Здесь не зажигают новогодних елок, не дарят подарков, не радуются выходным. Готэм мертв изначально, живущие в нем – тени прошлого. Они скользят по улицам, вежливо кивают друг другу, как будто еще помнят правила приличия, но их глаза пусты. Призраки не чувствуют боли, страданий, тепла и любви. Они стелются опавшей листвой по стылым улочкам, пропадая из виду, и никогда не поднимают голову к небесам. Почему?

Они уже не верят в героев. Яркий луч с небоскреба не прорежет ночную темень, не высветит на облаках безупречный круг с силуэтом летучей мыши. Бэтмен не придет на помощь к вам, люди-призраки, потому что его не существует, так же, как Деда Мороза.

Но кое-кто в Готэме есть.

Это я.

Сидя на крыльце дома, я курил и смотрел на противоположный берег реки. Отсюда его было видно отчетливо. Слева мелькала огоньками плотина. С недавних пор, а точнее, на прошлой неделе, тамошний пост усилили, и целых два дня охранники не спали ночами, бдительно прохаживаясь по периметру и преувеличенно бодро реагируя на каждый шорох. Но теперь все успокоилось. Охрана вновь попивала чаек и смотрела телевизор. Когда на Готэм опускалась ночь, я видел голубоватое мелькание в единственном окошке будки. И каждый раз бился в истерическом припадке смеха. Кого они могли поймать? В подзорную трубу я иногда видел их, служителей порядка, прогуливавшихся в обтянувшей животы синей униформе. Охрана… Наклониться не могут без посторонней помощи. А ведь что могло быть проще? Пересеки они эту пугающую черную ленту реки – и вот он я. Только кому придет в голову искать злодея в маленьком домике, где из удобств – летний водопровод да неслыханная роскошь в виде электричества.

Лобо, забившийся в свою конуру, дремал или делал вид, что дремлет, хотя иногда, стоило мне поменять положение тела, я ощущал пронизывающий взгляд желтых глаз. Сегодня он лишь пару раз выходил на улицу, орошал ближайший куст и вяло ел из своей миски. В такую погоду вся живность забивалась по щелям, что уж о нем говорить…

Я нашел его давно и не поверил своим глазам, когда тощий щенок превратился в монстра. Кто бы мог подумать? Привезя его из Казахстана в виде домашнего питомца, я даже не предполагал, что зверь способен на такую преданность.

Я потушил сигарету и вошел в дом. Лобо на миг поднял голову, но из конуры так и не вылез. Прошлой ночью, когда разыгрался настоящий ливень, я едва ли не силой затащил его в дом, но он все равно начал скулить и царапать дверь, предпочтя буйство стихии относительному спокойствию. Только одну ночь Лобо неотрывно провел рядом со мной, когда я корчился от боли, чувствуя, как перекатывается внутри что-то круглое, задевая сердце, стуча о позвоночник и впиваясь в легкие. Каждый раз, когда шар подбирался к горлу, я просыпался на мокрых от пота простынях, опасаясь, что задохнусь. Во время приступов Лобо никогда от меня не отходил, и, отдышавшись, я обнимал его, вдыхал тяжелый запах шерсти, с облегчением сознавая – все кончилось, боль отступила, угрожающе скалясь беззубым ртом.

Я скинул ботинки и забрался в противно скрипевшую кровать. Пружины давно вытянулись так, что сетка изрядно провисала, отчего у меня по утрам болела спина. Но все же это было самое лучшее место на свете, гораздо уютнее тесных клетушек, именуемых благоустроенными квартирами. Комфорт погубит человека. Из зверя он плавно превратится в аморфную медузу, которая одним движением щупальца может заставить мир крутиться в нужную сторону.

Плеер лежал на кровати. Я нажал кнопку, выставил случайный выбор и, откинувшись на набитую ватой подушку, с нескрываемым удовольствием впитал в себя как нельзя более подходящую к состоянию души песню.

