По порядкам, принятым в XVII веке, человек, обвиненный в измене, должен был выдержать все ужасы показательного процесса, и Коулмен не стал исключением. Он был явно виновен в одном из самых тяжелых преступлений, и в соответствии с юридической процедурой того времени ему не обязаны были предоставить ни адвоката, ни экземпляра обвинительного заключения, ни состава присяжных и свидетелей. Судил Коулмена сэр Уильям Скроггс, главный судья Высокого суда. Это был человек суровый и непреклонный, он сделал все возможное, чтобы приговор Коулмену был предрешен. Тем не менее процесс потряс множество людей, ибо представленные свидетельства лишь выпустили наружу их собственные, глубоко запрятанные страхи. Из писем Коулмена явствовало, что герцог Йоркский — этот, по словам Шефтсбери, жестокий и безрассудный человек — ни перед чем не остановится, лишь бы восстановить в Англии католическую церковь. А один современный памфлетист писал, что «этот фанатик, этот герцог-папист рассчитывает с помощью шотландской армии лорда Лодердейла, ирландских, а также французских сил вернуть нас под пяту Рима». Обеспокоенные власти решили, что такого рода страхи можно умерить кровопусканием, и вот католические священники, арестованные ранее по навету Оутса, предстали перед лицом грозного Скроггса, который, протягивая руку в сторону невинных людей, стоящих за барьером, фактически выразил общие настроения: «Они пожрали своего Бога, они убили своего короля, они причислили к лику святых убийцу!» В таких обстоятельствах был возможен лишь одйрг приговор, и когда послушное жюри присяжных сделало свое дело, Скроггз поощрительно заметил: «Господа, вы поступили как добрые христиане, то есть я хочу сказать — как добрые протестанты».
Пока страна переживала разоблачительные откровения Оутса и Бедлоу, действовали и двое других, куда более могущественных заговорщиков. В момент, когда все только и толковали о несуществующем папском заговоре, Карл возобновил тайные переговоры с Людовиком XIV и католической Францией. На его пути стояли две трудности. Во-первых, ему все никак не удавалось расформировать свою постоянную армию, во-вторых, Людовик по-прежнему испытывал крайнее недоверие к Дэнби — его чрезвычайно раздражала роль, которую он некогда играл в попытках Карла получить французский заем. В общем, Дэнби надо было удалить, и решающую роль в этой интриге должен был сыграть прежний английский посол в Париже Ральф Монтегю.
Монтегю был вполне в курсе связей Карла с Францией, и у него тоже были свои счеты с Дэнби, да и с самим королем. Он полагал, что Дэнби поломал его карьеру, хотя на словах обещал ему поспособствовать, а из писем, полученных им от леди Калсман, видно, что о короле он отзывался весьма пренебрежительно. Это стало известно, и когда Монтегю без разрешения явился в Лондон, чтобы оправдаться, первым побуждением Карла стало отозвать его с должности посла и лишить места в Тайном Совете. Таким образом, и Дэнби, и король нажили себе врага в лице человека, который стал посредником в компрометирующей их переписке с Людовиком, и Монтегю решил во что бы то ни стало отомстить. Он снесся с французским послом в Лондоне Бариллоном и за солидное вознаграждение согласился предать гласности письма Дэнби Людовику. Тот, в свою очередь, готов был раскрыть истинные цели действий Дэнби — так, как он их понимал, и в частности мотивы которыми руководствовался, формируя королевскую армию. А суть этих мотивов была в том, чтобы утвердить в стране деспотию. Подготовившись таким образом, Монтегю добился избрания в парламент от Нортхэмптона и получил возможность разоблачить и короля, и первого министра королевства с трибуны.
Узнав об этом замысле, Карл немедленно начал действовать. Он распорядился перехватить бумаги Монтегю, рассчитывая таким образом не только перекрыть канал утечки опасной информации, но скомпрометировать самого Монтегю, представив доказательства его связей с папским нунцием в Париже. Этого будет вполне достаточно для обвинения в государственной измене, а поскольку страна охвачена антикатолической истерией, Монтегю можно сделать искупительной жертвой, и его публичная казнь станет доказательством того, как сильно король печется о благополучии англиканской церкви. План этот с треском провалился. К этому времени парламент уже провозгласил себя главным прокурором по делу об угрозе католицизма и распорядился зачитать на одном из своих заседаний соответствующие извлечения из архива Монтегю.
