Класс. Вот нечего мне больше летом делать, кроме как заглядывать в носовую полость какой-то древней мумии. Мечта всей жизни. Обломись, Миа. Не судьба тебе погулять с любимым по Кони-Айленду[20]. Не судьба поволонтерить в свое удовольствие, разбирая с детишками азбуку. Не судьба покайфовать на летней подработке в Kim's Video[21], перематывая раз за разом «Принцессу Мононоке» и «Кулак полярной звезды». Вот свести знакомство с тысячелетним трупом – это тебе в самый раз. Гип-гип-ура!

Наверное, я переживаю из-за Майкла больше, чем мне самой кажется, потому что посреди бабушкиной лекции про чаевые (маникюршам – $3, педикюршам – $5, таксистам – $2 за поездку дешевле $10, $5 за поездку в аэропорт; в ресторанах – удвоенный размер НДС, кроме штатов, где НДС ниже 8 процентов; и т. д. и т. п.) она вдруг гаркнула:

– АМЕЛИЯ! ДА ЧТО С ТОБОЙ СЕГОДНЯ ТАКОЕ?

Я подскочила, наверное, футов на десять[22] в воздух. Ведь была я вся в мыслях о Майкле. О том, как потрясно он будет выглядеть в смокинге. И как я куплю ему бутоньерку с красной розой, самую простую, без гипсофилы, ведь парням гипсофилы не нравятся. А сама надену черное платье, такое с оголенным плечом, вроде как у Кирстен Данст на всяких кинопремьерах, с разлетающимся подолом и c разрезом сбоку, а к нему туфли на шпильках, которые зашнуровываются на щиколотках.

Только вот бабушка говорит, что черное на девушках младше восемнадцати – это извращение, что платья с оголенным плечом и разлетающиеся подолы выглядят так, будто портной напортачил, и что все эти туфли со шнуровкой разительно напоминают обувку, которую Рассел Кроу носил в «Гладиаторе», – и на большинстве женщин смотрятся несуразно.

Ну и ладно. Зато блеск для тела мне точно никто не запретит. Бабушка ЗНАТЬ НЕ ЗНАЕТ, что он вообще существует.

– Амелия! – сказала бабушка. Громко кричать она не могла, потому что лицо у нее до сих пор саднило после химического пилинга. Я поняла это по поведению Роммеля, ее полулысого той-пуделя, у которого такой вид, будто он сам пережил процедуру-другую химического пилинга: песик то и дело запрыгивал ей на колени и пытался полизать ее лицо, словно это кусок сырого мяса или еще что-нибудь в этом роде. Не хочу никого шокировать, но примерно так оно и выглядело. Или как будто бабушка по случайности угодила в душ, посредством которого в фильме «Силквуд» с Шер смывали радиацию.

– Ты хоть одно слово из того, что я говорила, усвоила? – Вид у бабушки был сердитый. Еще бы – когда все лицо болит! – Однажды это может тебе очень пригодиться. Вдруг под рукой не будет ни калькулятора, ни лимузина…

– Извини, бабушка, – пробормотала я. Мне правда было совестно. В чаевых я не сильна, ведь без математики здесь никуда, и соображать приходится быстро, на ходу. Когда я заказываю еду из «Лапшичной Сона № 1», то всегда заранее уточняю по телефону итоговую сумму, чтобы успеть высчитать на калькуляторе, сколько чаевых дать курьеру, пока он не нарисовался на пороге. Иначе ему придется топтаться под дверью минут, не знаю, десять, в то время как я буду мучительно вычислять, сколько должна ему за заказ на сумму семнадцать долларов пятьдесят центов. Одно слово – стыдобища.

– Не знаю, Амелия, где ты в последнее время витаешь, – проговорила бабушка весьма раздраженно. Будешь тут раздраженной, когда отвалила кучу денег за то, чтобы с твоего лица всякой химией сняли два-три верхних слоя кожи. – Надеюсь, ты сама не своя не из-за матери и этих дурацких домашних родов, которые она задумала. Я уже говорила: твоя мать просто-напросто забыла, что такое роды. Когда у нее начнутся схватки, она умолять будет, чтобы ее поскорее забрали в роддом и вкололи ударную дозу эпидуралки.

