После Большого пожара в Лондоне и вызванного им упадка английской торговли Карл решил, что двор должен продемонстрировать всей стране пример экономии, отказавшись от дорогой французской моды и «заменив камзол, жесткий воротник, ленты, плащи и так далее на скромный, по персидскому образцу, жилет с поясом или лентой, а шнурки и подвязки с драгоценными камнями — на пряжки». Ивлин верноподданно отдал должное «скромности и полезности» новой моды, и на день рождения королевы, отмечавшийся в ноябре, около ста придворных явились одетыми как положено. Иные из них заключили с королем пари, что долго на своем он стоять не будет, и не ошиблись, хотя изменить свое решение Карла заставило не только его обычное непостоянство. Когда новости о переменах в Лондоне достигли Парижа, Людовику вся эта история показалась настолько дикой, что он велел переодеть на новый английский манер лакеев. Еще какое-то время Карл держался, но потом вынужден был уступить и вернуться к прежнему французскому стилю.
Надежды Ивлина на то, что король откажется от своих причуд, не оправдались, а посещение королевской библиотеки убедило его, что, несмотря на интерес к искусствам и наукам, Карл не был ни прилежным читателем, ни серьезным исследователем. Доступ в библиотеку Уайтхолла Ивлину удалось получить, когда король был в Виндзоре, и переступал он ее порог «в ожидании каких-нибудь любопытных открытий». Но его ждало разочарование. «Среди тысячи примерно томов нашлось буквально два-три, в которые я не заглядывал бы раньше». Библиотека оказалась не рабочим местом, а скорее хранилищем, куда венценосец складывал подарки. Ивлину попались «несколько книг по истории, дневники путешественников, французские книги, множество карт, морских и сухопутных, развлекательная литература, подарочные издания, книги по строительству, наконец, издания, связанные с флотом». Его внимание привлекло несколько богато иллюстрированных средневековых манускриптов, но три-четыре дня, проведенных за их чтением безвылазно, в целом лишь укрепили его в чувстве разочарованности.
Коллекция картин, размещенных неподалеку от библиотеки, оказалась гораздо интереснее; помимо полотен Рафаэля и Тициана, на Ивлина особое впечатление произвело изображение Марии Магдалины и воскресшего Христа кисти Ханса Гольбейна — работа, «отличающаяся каким-то неповторимым благоговением и небесным восторгом». Разглядывая эти шедевры, Ивлин попутно знакомился с королевской коллекцией старинных часов и маятников. Карл и впрямь испытывал особенное влечение к предметам, отмечающим течение времени (в Англии тогда был расцвет часового производства), пусть даже эти красивые изделия в отлакированных ящиках черного дерева редко показывали одно и то же время. Собрание этих раритетов лишний раз свидетельствует об интересе Карла к технике; наверное, именно это отчасти подвигло монарха на самый, быть может, важный шаг всей его меценатской деятельности — основание английского Королевского общества.
Оно было создано по хартии 15 июля 1662 года, и неподдельный интерес Карла к науке привел к тому, что исследования и споры на научные темы вошли в обиход жизни и городской, и сельской знати. Через одного из приближенных Карл обратился к академикам с просьбой ответить на вопросы, почему особо чувствительные растения при прикосновении скукоживаются, а яйца муравьев иногда оказываются по размеру крупнее, чем сами муравьи. Он даже распорядился устроить на территории Уайтхолла лабораторию, в которой мог бы наблюдать за ходом соответствующих экспериментов либо проводить их сам. Карл проявлял живой интерес к различным изобретениям членов общества, дарил ему всякие забавные вещи и на протяжении всей своей жизни посылал каждому академику персонально оленину, которая обычно подавалась к столу на ежегодном праздничном обеде. Таким образом Карл не только способствовал расцвету наук — он поощрял фундаментальные сдвиги во всем мировидении верхушки английского общества. Ее представители уже не удовлетворялись простым созерцательством, они стремились истолковать явления природы в строгом соответствии с текстами античных философов, прежде всего Аристотеля. Деятели церкви, например епископ Барнетт, немедленно объявили о начале бескровной революции и наступлении благотворных перемен, служащих благу человечества. «Истина заключается в том, — писал Барнетт, — что вместе с Реставрацией восторжествовал дух знания, и миряне, точно так же, как и священство, бескорыстно соревнуются в различных его областях». «В особом почете, — продолжал он, — математика и новейшая философия».
