Артиллерийским салютом судно, бросившее якорь напротив Елизаветинского замка, никто не приветствовал. Роялисты явно проигрывали, и население острова Джерси воспринимало это скорее с одобрением, хотя и неявным. Принц Карл высадился на берег вместе с членами своего Совета, еще несколькими лордами свиты и шестью священнослужителями. Чуть позже подошло еще одно судно, на борту которого находились главные люди обширного королевского хозяйства, на третьем же шли такие необходимые его участники, как прачки, портные и сапожники. В целом принца сопровождало около трехсот человек. Дождавшись, когда на берег сойдут все, лорд Уэнтуорт отправился во Францию сообщить королеве, что ее сын благополучно добрался до места назначения. Хоптон деловито занялся приготовлениями апартаментов в Елизаветинском замке. Карл по-прежнему находился на территории королевства и, судя по всему, вовсе не собирался его покидать. Более того, как пишет Хайд, сама мысль об отъезде во Францию вызывала у принца величайшее сопротивление — разве что возникнет реальная угроза плена.
Распорядок жизни следовало продумать самым тщательным образом. Внезапное нашествие столь большого количества людей легло тяжелым бременем на местную экономику, и хотя у пришельцев были с собой запасы мяса, сыра, муки и сухого гороха, о будущем подумать не мешало. В конце концов местным мясникам и фермерам было велено каждую среду доставлять на рыночную площадь свои продукты и до полудня придерживать их для нужд двора принца, лишь после этого пуская в свободную продажу. Такой же приказ был отдан рыбакам. А в остальные дни недели фермерам предписывалось ежедневно поставлять в Елизаветинский замок двух овец, одного барашка, одного теленка, двух свиней, двух цыплят, двух гусаков, два горшка масла и две дюжины яиц.
Столь внушительные запросы требовали немалого такта в поведении. Принцу в этом явно помогла его природная доброжелательность: он сразу же завоевал симпатии большинства местного населения. И даже на тех, кто склонялся на сторону парламента, обходительность принца явно произвела сильное впечатление. Женщины особенно беспокоились, как бы у них не отобрали драгоценности, и на всякий случай даже тайком переправляли их родственникам в удаленные деревни острова. В ответ принц Карл издал указ, согласно которому уже конфискованное имущество подлежало немедленному возврату; далее в указе говорилось, что, если у местных возникнут какие-либо жалобы на обслугу двора, их следует адресовать губернатору острова сэру Джорджу Картерету, который «всех рассудит по справедливости».
Большие приемы, следовавшие один за другим, доказывали «несравненную благорасположенность» принца. Чтобы завоевать симпатии и удовлетворить любопытство обывателей, он обедал на виду у всех и угощал зевак с церемонной пышностью, достойной Уайтхолла. Хотя средства Карла и таяли на глазах, но по-прежнему на столах возвышались горки золотых и серебряных блюд, перед принцем преклоняли колена разодетые пажи, а пышный, до малейшей детали продуманный ритуал трапезы вызывал всеобщее восхищение. По словам одного свидетеля-француза, «что до убранства королевского стола, то каждый знал отведенное ему место, и во всем царил такой порядок, что это не могло не доставлять истинного наслаждения». Выдерживались и иные ритуалы придворной жизни — к немалому удовлетворению местного люда, чья верность принцу нашла подтверждение, когда он присвоил сэру Джорджу Картерету титул баронета. Несколько дней спустя в круговое путешествие по острову отправилась целая кавалькада. Обеду, сервированному в старом замке Мон-Оргуэй, предшествовал большой военный парад, участвовать в котором было приказано всему мужскому населению острова в возрасте от пятнадцати до семидесяти лет. При этом все должны были выкрикивать: «Боже, спаси короля и принца!» Парад принимал сам Карл. Он возбужденно размахивал бобровой шапкой и почтительно кланялся проходящим. По окончании разнообразных представлений (особенно сильное впечатление произвели драгуны, преследующие по пескам воображаемого противника) Карл призвал к себе офицеров и объявил, что прикажет своему казначею выдать солдатам по тысяче ливров в награду за их мастерство и дисциплинированность.
Возвратившегося с парада Карла ждал лорд Калпеппер, приехавший с новостями от Генриетты Марии. Королева решительно настаивала на немедленном отъезде сына во Францию. Она готова была приложить для этого все силы и возможности и уже кое в чем преуспела, убедив самого Калпеппера, что место принца — рядом с нею. Лорд начал обрабатывать юношу в том же духе, да так настойчиво, что Карлу с его внушаемостью «теперь столь же сильно не хотелось оставаться на Джерси, сколь прежде уезжать». А тут еще одно за другим пошли письма от королевы, в которых она со всей откровенностью излагала свою позицию. Отъезд во францию — недвусмысленно выраженная воля короля, и коли так, «не сомневаюсь, что вы ей покоритесь». С точки зрения Генриетты Марии, это распоряжение оправдано государственными интересами. «Ваш приезд означает безопасность вашего отца — короля, — писала она. — Поэтому поторопитесь покажите, что вы верный и послушный сын». Хайд был решительно против этой затеи, но как ему было убедить родителей принца действовать против их собственной воли? Тем не менее, уверенный, что Карлу не следует оставлять страну без крайней необходимости, он вновь отправил Калпеппера во Францию — не только для того, чтобы сообщить королеве, что, с его, Хайда, точки зрения, остров Джерси — вполне безопасное место, но и потому, что отъезд принца будет чистейшим безумием.
