Грэм попытался сохранить равнодушное выражение лица. Барден предлагал ему свободу, что, в общем, было очень заманчиво (Грэм почему-то не сомневался, что касотский император сдержит слово), но — такой ценой? Чувствуя, что с лицом ему все-таки совладать не удается, он наклонил голову и отвернулся.

И промолчал.

— Что такое? — с наигранным удивлением спросил Барден. — Тебя не устраивают предложенные условия? Может быть, ты боишься, что, ответив на вопросы, совершишь предательство? Я на твоем месте не опасался бы этого. Не думаю, что ты можешь назвать своих спутников-медейцев друзьями, у вас слишком разные положения в обществе. К тому же, они поступили как твои сумеречные «братья» — использовали тебя, а потом выбросили. Слишком легко они оставили тебя, не находишь? Уверен, никто даже не попытается выяснить, что с тобой случилось, не говоря уже о том, чтобы попытаться тебя выручить. Вот это — предательство. Теперь они на свободе со своим принцем, а ты тут, отдуваешься за тех, чья война тебе безразлична.

Эта болтовня становится утомительной, подумал Грэм. Он снова почувствовал странное равнодушие, тяжело навалившееся на него. Чтобы отвлечься от низкого, вкрадчивого голоса Бардена, ввинчивающегося в мозг, он поднял голову и стал смотреть в окошко наверху, гадая, сумерки ли уже настали, или просто пасмурный день.

— Еще мне очень интересно узнать, кто рассказал вам, как незаметно проникнуть в крепость, и где ты взял вот это, — Барден выдернул откуда-то сложенный в несколько раз лист бумаги, встряхнул им. Это оказалась карта, которую отдала Иву Илис. Так значит, это императорская карта, подумал Грэм не без удивления. Но неужели он даже не подозревает, какими путями она попала в футляр Грэма? — Это уже предательство по отношению ко мне, а я предательств не прощаю. Не хочешь разговаривать? Ну, ну… Подумай, Грэм, ведь я найду способы, чтобы разговорить тебя. В моем распоряжении магия и лучшие заплечных дел мастера на всем материке. Тебе хочется испытать на себе их искусство? Я запросто могу устроить тебе знакомство с ними.

Да делайте, что хотите, подумал Грэм устало, продолжая разглядывать серый клочок неба в окошке.

— Или, может быть, тебе хочется стать объектом магических экспериментов? Они иногда бывают довольно забавными.

И почему мне все равно? — удивился Грэм. Пока мы искали Дэмьена, и потом, когда меня вели к командующему, мне было так страшно, как никогда в жизни, а теперь — нет. Странно. Казалось бы, теперь, когда начинается то самое, что пугало его, и нужно бояться, он же не испытывал ничего, кроме безразличия и бесконечной усталости.

Некоторое время Барден молчал, внимательно разглядывая его при свете факела, воткнутого в кольцо на стене. Его сын неподвижно стоял за его спиной, положив руки на рукоять меча и чуть склонив голову. Светлые рыжеватые пряди волос падали на лицо, заслоняя его, и Грэм не мог уловить его выражения.

— Вижу, разговора у нас с тобой не выйдет, — вдруг сказал Барден, легко поднимаясь на ноги. — Жаль. Но я дам тебе сутки на размышление. Хотелось бы, чтобы ты образумился, и мы поговорили с тобой как два нормальных человека. Если же нет… я думаю, ты не обольщаешься относительно своего будущего? Впрочем, для начала с тобой поговорит Альберт, а потом придется принять крайние меры. Ты понимаешь, о чем идет речь, не так ли?

Барден развернулся, и, словно крылья, взметнулись за его спиной полы черного плаща. Он выдернул из кольца факел и сделал шаг к двери. Принц Марк направился за ним, но на полпути за спиной отца повернулся и посмотрел на Грэма в упор. В золотых глазах юноши было предостережение.

Грэм предполагал, что на сутки его оставят в покое, и намеревался за это время обдумать дальнейшую линию поведения. Ему казалось странным, что император теряет время, дав сутки на размышление, и тем самым уменьшая шансы схватить беглеца. Впрочем, он еще давно пришел к выводу, что мотивы поступков магиков ему не понять, а потому нет смысла заморачиваться ими каждый раз, как сталкиваешься.