Два письма Дэнби Людовику XIV засвидетельствовали его участие в изменнической интриге и вызвали падение всесильного министра. Потрясенным и возмущенным депутатам стало известно, что он вполне согласен с Людовиком в том, что «королю Англии понадобится в ближайшие три года по 6 миллионов ливров в год… ибо ранее этого времени не удастся добиться от парламента средств на расформирование армии». Самого короля в злоумышлении обвинить было невозможно по конституции, но ясно, что его ближайший помощник самовольно, за спиной парламента заигрывает с врагом. Немедленно был подготовлен проект указа об отставке; более того, в глазах многих Дэнби выглядел не только изменником, но и, несмотря на свою демонстративную приверженность высокой англиканской церкви, тайным папистом, человеком, который изо всех сил старается скрыть доказательства существования ужасного заговора. А ко всему прочему он набивает за счет государства как свои собственные карманы, так и карманы своих приверженцев.
Все это поставило Карла в опасное и весьма щекотливое положение. Хотя Дэнби и не удалось доказать, что палата депутатов — единственный оплот борьбы с папистским заговором, король из-за продолжающихся финансовых затруднений все еще нуждался в экономических дарованиях своего первого министра. Карл также считал, и не без оснований, что если пожертвовать Дэнби, то разобиженный министр, особо не задумываясь, воспользуется своей осведомленностью о его переговорах с французами и будет шантажировать короля. Дэнби был одновременно помехой и необходимостью, и, судя по всему, лишь тонкое сочетание изворотливости и отваги могло дать Карлу возможность разрешить возникший кризис. Он избрал единственный путь, открывающийся перед ним с очевидностью, — отступил, чтобы победить. Карл затеял тайные переговоры с группой парламентариев из провинции во главе с Дензилом Холли-сом — казалось, лишь они готовы предложить конструктивное решение проблемы. Явно превышая свои полномочия да и возможности, парламентарии заявили королю, что будут вполне удовлетворены, если Дэнби без шума отправится в отставку; тогда, а также при условии роспуска нынешнего парламента и немедленного созыва нового они готовы проголосовать за выделение средств, необходимых для расформирования его личных воинских частей. Иного пути, кроме как заключить тайную сделку со своими оппонентами, Карл не видел. В конце декабря парламент был отправлен на каникулы, а в самом начале следующего года специальным указом распущен. Таким образом, загнанный в угол, Карл избавился от того самого парламента, который восемнадцать лет назад приветствовал его возвращение как спасителя нации и законного короля растерянного, блуждающего в потемках народа.
Нужно было искать новые способы руководства страной, и последующие кризисные месяцы в полной мере выявили те качества неукротимой решимости, политической воли, а также чистой воды лицемерия, которое Карл демонстрировал ранее лишь спорадически. Прежде всего требовалось решить проблемы, связанные с собственным братом. По совету Дэнби Карл велел ему оставить Англию и ни под каким видом не искать убежища во Франции. Одновременно Карл, чтобы на корню пресечь всякие слухи о претензиях Монмата на престол, сделал заявление, из которого следует, что единственной его законной женой является и всегда являлась ее величество королева. Решив таким образом вопросы престолонаследия, Карл занялся своим первым министром. Судя по всему, Дэнби — фигура в политике отыгранная, и Карл, следуя избранному им курсу крутых перемен, предложил ему уйти в отставку. Однако сделал он это по-доброму, гарантировав Дэнби не только помилование, но и солидную пенсию. Но подобная щедрость со стороны короля привела в неистовство депутатов нового парламента, последовало не менее восемнадцати бурных обсуждений, в результате чего Карлу пришлось заключить Дэнби в Тауэр. Правда, мудро соглашаясь на компромисс, он упорно отказывался от безоговорочной капитуляции. Пусть у Дэнби не будет пенсии, но помилование остается в силе — на этом король стоит твердо.
