— Это невозможно, этого просто не может быть!

— Но это так, бабушка, — настаивал мальчик. — Собаки даже помахивали хвостами и были настроены весьма дружелюбно. Даниель подтвердит. Я уверен, что преступник часто бывал у вас, и собаки его хорошо знают.

— Исключено, милый, — не соглашалась госпожа Редлих. — Те немногие люди, которые меня навещают, настроены ко мне хорошо. Им я могу доверять.

— Бабушка, — только и мог сказать Лутц. — Жаль, что ваши собаки не могут говорить.

Волнение взвинтило нервы похлеще крепкого кофе. Госпожа Редлих не могла заснуть, а ребята бродили по саду как призраки. Они еще и еще раз обследовали каждый метр: вдруг обнаружатся какие-нибудь улики?

— Жаль, что этот негодяй не обронил удостоверение личности. Тогда бы мы знали его имя и адрес. — Руди Марквард сказал то, о чем думали все.

Поиски не дали ничего нового.

Вдруг с соседнего участка раздался мужской голос.

— Эй, молодые люди, что вы там разыскиваете в столь позднее время? Что-нибудь случилось?

Это спрашивал Отто Шубак. В пижаме, он подошел к забору, поддерживая брюки, у которых растянулась резинка.

«Не беспокойтесь, пожалуйста, мы проводим ночные учения», — хотел было крикнуть в ответ Лутц. Он, как каждый комиссар уголовной полиции, не доверял подозреваемому им лицу. Но Антье опередила его и выдала всю правду: она вообще не умела лгать.

— Подумайте только, кто—то пытался отравить собак госпожи Редлих. И мы едва не поймали преступника.

— Что ты говоришь? — удивился сосед. — Кто—то хотел умертвить собак? Неужели такое бывает? Конечно, своим постоянным лаем они могут вывести из себя кого угодно. И я знаю это лучше других. Лают эти собаки много. А теперь укладывайтесь и спокойно засыпайте. Вряд ли этот парень скоро отважится вновь появиться здесь.

Шубак возвратился домой.

Лутц сжал кулаки.

— И этот подлец разыгрывает из себя человека, не имеющего ни о чем ни малейшего представления! Верно считает нас за глупцов.

Хеди возразила ему:

— Нет, не думаю, мы зря подозреваем этого человека.

— Почему? Потому что он явился в пижаме? Все это уловки — уловки, дешевые трюки. Хочет изобразить из себя порядочного гражданина, который спал мирным сном в своей кровати. А ты? Ты просто попалась на его удочку.

— Я ни на что не попалась, я делаю выводы. Подумай—ка еще раз, похож ли Шубак на отравителя собак?

— Да, похож, о чем говорить!

— Ну ладно, а как ты объяснишь тогда поведение собак? Они же ведь не глупы. И если Шубак их ненавидит, они чувствуют это и никогда не встретят его, виляя хвостами. Тем более если он появится среди ночи, крадучись как вор.

Лутц озадаченно замолк.

«Черт побери, — подумал он, — а ведь то, что говорит Хеди, резонно. Я—то, дурак, не учел эти новые обстоятельства. Да, это верно, поведение собак снимает подозрение с Шубака. А может быть, он ввел их каким—то образом в заблуждение? Возможно, Шубак использовал особый одеколон или что—то в этом роде, чем и сбил собак с толку?»

Лутц откашлялся. «Только не падать духом», — подумал он и сказал:

— Вполне возможно, что мы подозревали Шубака напрасно. Но мы не можем прочитать его мысли или обратиться к его совести. Во всяком случае, сегодня ночью мы обнаружили новый отправной пункт для дальнейшего расследования. Я имею в виду пеструю тряпку, в которую была завернута приманка с ядом. Рисунок ткани бросается в глаза и может послужить отличной уликой. Теперь нам нужно выяснить, у кого есть изделия из этой ткани, и отравитель окажется в ловушке.

Даниель захлопал в ладоши.

— А что, если в универмаге или кооперативе проданы целые рулоны такой материи?

— Ну, если только… — Лутц сохранил невозмутимость. — Посмотри при случае криминальную передачу по телеку. Оттуда ты сможешь почерпнуть представление о том, что в уголовной полиции означает «работа с мелочами». Нет, нет, поверь мне: возможно все, и нет ничего невозможного.

