В данном случае, впрочем, Грэм охотнее ушел бы, но его словно пригвоздило к месту.
Голос, который он услышал, принадлежал Ванде. Первой реакцией было удивле-ние: ведь видел же, как девушки поднимались наверх. Как и когда Ванда успела про-скользнуть мимо него?
Через секунду он отмел этот вопрос как второстепенный. Гораздо больше его ин-тересовало, ради чего, ради какого разговора Ванде понадобилось уединяться на дворе вместо того, чтобы спокойно обговорить все в своей комнате?
Любопытство мучило Грэма не долго, ибо скоро он понял, что речь шла о нем. Вот тогда он застыл недалеко от двери, вжавшись спиной в стену, чувствуя, как от Вандиных слов вспыхивают сначала уши, потом все лицо.
— …не знаю, что делать, — донесся голос Ванды. Грэм определил, что она сидит под навесом у конюшен, неподалеку от входа в дом. — Первый раз со мной такое…
— В чем дело? — спокойно, как всегда, спросила Корделия.
— Чувствую себя последней дурой, — сердито ответила Ванда. — Не поверишь… мне кажется, я влюбилась, Кордель.
Последовала пауза.
— Ты даже не спросишь, в кого?!
— Я догадываюсь.
— Ну и? Как думаешь, кто это?
Грэм вспыхнул, услышав смешок Корделии. Раньше она никогда не усмехалась так — понимающе.
— Да о ком еще может идти речь? Это ведь Грэм, верно?
— Да, — отрывисто ответила Ванда. — Грэм. Что скажешь?
Вот тут Грэму нужно было уйти. Он был вовсе не уверен в своем желании знать, что сейчас скажет о нем Ванда, ему вполне хватило услышанного. Но с места его сейчас могла сдвинуть только какая-нибудь стихийная сила вроде наводнения. Да и то — не на-верняка.
— Ты уверена в своих чувствах? Уверена, что это не пустое увлечение и не обычное любопытство?
— Ты меня за дурочку принимаешь? Конечно, нет! Уж любопытство-то… Кордель, ты ведь знаешь, какие мальчики мне нравятся… а Грэм… он ведь…
— Не в твоем вкусе, — закончила Корделия. — И Иштан, и Олав, и Крис, все были редкостными красавчиками. То есть, я хочу сказать, они и есть красавчики.
— Вот именно! Но мы даже не целовались. Ни разу! Потому что я всегда помнила, кто я, и кто они. Мне и в голову не могло прийти…
— Значит, ты с тех пор здорово поглупела. Ведь Грэм даже не твой вассал. Он во-обще — никто.
На Грэма накатила новая волна жара, он невольно сжал кулаки. Никто? Он — ни-кто? Вот, значит, какого мнения о нем Корделия?
— Он бродяга, — с горечью сказала Ванда. — Оборванец, у него даже дома нет. По нему, наверное, веревка плачет. Ну и что? Я себе повторяю это по десять раз в день, но мне не становится легче. Не знаю, что происходит: стоит мне посмотреть на него, и я за-бываю все. Абсолютно все. А ведь… Я вообще не понимаю, что меня в нем так привлека-ет! Ты видела его глаза? Ледышки, и те теплее…
— Это точно. Посмотрит иногда, так кажется, что заледенеешь под его взглядом.
— Вот я и примерзла. Насмерть… не отодрать. Синий лед…
— Забудь все. Немедленно, иначе, в самом деле, с мясом придется отдирать. А луч-ше, чтобы наши дороги, наконец, разошлись.
— Нет!
— Ванда, я ничего не имею против Грэма, он нам помог. Но, раз уж такое дело…
— Нет! Я… не смогу.
Грэм представил себе, как в темноте Корделия поджимает губы и осуждающе смотрит на Ванду. Но ту уже было не утихомирить.
— Корделия, как же ты не понимаешь? Ведь ты сама…
— Тут совсем другое. Ванда, пойми, рано или поздно вам все равно придется рас-статься. Ты же не сможешь привести его к отцу, представить как спасителя Дэмьена и по-требовать для него деньги и титул?
— А почему бы и нет?
— Ванда, не сходи с ума. Ты прекрасно понимаешь, что это невозможно. Даже если твой отец и не велит немедленно казнить его, все равно ваши положения не уравняются. Никогда. Я уже не говорю о браке — вы даже видеться не сможете!
— Ну почему же? На балах…
— Да ты совсем голову потеряла. Ванда, попробуй взглянуть на эту ситуацию трез-во. Прошу тебя. Ведь принцесса, полюбившая жулика, это просто нелепо.
