Антон усмехнулся, шлепнув ладонью по перилам:

– Х-хе! Ребята, а я че подумал... Может, мы все уже сдохли? Прикиньте: арабские террористы выпустили какой-нибудь там ядовитый газ и всю планету отравили. А мы как ни в чем не бывало ходим, учимся, пиво пьем... И знать не знаем, что давно сдохли?

– Щас проверим. – Настя потянула кофту за рукав. На обнажившейся коже плеча темнел десяток круглых ранок, каждая диаметром с горошину. Некоторые из них были совсем свежими, не успевшими подсохнуть, другие уже затянулись твердой корочкой.

– Давай я сам, – предложил Антон.

– Не дождешься, – девчонка жадно затянулась в последний раз, зажмурившись от удовольствия. Не открывая глаз, воткнула окурок в израненное плечо и улыбнулась, растянув губы в длинную кривую щель. Она с силой вдавливала «бычок» в себя, гася его о кожу, будто о дно пепельницы, и громко стонала.

Кирюха смотрел в сторону, сморщив лицо. Он так и не смог привыкнуть к этому ритуалу, хотя и присутствовал при нем не раз.

Настя никогда не носила ни топиков, ни футболок, ни мини-юбок – только кофты с длинными рукавами и брюки, чтобы не было видно прожженной и порезанной кожи ног, рук и живота. Подружка Антона не любила лишних вопросов, поэтому демонстрировала свои мазохистские наклонности лишь тем, кому доверяла. Кроме процедуры с окурком Кирюхе доводилось видеть, как Настя втыкает в себя иголки, делает тоненькие надрезы бритвенным лезвием или осколком стекла, кусает себя до крови, сыплет на открытые раны соль.

– Смотри, он сейчас в обморок хлопнется! – посмеивался Антон.

– Кирюш, ну что ты какой ссыку-ун! – протянула Настя. – Как не мужик.

– Да ну вас, извращенцы! – отмахнулся Кирюха.

Девчонка расхохоталась ведьминым смехом, одним глотком допила остатки пива из своей бутылки и швырнула опустевшую посудину вниз, крикнув:

– Бошки берегите!

В ответ донесся вой автомобильной сигнализации.

Антон перегнулся через перила:

– Ешкин конь! Там комендантова «тачка» стоит!

Расследование длилось недолго. Комендант Олег Иванович, понимая, что найти виновных будет непросто (а доказать их вину – и того сложнее), повесил на входе в общагу объявление следующего содержания: либо преступник явится с повинной, либо из общежития будут выселены все наиболее злостные нарушители дисциплины. Приводился список из двадцати семи имен, среди которых оказались и Антон с Настей. Ни тот, ни другая ни за что не сознались бы в содеянном – они, скорее, дали бы выставить себя на улицу – поэтому Кирюха взял вину на себя. Пришел с низко опущенной головой, изобразил искреннее раскаяние.

Олег Иванович был очень удивлен, ибо отлично знал, что Кирилл Шнееман исправно платит за проживание, напивается редко, дерется еще реже, не включает громкую музыку после 23.00 и почти никогда не ночует в чужих комнатах. Возможно, именно хорошая репутация спасла Кирюху от выселения. Приговор был мягким. Комендант предложил дилемму: оплатить замену разбитого лобового стекла или отработать долг.

Сегодня был первый день штрафных работ. Кирюха успел забыть про них: как-никак, сессия.

– Все-таки зря ты это сделал, – сказал Антон, когда охранник ушел.

– Почему? – спросил Кирюха, прислонившись к стене.

Слышался плеск воды: Настя мыла тряпки.

– А потому что ты ждешь от меня благодарности, а ее не будет. Тебя ж никто не просил, правильно? – тощий улыбался. – Я, может, сам хотел, чтобы меня вышвырнули.

– Правильно. – Кирюха улыбнулся в ответ. – А я, может, не хотел, чтобы тебя вышвыривали. На твою благодарность мне плевать, я-то знаю, что ты скотина бесчувственная и алкоголик. Я даже не прошу, чтобы ты мне помогал. Сам справлюсь.

– А я тебе в помощники и не набиваюсь, – окрысился уродец Антон.