Подумать ему не дали. Сутки еще не прошли, как к нему уже пожаловал гость, а спустя некоторое время еще один. Причем оба такие, каких он даже и не ждал.

Сначала в камере появился человек в длинном балахоне. Это был мужчина, еще не старый, с худощавым, тонким, очень усталым лицом, с длинными светлыми волосами, перехваченными на лбу матерчатой повязкой, и с острой бородкой клинышком. В руках у него был небольшой короб. Грэм хотел спросить, кто он такой, но тут же понял, что не сможет выдавить ни слова, так пересохло горло. За все время, проведенное здесь, он не выпил ни глотка воды, и теперь его мучила жажда.

Оставалось только молча наблюдать за гостем.

Тот, тем временем, поставил свой короб на пол перед Грэмом, сам опустился на колени рядом, поднял крышку и стал рыться в содержимом. Все это без единого слова. Грэм был немало озадачен. У него не имелось никаких предположений, кем бы мог быть гость, и он решил попытаться еще раз спросить:

— Кто ты? — выдавил он. Голос звучал так хрипло, что он сам не узнал его.

— Принц Марк прислал меня, — негромко ответил гость, не поднимая голову от короба. Говорил он на всеобщем с сильным касотским акцентом, как и большинство его соотечественников, — чтобы я осмотрел вас. И в особенности вашу ногу.

— Принц Марк?.. — повторил Грэм едва слышно. Он ничего не понимал. С какой стати касотскому принцу, который видел его первый раз в жизни, принимать в нем такое участие? — Почему?

Гость пожал плечами.

— Это не мое дело. Сейчас вам будет больно. Потерпите.

Предупреждение было совершенно излишним, выбора-то у Грэма не имелось. Он терпел, пока лекарь делал свое дело; осмотром одной лишь ноги он и в самом деле не ограничился. Ощупал каждую косточку и каждый квадратный дюйм тела, отзывавшегося на прикосновения болью. Во время неожиданного осмотра Грэм пытался собраться с мыслями, но его отвлекали, не давали сосредоточиться частые вопросы гостя: "Здесь больно? А здесь?" А он пытался понять, что же все это значит, зачем принц Марк прислал лекаря, знает ли об этом император… и если знает, какого его мнение.

Наконец, лекарь закончил осмотр, пришел к выводу, что все кости целы, и вплотную занялся ногой, в которой, совершенно очевидно, все кости целыми не были. Грэм закусывал губы и молчал, пока пальцы лекаря мяли и ощупывали ногу, и сжимал кулаки так, что ногти вонзились в ладони, и потекла кровь.

— Хорошая выдержка, — сказал лекарь, коротко на него глянув. — Она вам еще ох как пригодится. Вас били, но ничего страшного, никаких травм. Вот с ногой дело обстоит хуже. У вас перелом голени, и перелом, насколько я могу судить в такой обстановке, сложный. Мне непонятно, почему вы еще остаетесь в сознании. Вы раньше уже ломали эту ногу?

— Давно.

— И, вероятно, страдали хромотой? Кость срастили не слишком удачно… Теперь же… При каких обстоятельствах вы получили травму?

— Магический удар. Кажется…

Лекарь покачал головой.

— Очень плохо. Ладно, посмотрим, что я могу сделать… Только предупреждаю сразу: вероятно, после срастания кости, хромота усилится. Возможно, вы вообще не сможете нормально ходить.

На какой-то миг Грэму стало смешно; он даже подумал, что не сможет совладать со смехом, рвущимся наружу. Предполагаемая хромота меньше всего волновала его на данный момент, когда сомнителен был сам факт выживания.

— Выпейте вот это, — лекарь протянул ему маленький пузырек с мутной жидкостью. — Снадобье ослабит боль.

Очень кстати, подумал Грэм, зубами срывая с пузырька пробку. Болеутоляющее весьма пригодилось бы ему сейчас, когда тело не отошло еще от побоев, да и нога причиняла сильную боль. Жидкость имела резковатый вкус и пахла терпкими травами. Грэм сразу жадно проглотил ее и вернул пузырек лекарю. Тот принял его, кивнул.

— Теперь подождем немного. Снадобье начнет оказывать эффект через несколько минут. Потом придется действовать быстро. Эффект хотя и силен, но непродолжителен.