Я вздохнула. Хотя тот факт, что мама предпочитает домашние роды больничным, приятным, чистым и безопасным – там тебе и кислородные баллоны, и автоматы с конфетками, и красавчики врачи вроде доктора Ковача из «Скорой помощи»[23], – не может не огорчать, я стараюсь не слишком об этом переживать… тем более что бабушка, сильно подозреваю, права. Мама вопит как младенец, стоит ей приложиться обо что-нибудь мизинцем на ноге. Как она рассчитывает выдержать долгие часы болезненных схваток? Ведь сейчас она гораздо старше, чем была, когда рожала меня. Ее тридцатишестилетнее тело не готово к тяготам деторождения. Она даже в зал не ходит!

Бабушка смерила меня злющим взглядом.

– На улице все теплее, и это, вероятно, не идет тебе на пользу, – проговорила она. – Молодые люди по весне часто теряют голову. К тому же завтра у тебя день рождения.

Пусть бабушка думает, что все дело в этом. День рождения и весенняя лихорадка, как у зайца Топотуна из мультика про Бэмби.

– Тебе очень сложно выбрать подарок, Амелия, – продолжала бабушка, вооружаясь «Сайдкаром»[24] и сигаретами. Сигареты бабушке присылают из Дженовии, поэтому ей не приходится платить астрономический налог, который дерут с людей здесь, в Нью-Йорке, с тем расчетом, что они бросят курить, если курение будет вставать слишком дорого. Только вот это не работает, так как все курильщики Манхэттена просто садятся на поезд PATH[25] и едут за сигаретами в Нью-Джерси. – Украшения ты толком не носишь, – проговорила бабушка, закуривая и выпуская изо рта дым. – Высокой модой, похоже, не интересуешься. И хобби у тебя как будто никаких нет.

Я возразила, что хобби у меня как раз таки есть. И не хобби даже, а призвание: я пишу.

Бабушка только рукой махнула:

– Но это же не настоящее хобби! То ли дело гольф или живопись…

Меня малость задело, что бабушка не считает мои литературные труды настоящим хобби. Вот она удивится, когда я вырасту и стану писательницей! Тогда это будет уже не хобби, а профессия. Может быть, первую книгу я как раз о ней и напишу. Назову ее «Кларисса: капризы в короне», мемуары принцессы Мии Дженовийской. И бабушка даже не сможет меня засудить, как Дэрил Ханна не смогла никого засудить, когда сняли фильм о ней и Джоне Ф. Кеннеди – младшем, – потому что все это правда от первого до последнего слова. ХА!

– Что ты САМА хочешь на день рождения, Амелия? – спросила бабушка.

Хм, надо подумать. Увы, то, чего я хочу БОЛЬШЕ ВСЕГО НА СВЕТЕ, бабушка мне дать не может. Но попытка не пытка. И я набросала вот такой список.

1. Чтобы в мире прекратился голод.

2. Новый комбинезон, размер 11.

3. Новую щетку для Толстяка Луи (у предыдущей он погрыз ручку).

4. Страховочные тросы в дворцовую бальную залу (чтобы исполнять воздушный балет, как Лара Крофт в «Расхитительнице гробниц»).

5. Маленького братика или сестричку, чтобы мама благополучно разродилась.

6. Чтобы косаток причислили к исчезающим видам и выделили заливу Пьюджет[26] госфинансирование для очистки территорий, где они размножаются и ищут пропитание.

7. Голову Ланы Уайнбергер на серебряном блюде (шучу, шучу – хотя в каждой шутке…).

8. Свой собственный мобильный телефон.

9. Чтобы бабушка бросила курить.

10. Чтобы Майкл Московиц пригласил меня на выпускной бал.

Составляя этот список, я с грустью осознавала, что единственный подарок, который у меня все-таки есть шанс получить на день рождения, – это пункт два. Нет, братик или сестричка у меня, конечно, появится, но еще только через месяц – самое раннее. Что бабушка бросит курить или купит страховочные тросы – тут без шансов. Что касается голода и косаток, никто из окружающих меня людей, увы, не может на это повлиять. Мобильный телефон, говорит папа, я либо потеряю, либо сломаю, как подаренный им ноутбук (хотя моей вины тут никакой нет; я просто вынула его из рюкзака и, пока искала гигиеническую помаду, на секундочку пристроила на раковину. Я не виновата, что Лана Уайнбергер в меня врезалась, а все стоки у нас в школе забиты. Компьютер пробыл под водой всего-то несколько секунд; по-хорошему, ничто не мешало ему просохнуть и работать дальше. Но увы, даже Майкл, который в технике так же гениален, как в музыке, не смог его воскресить).