– Так почему же ты здесь?

– Да скучно мне без тебя.

Кирюха схватил Слепня за воротник, рванул на себя, обхватил обеими руками:

– Эх ты, осел очкастый! Придушу ведь!

– Валяй, начинай!

Оба хохотали.

– Как трогательно! – съязвила Настя. В одной руке она держала ведро с водой, в другой – швабру. – Хватит обжиматься, шагом марш за тряпками!

Большую часть восьмого этажа занимал старый актовый зал. Низенькая сцена, трибуна, стол со стеклянным графином, жесткие деревянные сиденья. Еще двадцать лет назад здесь читали лекции.

Этот стишок Кирюха сочинил, пока осматривал заброшенное помещение. С тех пор как отпала необходимость читать никому не нужные лекции, актовый зал превратили в склад рухляди. Сюда приносили сломанную мебель, сваливали мелкий хлам, забытый съехавшими жильцами. Вдобавок здесь со времен перестройки никто не убирался. Пыль, паутина, битое стекло, порванные обои...

Несколько дней назад к Олегу Ивановичу в кабинет явилась делегация студентов с рацпредложением: привести зал в пристойный вид и использовать его под танцпол. Обитатели общаги готовы были предоставить компьютер, мощные колонки, самодельную цветомузыку – требовалось лишь помещение... Олег Иванович любезно согласился. Первая дискотека должна была состояться по окончании ненавистной сессии.

– И нам все это втроем убирать? Не прет... – оскалилась Настя. – А куда эти обломки? – она толкнула ногой валявшийся на полу одноногий стул.

– Для начала в коридор, потом постепенно уволокем на помойку. Эх, чего тут только нет! – Антон подобрал белое пластмассовое сиденье от унитаза и надел его себе на шею.

– Сделаем так: джентльмены таскают, дамы подметают, – распорядился Кирюха.

Двадцать минут спустя, отодвинув изъеденный крысами фанерный шкаф, стоявший у стены, они нашли маленькую дверь. Вместо замка была бесформенная дыра, поэтому дверь легко открылась. Маленькая комнатка оказалась забитой пачками картонных плакатов, валявшимися прямо на полу. Здесь обнаружились портреты виднейших политиков застойной эпохи, географические карты, диаграммы и графики, наглядно демонстрировавшие рост экономики СССР, репродукции картин советских баталистов...

– Как у нас в школе, – заметил Антон. – Все пособия, которыми на уроках пользовались, – оттуда, из советского времени.

– Да, вся эта полиграфия еще может послужить. Я даже знаю, кому можно ее сбагрить по дешевке, – сказала Настя.

– А в моей школе не только карты были советского производства... – проговорил Кирюха. – Спортинвентарь, например: все гири, «козлы», канат, маты... Парты – мощные такие, дубовые, изрезанные. Стенды про День Победы, статуя Володи Ульянова... Вспоминаю – такое неприятное чувство...

– Почему неприятное? – полюбопытствовал очкарик.

– А представь: умер огромный могучий зверь, а на его трупе копошатся черви. Жрут его, паразитируют на покойнике. Красивая картинка?.. Хм... – он поскреб стену ногтем. – Ребята, надо с вами потолковать. Дело серьезное есть. Я, кроме вас, в этой шараге никому не доверяю...

Кирюха рассказал друзьям о Юкки и о том, как внезапно и бесцеремонно она вторглась в его жизнь. В особо пикантных местах Антон обнажал лошадиные зубы, а Настя хлопала в ладоши и восклицала:

– Настоящий мачо! Бабы так и липнут!

– ...О чем я думаю: ближайшие дня три, пока мы убираемся, в этот зал никто не полезет. Юкки можно здесь поселить.

– А меня спросить позабыл? – раздался насмешливый голос за спиной.

Кирюха обернулся:

– Юкки?

Его нахальная гостья сидела на столе, свесив одну ногу, вторую же прижав к себе и уперевшись подбородком в колено.

Антон выглянул из-за Кирюхи:

– А, так она настоящая!

– Еще какая настоящая, гоблин! – усмехнулась Юкки. – Или ты своему другу не веришь?