Воскресенье прошло спокойно. Собаки в конуре дремали. Раскинув лапы, они нежились на солнышке. Никто не нарушал их покой. Палатка исчезла, ребята сняли свой пост. Сыщики — тоже не сверхчеловеки, усталость загоняет и их в постель. Но перед уходом с участка они закопали отравленное мясо в саду. Конечно, без тряпки, в которую оно было завернуто, — ее они предусмотрительно оставили. О да, эта ценная улика им еще понадобится.

Около полудня бабушка Редлих поднялась с постели. Обычно она вставала рано, но сегодня ей хотелось подольше полежать. Подъем давался ей с трудом. Она чувствовала себя соверешнно разбитой. Поврежденная нога посинела и опухла, при кашле появлялась боль в груди.

«Держись, Анналуиза, — бодрилась она. — Тебе необходимо собраться с силами, чтобы выполнить срочные дела».

«Держись, Анналуиза…» Эти слова она произносила не раз в своей жизни. Впервые они пришли ей на ум после теплого весеннего дня в марте тысяча девятьсот тридцать третьего года. Но кто в городе вспоминал ныне об этом происшествии, хотя тогда оно и привлекло внимание всех.

В тот мартовский день Анналуиза Редлих, преподававшая черчение в школе, повела своих учеников на городскую площадь и дала им задание нарисовать старую ратушу. Дети работали с удовольствием. Маленькие художники привлекли внимание прохожих. В их числе оказались и пять штурмовиков, фашистов в коричневой униформе и начищенных до блеска сапогах. Один из них заметил среди школьников Морица Мендельсона — мальчика с кудрявыми волосами.

— Черт побери, это еврейское чучело делает из нашей древнегерманской ратуши молельный храм для «ициков», — злобно крикнул он и вырвал из рук мальчика тетрадь для рисования. Его сообщники, подзадоренные этими словами, хотели наброситься с кулаками на еврейского мальчика. Учительница смело прижала его к себе, прикрыв своим телом. Штурмовики тем не менее стали наносить удары, которые женщина приняла на себя. Ей даже рассекли голову. И хотя рана быстро затянулась, от ударов она оглохла. А через несколько недель Анналуизу Редлих уволили из школы.

«Национал—социалистическое государство не позволит, чтобы немецкие дети учились у полуглухой женщины, лояльно настроенной к евреям» — так было сформулировано официальное решение.

«Держись, Анналуиза!..» И ей пришлось держаться все те годы. Она брала работы по переписке, была помощником художника на фарфоровом заводе, не гнушалась ничем. А после той ужасной ночи, когда город был подвергнут бомбежке, она, как и многий другие жители, потеряла жилище и была вынуждена собственными руками соорудить на участке земли, доставшемся ей по наследству, времянку. Когда же после войны в стране царил голод, она пригрела случайно забежавшую к ней шелудивую овчарку, лечила ее, делилась с ней последним куском хлеба и картошкой. И та, как бы в благодарность, принесла целый выводок здоровых щенков.

Когда это было точно, госпожа Редлих теперь уже не вспомнит. Но это был день, когда из бывшей учительницы она стала человеком, разводящим собак, самым настоящим собаководом.

«Держись, Анналуиза!» Бабушка Редлих в это воскресенье едва стояла на ногах. С наступлением сумерек она открыла загородку, привела собак в домик и тщательно заперла входную дверь.

— Ведите себя прилично, — обратилась она к четвероногим ночлежникам. — Теперь хоть черт явится собственной персоной, здесь вы в надежном месте, как у Христа за пазухой.

Воскресенье прошло спокойно, но для госпожи Редлих оно было довольно тревожным. Почти без сил она легла в кровать, но ей не спалось. Время от времени она брала в руки палку, чтобы прогнать Нанту и Никсе, норовивших забраться к ней в постель. Даже при всей своей любви к животным, бабушка Редлих не могла позволить им подобную вольность.

В понедельник после обеда накалились даже подошвы ботинок. Ребята обошли дом за домом: вверх по лестнице, вниз по лестнице, не замедляя темпа, без перерывов на отдых.