Однако, к величайшему своему раздражению, Хайд убедился, что вынужден иметь дело не просто с напуганной матерью и ее глупыми друзьями. Из Ирландии прибыл полный абсурдных и опасных планов лорд Дигби. Там, то есть в Ирландии, заявил он, «к услугам принца будет все королевство». С огромным энтузиазмом Дигби убеждал Карла, не раздумывая, подняться на борт уже ожидающего судна, где в распоряжении его высочества отличные мореходы и все, что необходимо для безопасного путешествия. Пятнадцатилетний принц внимательно посмотрел на дрожащего от возбуждения вельможу: за последние несколько месяцев он близко Узнал подобного рода людей и научился иметь с ними дело. Юноша спокойно ответил, что странно было бы предпринять столь решительный шаг без предварительного совета с отцом.
Но такого рода осмотрительность только еще больше Раззадорила Дигби. Не сумев убедить принца в достоинствах своего безумного плана, он принялся обрабатывать Хайда. К полному изумлению последнего, лорд предложил ни больше ни меньше как похитить Карла. Всем известно, что юноша обожает корабли. Разве не стоял он сам за штурвалом «Горделивого черного орла» часть пути на Джерси? Тем легче заманить его на одно из судов, и пока он обедает, «поднять паруса и без остановок дойти до Ирландии». Хайд решительно отмел эту идею, но разгорячившегося вельможу не так-то просто было остановить. Дигби заявил, что если Хайд не желает помочь ему спасти дело короля, то он отправляется во Францию, где использует все свое влияние, чтобы заручиться поддержкой Генриетты Марии.
29 мая принцу исполнилось шестнадцать. По этому поводу были устроены пышные торжества. Рано утром с крепостного вала Елизаветинского замка прозвучал королевский салют. В ответ раздался слитный залп береговых батарей, на который, в свою очередь, откликнулись покачивающиеся невдалеке фрегаты. По всему острову палили из мушкетов жители деревень. Перед Елизаветинским замком собрались отряды полиции и парадным маршем отправились на самое возвышенное место острова. Празднества продолжались весь день, а кульминация наступила к вечеру. В воздух полетели тысячи петард. В гавани осветились все корабли — от мачты до нок-реи, на берегу собралась огромная толпа, вновь раздалась пальба, зазвучали верноподданнические тосты.
Всю первую половину дня Карл самолично инспектировал островные фортификации, выказывая при этом в суждениях ту остроту, которая будет для него столь характерна в зрелые годы. По ходу инспекции он заметил на юго-западном побережье место вероятной высадки противника и распорядился й кратчайшие сроки возвести там за его счет укрепления, где установить как минимум четыре орудия. Но внимание его не ограничивалось военными делами. Любовь Карла к морю с годами только возрастала, и как раз в это время он стал обладателем первого в своей жизни судна. Опыт управления «Горделивым черным орлом» оказался настолько захватывающим, что сразу по прибытии на Джерси принц распорядился построить ему яхту. К 8 июня двухмачтовик с двенадцатью веслами был готов. Снабженный удлиненным килем, он был украшен личным гербом принца и удобно обставлен. Яхту можно было использовать и для морских прогулок, и для официальных мероприятий. Без дела она не простаивала. Отныне принц избегал пользоваться дамбой, ведущей от Елизаветинского замка в город, — он поднимался на борт яхты. За штурвал Карл всегда становился сам, никому не позволяя к нему даже прикоснуться. В разгар лета он часами чертил круги по красивому и надежно защищенному заливу Сен-Обен. Однако вполне отдаться такого рода удовольствиям не получалось. Из Парижа вернулся лорд Дигби. Королева внимательно выслушала его и направила в Фонтенбло всегда готового к услугам Генри Джермина — ему надлежало информировать о происходящем французский двор. Кардинал Мазарини, прекрасно осознававший политические выгоды пребывания принца Карла во Франции, отнесся к словам Дигби с большой серьезностью и предложил ему самому изложить свой план. Улыбаясь своей неизменно мягкой улыбкой, он дал возможность гостю произнести страстный монолог и, дослушав, мягко указал на некоторые недостатки замысла. Карлу, заметил Мазарини, нет никакой нужды самому ехать в Ирландию. К тому же разве не естественно, что мать хочет иметь сына подле себя и что и сын хочет быть с матерью? Иное дело, если в Ирландию вернется сам Дигби, соберет войско и выступит на защиту дела короля— Деньгами ему помогут, особенно если он убедит принца 0 т правиться к матери во Францию.