Готэм не спал, мигая огнями, перекликаясь сигналами автомобилей. С другого берега еще доносились отдельные голоса людей. Не будь я так близко от реки, может, ничего бы и не услышал. Однако по воде звук летел как на крыльях…

Темные воды что-то шептали, но, оглушенный роком, я предпочел не слышать. Вода была моим личным врагом, извечным кошмаром и самым притягательным из всего, что было в мире. Повернувшись на бок, я подвинул к себе телефон и открыл крышку. Три пропущенных вызова. Два – от Игоря, один – от Ланы.

Застать брата дома не удалось. Утром он убежал на работу. Я же, с раскалывавшейся головой, забежал к нему около четырех дня, памятуя, что накануне оставил кое-какие вещи, а также незавершенный проект в ноутбуке. Заказ необходимо было закончить к утру, о чем я совершенно забыл. Спохватившись, я засел за работу, уже под вечер вспомнив, что даже не пообедал. Брат так и не пришел, да и на звонки не ответил, видимо, сидел в кабинете супервайзера, отчитываясь о проделанной работе. Я обследовал полупустой холодильник и, не найдя ничего привлекательного, решил перекусить на обратном пути в кафе или ресторане.

В ванной на веревке сушилась моя рубашка, которую я бросил накануне. Глядя на нее, я ощутил смутное беспокойство. По краю рукава проходила буроватая полоска, которую не удалось вывести пятновыводителем. Шипя от раздражения, я сдернул рубашку с веревки так, что прищепки разлетелись в разные стороны. Игорь не говорил со мной накануне, но иногда я ловил косые взгляды, исполненные подозрительного любопытства и тревоги. Иной раз стремление заботиться обо мне, точно курица над единственным цыпленком, раздражало.

Соседка снизу, старуха лет семидесяти, встретила меня злобным взглядом и сжатыми губами. Кажется, понемногу она начинала нас различать, поскольку со мной так и не поздоровалась. С Игорем она была куда более приветлива. Проходя мимо, я ощутил удушливый смрад немытого тела, застарелый запах мочи и грязи. Мне кажется, так пахнет старость: нищая, без намека на честность и благородство, старость людей, не сделавших в жизни ничего, за что их следовало уважать. При всей своей ужасающей нечистоплотности старушка мнила себя кокеткой, периодически радуя общество своими эпатажными нарядами. Вот и сегодня на ней было пальто, побитое молью и потерявшее вид еще в прошлом тысячелетии, легкомысленный пестрый шарфик и грязноватая шляпка с вуалькой, издали похожая на облезлую крысу. Когда старушка на миг ощерилась не то в оскале, не то в улыбке, я увидел, что у нее практически нет зубов. Старуха была типичной обитательницей города, и я не удивлюсь, если, странствуя по кривым переулкам ночной порой, найду ее высасывающей кровь из невинных младенцев.

Поковыряв в замочной скважине ключом, старуха открыла дверь. Чудовищная вонь едва не сбила меня с ног.

Газеты безмолвствовали. По дороге в свою берлогу я скупил все, что выходили в городе, плюс столичные «толстушки» с местной вкладкой. О произошедшем в городе не было ни слова. Особая надежда на одну из столичных газет также себя не оправдала. Ничего не значащие заметки пестрили умеренно броскими заголовками, но о главном (для меня!) они не сообщали. Впрочем, какие могут быть новости в мертвом городе, где основная новость лета – урожай зерновых текущего года.

В полупустом автобусе я дремал, вытянув ноги. Усталая женщина-кондуктор тускло смотрела в окно, не радуясь концу смены. В салоне было холодно, воняло бензином и чем-то кислым. Над ухом орал динамик. Хилый мальчишеский голос старательно выводил незатейливую песенку о зоне, куполах и ветке сирени. Тоска по дому, который он видел сквозь решетку, выходила неубедительной. Я поморщился и включил плеер.