— Ну что скажете, Бертоха? — спросил князь. — Может быть, не красавицу-княгиню я вам дал? А?

— О милостивый князь! Ничего не могу сказать… Красавица и молоденькая, очень красива, да что, когда с мужем… как-то не могут они сойтись.

Она покачала головой.

— Как? — спросил Болеслав. — Почему?

— А разве я знаю? Пусть ваша милость спросит, кого угодно. Тут какая-то чертовщина либо колдовство. Ну да я не я была бы, если не отгадала, откуда это, — продолжала Бертоха, таинственно понижая голос. — Я, ваша милость, недаром живу столько лет… многое знаю и предчувствую…

Она подошла поближе к князю с печальной и озабоченной физиономией.

— Зачем княгиня привезла с собой сюда старую няню? Это колдунья! По глазам видно. В церковь не ходит, зельем княгиню поит…

Князь слушал опасливо и недоверчиво.

— От этой бабы надо непременно отделаться, — шептала Бертоха. — Умна она по-своему! Ребенка жалеет и поэтому не допускает к ней мужа… Правда, княгиня слабенькая, да таким брак всегда на пользу, а пока та здесь, ничего не будет. Завидует, ревнует, как вообще няня. Отпугивает ее от мужа. Надо старую прогнать, а тогда сразу станет лучше…

Болеслав слушал, не вполне понимая, в чем дело. Бертоха, видя, что его убедить нелегко, все больше и больше выставляла доводы против няни, что все зло от нее.

— Зачем ей эта баба? Достаточно и нас, чужих не надо, на что их?..

Князь, остерегаясь, ничего ей не сказал, позволил высказаться и удалил. Старик любил Люкерду, хотя она была с ним робка, опасаясь и его, как и всех остальных… Подумав, Болеслав сам пошел к княгине.

Было утро; княгиня и Орха только что вернулись из дворцовой церкви. Две девушки стояли у дверей. Князь вошел, с любопытством приглядываясь к няне, которую видел и раньше, но не обращал на нее внимания. Теперь его интересовала это старое, печальное, морщинистое лицо.

Бледное личико Люкерды, начавшей дрожать при виде вошедшего, тронуло князя.

— Дитя мое, — ласково обратился к ней Болеслав, — что же, худо вам здесь, что вы так бледны? Правда, и это вам к лицу; однако я бы рад был видеть на вашем лице румянец и веселье.

Люкерда колебалась, что ответить; Орха с низким поклоном заговорила вместо нее.

— А! Ваша милость, нелегко освоиться с новым счастьем! Старого всегда жаль. Так и мой цветочек; такой он еще молоденький!

Князь слушал, посматривая на Люкерду, опустившую глаза и не решавшуюся ему ответить.

— Теперь в замке еще полно и шумно, — проговорил он. — Пшемко должен принимать гостей. Скоро все разъедутся, дайте время; останетесь одни. Слава Богу, нет необходимого похода, узнаете лучше друг друга, будет веселее!

И тут не нашлась, что ответить молодая пани, а Орха, глядя старику в глаза, шевелила губами.

— Повремените, ваша милость, повремените, — шепнула она, — все будет ладно! В дороге маленькая устала, такая она слабенькая, молодая… Здесь все чужие, пусть приглядится и привыкнет…

Пшемко, предупрежденный, что дядя у жены, вошел с опаской, словно пугаясь этого разговора. Грозно взглянул у дверей на Орху, глазами приказывая ей уйти. К дяде и жене подошел с веселым лицом.

— Смотри ты за ней и береги ее, да люби, — сказал старик, — чтобы скорей она осмелела и почувствовала себя здесь хозяйкой, расцвела бы опять…

Слегка подтолкнул он его к жене. Пшемко взял в свои руки ее дрожащую и холодную ручку; смотрел на нее с упреком и угрозой, но Люкерда не видела этого взгляда, так как глаза ее были опущены вниз, а сама она не решалась заговорить.

Жалея ее и полагая, что ей стыдно при нем, Болеслав собрался уходить, чтобы оставить их вдвоем. Пшемко, принужденно улыбаясь, попрощался с женой и поспешно вышел вслед за дядей.

— Э! Твоя ли вина, или нет, — сказал Болеслав за порогом, — но она печальна, нужно ее развеселить.

— Скучает без деда и своих, — ответил Пшемко. — Плясать не любит. Сегодня состоится турнир, посмотрит, развлечется. Прислуг у нее достаточно, хватит и песни петь, и сказки рассказывать.