— Он не жулик.
— Ну авантюрист, какая разница?
Ванда молчала. Молчание длилось долго. Очень долго. Грэм уже собирался ухо-дить, — паралич его, наконец, прошел, — но Ванда снова заговорила. Странным, словно мечтательным голосом.
— Ты знаешь, Корделия, когда он меня поцеловал, я почувствовала себя такой сча-стливой, какой не была никогда в жизни. Ради этого поцелуя я отказалась бы от титула…
— Ванда!
— Я бы согласилась умереть в этот момент!
— Ванда! Только послушай, что ты говоришь! Опомнись!
Грэм готов был подписаться под Вандиными последними словами. Его ощущения во время поцелуя были точно такими же. Сейчас ему страстно захотелось повторения того поцелуя, а там — будь что будет. Пусть даже плаха или виселица.
Нужно уезжать, подумал он. На рассвете. Не прощаясь ни с кем… иначе — смерть, так или иначе.
Он попятился к двери, стараясь ступать бесшумно — не хватало еще, чтобы девуш-ки обнаружили его присутствие именно сейчас! Вернувшись в зал, он поймал сонную уже служанку и велел ей принести ему вина, самого лучшего, какое только найдется. Ему надо было как-то скоротать ночь.
На рассвете, когда все еще спали, Грэм вышел во двор и направился к конюшням. Прошедшая ночь не изменила его намерений: он хотел уехать. Немедленно. От выпитого за ночь вина его пошатывало. Болела голова, но соображал он вполне ясно. Никакого об-легчения от сознания правильности принятого решения он не испытывал, только глухое отчаяние.
Утро выдалось довольно прохладное. Утоптанную траву во дворе густо покрывала роса, воздух был влажным. Бледное небо только начинало розоветь, но Грэму было не до красот пейзажа. Пошатываясь, он дошел до конюшни, на входе едва не столкнувшись с заспанным мальчишкой лет тринадцати, помощником конюха.
— Господин, оседлать вашу лошадь? — удивленно спросил мальчик, пытаясь при-гладить руками взъерошенные темные волосы. Говорил он на всеобщем; все в трактире уже знали, что прибывшие вчера господа, сорящие деньгами, — наинцы, и здешнего языка не понимают.
— Иди, — махнул рукой Грэм. — Я сам…
— Вы уезжаете, господин? Один?
— Да.
— Сообщить вашим спутникам?
— Нет, — резко сказал Грэм, досадуя на любопытство мальчишки и его желание ус-лужить. Он достал из кошелька, висящего на поясе, серебряную монетку и кинул ее маль-чику. — Возьми это. Ничего не говори. Иди.
Мальчик подхватил монетку и ушел. Грэм дождался, пока он исчезнет со двора, и стал седлать лошадь. Он старался ни о чем не думать, но в голову упорно лезли последние слова Ванды, а перед мысленным взором стояло ее лицо, такое, каким оно было, когда он отстранился, завершив поцелуй.
Прицепив сумку и перекинув через седло плащ, Грэм взял лошадь под уздцы и вздрогнул. Всей спиной он ощутил чужое предчувствие. Он обернулся, стараясь не выдать замешательства, и вздрогнул еще раз.
В первых лучах восходящего солнца сверкала и переливалась огненная грива — пламя, стекающее по плечам, завивающееся крутыми кольцами… В дверном проеме, при-валившись плечом к косяку, стояла Ванда. Выглядела она сердитой, но под этой напуск-ной сердитостью чувствовалась плохо скрытая тревога.
Грэм молчал. Откуда она узнала? Неужели мальчишка все-таки пошел и доложил ей? Но зачем?.. Или… какое-то предчувствие выгнало ее из теплой постели? Впрочем, ка-кая разница. Все равно с ней придется объясняться. Вон как сверкают ее серые глазищи. Прям искры летят…
Грэм направился к выходу, ведя за собой лошадь. Ванда не пошевелилась.
— Очень интересно, — сказала она с напускным спокойствием. — И куда это ты со-брался?
— Деньги у Ива, — сказал в ответ Грэм, взглянув ей в глаза. — Я отдал ему достаточ-но. Вам хватит и на обратную дорогу тоже.
— Это понимать так, что мы должны попрощаться с тобой?
— Да.
— А с чего бы такая поспешность? Еще вчера вечером ты, кажется, никуда не соби-рался. Неужели ночью у тебя возникло срочное дело?
