить на клавиши.
– Так почему с Машкой должна была десятка ассоциироваться? – не отставал Никита.
– По кочану, – отрубил я. – Просто спросил.
Никита поморщился:
– Юлия Владимировна, вы не находите, что нас тут разводят как лохов? Мы тебе помощь следствию, а нам дулю под нос. А-абыдна, да?
– И не говори, – согласилась Юля, продолжая рыться в памяти сотового. – Я вот возьму да и уеду от греха подальше. Пусть убийца им звонит. Или номер сменю.
– Номер мы на прослушивание поставим, – обрадовал ее я. – Только санкцию у следователя возьмем. Ты не возражаешь?
– Да пожалуйста… Ага, вот он, Муроенко… Записывай.
Я старательно перенес данные из телефона в блокнот. Никита заглядывал мне через плечо, стараясь разобрать что-то в моих заметках. Потерпев фиаско, он сморщился и отошел в сторону.
– Кирилл, – вдруг сказала Юля, – меня Земельцева спрашивала про две даты. Как ты думаешь, это связано со звонками?
– Какими датами?
– Двадцатым мая и одиннадцатым июня. В эти дни что-то происходило?
Я пожал плечами.
– Возможно, но ничего такого я не помню. Надо сводки посмотреть. Земельцева со мной не откровенничала. Тебе никто не звонил в эти дни?
– Нет, я бы запомнила… Противная баба эта Земельцева.
– Противная, – согласился я. – Езжайте домой, вы же промокли с ног до головы.
Юлия хотела что-то еще сказать, но потом лишь рукой махнула и влезла в свой оранжевый танк. Никита еще пару минут стоял рядом, но, отчаявшись выудить из нас еще хоть какую-то информацию, пошел к машине.
– Никит, ты это… – крикнул я вслед, – …не пиши об этом пока.
– Да о чем тут писать, – скривился он. – Подумаешь, алкаша грохнули… Кто у меня этот материал возьмет? Или есть связь с убийством Машки?
Затормозив у авто, Никита вперил в меня пронизывающий взор.
– До скорой встречи, – ответил я, помахал ручкой и, утянув за собой Семенова, позорно спрятался в подъезде.
– А кто они такие? – спросил Семенов. – Чего вы с прессой так любезничаете? Может же и по шапке прилететь. Или не может?
– Помнишь, два года назад у нас в области убивали молодых женщин, а потом посадили сразу половину администрации и нашего непосредственного начальника?
– Это когда жертв в Интернете искали? – вспомнил сообразительный Семенов.
– Вот-вот.
– Помню. А при чем тут?..
– А вот Никита и Юля на след и вышли. Шмелеву тогда убийца даже голову проломил, чудом выжил. А Юльку мы с ее мужем спасли в последний момент…
Семенов почесал макушку. Я же, припомнив события тех дней, невольно скривился, точно пули, выпущенные из ружья, достались не маньяку, а мне.
– А чего они тут делали? – осторожно спросил Семенов. – Юле звонил убийца?
– Звонил, – раздосадованно сказал я. – И как говаривал Винни-Пух, это неспроста.
Олег
Готэм не спал. Город впитывал страсти мрачных сырых улиц и ждал своего героя. Здесь, в узких переулках, совершались самые темные сделки. Люди продавали свои тела и души – иногда добровольно, иногда под нажимом обстоятельств, но всегда с нежеланием, точно другого выхода не было. Вот уже несколько дней над высотками стелилась плотная завеса черных туч, истекающих колючими каплями дождя. В Готэме не бывает хорошей погоды. Сюда не заглядывает лето. Осень переходит в зиму, а зима – сразу в октябрь. Город изначально был проклят Богом, и теперь в нем никогда не бывает радости. В Готэме холодно и страшно.