Конечно, это хоть и объяснимое, но преувеличение: на самом деле основы нового научного знания были заложены в начале столетия «натурфилософами», и в частности Фрэнсисом Бэконом. В его знаменитой «Новой Атлантиде» развернута картина великолепно организованной социально-политической структуры, в которой «Дом Соломона» предоставляет все возможности для овладения естественным миром на благо всех людей. Лондонский Грэ-шам-колледж укреплял дух научного эксперимента начиная где-то с 80-х годов предыдущего столетия, развивались науки и в Оксфорде. В годы, непосредственно предшествовавшие Реставрации, Ивлин вынашивал идею создания небольшого колледжа, в котором ученые могли бы исследовать проблемы садоводства, медицины и химии. «Развитие экспериментального знания — вот главная цель такого института», — писал он, и с основанием Королевского общества эта мечта, казалось, была близка к осуществлению. Томасу Спратту, который приступил к написанию своей «Истории Королевского общества» еще в 1663 году, представлялось, что рост научного знания есть наилучший способ совершенствования подлинно христианского сообщества людей и укрепления того, что он называл «мирной взвешенностью суждения».
Из работы Спратта следует, что в то время Королевское общество уже было занято наблюдениями над спутниками Юпитера и исследованием различных вопросов метеорологии, географии и садоводства; в то же время его члены разрабатывали различные проекты, направленные на укрепление национальной безопасности, включая исследования по баллистике и анализ селитры. Важнейшей частью деятельности Королевского общества была регулярная публикация результатов исследований; не все из замыслов его основателей осуществились сразу, однако достижения составляют впечатляющую картину. В группу ученых и дворян-любителей, привлеченных Карлом к научным изысканиям, входили, в частности, Роберт Гук, Роберт Бойль и прежде всего сэр Исаак Ньютон. Благодаря открытиям этих людей стало ясно, что законы Вселенной едины и познаваемы. Соответственно Карл, как вдохновитель и меценат (пусть эксперименты этих ученых вызывали у него порой скептическую улыбку), занял место не только в истории Англии, но и во всеобщей истории идей.
Одним из главных направлений деятельности общества стала реформа разговорного английского языка. Нам нужен, пишет Спратт, «связный, обнаженный, естественный разговорный язык; четкие выражения; ясные чувства; непринужденная легкость; по возможности математическая определенность; языку высоколобых мы предпочитаем язык ремесленников, крестьян и купцов». Такого рода очищение языка от всяких наносов казалось желательным и целому ряду сочинителей, включая Джона Драйдена, который впоследствии станет при Карле поэтом-лауреатом. Драйдену нравилась непринужденная элегантность светской беседы, зеркалом которой он считал возникшую в годы Реставрации моду на комедию нравов. Развитие того и другого Драйден приписывал королю лично. «Если спросить, отчего наша беседа сделалась так изящна, меня, — писал он, — я прямо и безо всякой лести скажу: этим она обязана двору, и в особенности самому королю, который своим авторитетом как бы узаконивает ее». Его тонкий вкус, его легкость освобождают английский язык «от природной скованности» и «застывших форм».
Все эти лингвистические сдвиги находят отражение в комедии эпохи Реставрации. Карл проявлял к ней самый непосредственный интерес, нередко подсказывал авторам сюжеты, придирчиво читал отдельные сцены. Окружение следовало его примеру, и, хотя самые выдающиеся образцы литературы этого времени — «Потерянный рай» Мильтона и «Путь паломника» Баньяна — напрямую связаны с пуританским мироощущением, многие из наиболее характерных произведений поэзии, прозы и драматургии своим появлением в немалой степени обязаны существованию группы высокородных аристократов, называвших себя «остроумцами». В кругу этих молодых людей, весьма образованных, настроенных критически и ведущих разгульную жизнь, выделялись драматург сэр Джордж Этеридж, Томас Сэквилл, сэр Чарлз Седли, печально прославившийся участием в пьяной драке в Ковент-Гарден, и прежде всего самый знаменитый и самый несчастный из распутников эпохи Реставрации Джон Уилмот, граф Рочестер.