Говорил он торопливо, рассеянно, беспокойно, больше стараясь внушить дяде, что действительно он всем этим озабочен.

— Няню эту, — добавил он, — надо будет отослать обратно в Щецин, а то все ей напоминает деда и голову наполняет печалью.

Старый князь ничего не ответил, и они пошли к гостям.

После обеда, на который удалось привести и княгиню, стали готовиться к турниру на дворе при замке. Это были уже не первые дни свадьбы, но сегодня должны были состояться самые интересные состязания.

Сама княгиня должна была раздать награды, а затем, как всегда, предполагались танцы, пир и песни. Женщины с удовольствием смотрели на состязания ловкой молодежи, редко оканчивающиеся трагически.

Иные падали с лошади, некоторые раненые копьем или же ушибленные; убитых бывало мало и то разве случайно.

Сегодня собирался принять участие в турнире сам князь Пшемко, кроме него, было несколько немцев, а Заремба и Налэнч тоже готовились, так как принадлежали к числу наиболее искусных.

Княгиня отказалась явиться на игры, ссылаясь на болезнь. Князь стал сердиться, ему хотелось, чтобы она присутствовала. Пошел к ней сам.

Орха сидела около кровати. Спросил, заворчал, войдя Пшемко, рассердился, услышал плач и ушел, не настаивая.

У дверей его караулила Бертоха.

— Не хочет княгиня идти, — заговорила, — ну так! И ей, и этой старой ведьме все здесь скверно… Все не по вкусу! Нарочно, чтоб перечить, легла в кровать. Пока с ней эта колдунья — все будет так же. Надо эту старуху прогнать. Вот останусь я с ней, все пойдет иначе.

Но раздосадованный Пшемко не слушал ее.

Турнир состоялся в отсутствии княгини.

Князю повезло не особенно. Он велел Зарембе выступить против себя. Они сошлись и так неудачно, что князя высадили из седла, он покачнулся и едва не упал.

Вопреки турнирным установлениям подбежал к нему немец, поддержал и не дал упасть. В это время Пшемко так сильно ударил в бок Зарембу, не ожидавшего уже нападения, что свалил его наземь вместе с конем.

Победить он — победил, но все видели, что Пшемко был не прав, и если бы это случилось с другим, то судья бы не присудил ему награды. Князю это сошло; но сам он сознавал, что был побит, и это обстоятельство еще более усилило его гнев против Зарембы.

Пострадавшего довольно сильно придворного унесли прочь, но он ни звуком не пожаловался.

Сейчас же прибежал его друг Налэнч, и когда Заремба немного оправился, потащились оба в свое помещение во дворце; Заремба ковылял, но не говорил ничего о своей обиде.

Надо было снять с него доспехи, позвать бабу — осмотреть ушиб. Раны не было, но опухоль и синяк здоровенный на том месте, которым он упал на землю в тяжелой броне. Ломило всего, однако Заремба сжал губы и не стонал. Другое у него было на сердце, а об этом не решался говорить.

Раньше он любил князя, а теперь терял свою привязанность, видя легкомысленные поступки Пшемка, да и неправильный удар в бою возмущал его. Налэнчу он ничего не говорил, тот и так обо всем догадывался.

Приятель молча хлопотал, за бабой послали мальчишку, как вдруг раскрылась шумно дверь, и в комнату быстро вошел Пшемко, еще в доспехах, но без шлема.

Лицо его показалось Зарембе странно изменившимся.

Пшемко всегда выглядел гордым и властным, однако таким, как сейчас, его еще ни видали. Шел он словно в облаке величия, нахмурив красивое лицо.

Став около лежащего придворного, подбоченился и начал медленно говорить:

— Слушай, Заремба, да не мешает, чтобы и ты, — кивнул оп на Налэнча, — тоже послушал. Что было у нас раньше, когда мы мальчиками бегали по двору, то прошло и кончилось. Об этом запомните. Я здесь хозяин, и прежде всего хочу, чтобы меня уважали! Никто не вправе давать мне указания по поводу моих поступков, кроме ксендза в исповедальне. Кто мне будет перечить, того я здесь не потерплю. Не забывайте, что во мне течет кровь старого Мешка. Хочу быть паном, а пан везде должен одерживать верх — и на турнире! Для обыкновенного человека падение с лошадью не является бесчестьем; князю же быть побежденным при насмешках окружающих — не годится. Ты скажешь, что предписания турнира не были соблюдены — для меня не существует предписаний, — я сам предписываю! Я тебя вознагражу, Заремба!