Здесь, в городке № 3, мы поместили 100 мышей, уцелевших после эпизоотии тифа в городке № 4. Практически они остались здоровыми. Они или обладали естественным иммунитетом, или переболели легкой формой и выработали за время болезни, активный иммунитет. Месяц назад к ним подсажена 900 здоровых мышей. Эпизоотия вспыхнула на восьмой день.
— Ваши 100 уцелевших мышей являлись бациллоносителями, — сказал доктор. — Отсюда и первичный очаг среди здоровых. Как говорится, нет тифа без тифозного. Да вот у меня был случай…
Доктор любил рассказывать случаи из практики.
— Интересная история одной американской кухарки. Перенесла брюшняк, на местах задерживаться не любила. Кочевала от хозяйки к хозяйке. Знает, случайно она мне попалась. Зовут к пациенту. Вижу, брюшной тиф. Написал рецепты, прощаюсь. Хозяйка говорит прислуге: «Тонни, падайте доктору шляпу и трость». Через две недели попадаю к другому пациенту. Тиф. Пишу рецепт. «Тонни, поезжайте скорее заказать лекарство». Наконец в третий раз тиф в семье клерка из конторы на 10-й авеню. Отец и дочь одновременно. Мать рассказывает: «Хорошо еще, что мы имеем приходящую прислугу. Она такая внимательная, наша Тони». Зовут в четвертый раз. Еду угол 8-й авеню и 11-й улицы. Художница, тридцати лет. Тиф. Спрашиваю мужа: «У вас, кажется, кухаркой служит Тонни?»— «Да, — отвечает. — Приходящая». — «Давно?» — «Две недели». — «Вкусно готовит?» — «Неподражаемые салаты из зелени». — «Не можете ля сообщить адрес?» — «С удовольствием».
Пишу записку: «Уважаемая миссис Тонни Хольвек! Не будете ли вы так добры зайти к моей жене по вопросу о свежих салатах? Вас рекомендовало несколько семейств как неподражаемую мастерицу в этих кулинарных делах». Явилась. Обыкновенная симпатичная кухарка. Расспросил. Санитарное бюро навело справки, сделали анализы. И что оказалось? Тонни была ходячая колба, с избытком переполненная брюшнотифозными бациллами. Она перезаразила 65 человек. Сама она когда-то переболела и выработала такой сильный иммунитет, что бациллы не причиняли ей неприятностей. Зато страдали окружающие.
Интересно взглянуть на следующий городок.
Подошли к клетке № 2. Доктор поправил очки и прочитал:
«Экспериментальная эпизоотия. Предоставленная самой себе, затихла на 34-й день Смертность 70 процентов. Первое поколение (дети) от выживших 30 процентов. Та же инфекция. Смертность 42 процента. Второе поколение (внуки). Та же инфекция. Смертность 15 процентов».
— Это уже отбор по Дарвину, — одобрительно сказал доктор.
— Вот именно, — отозвался мистер Гобс, — отбор невосприимчивых.
— Кажется, мы вернулись к прежнему мышиному городку? — спросил доктор, приблизившись к следующей большой клетке, где население мирно занималось своими делами. Мыши попискивали, резвились, и не было ни одного нахохлившегося, взъерошенного, больного мышонка.
— Нет, это городок № 1. Сюда помещены только мыши, предварительно получившие впрыскивания вакцины, приготовленной из убитых микробов — возбудителей тифа, двух паратифов и дизентерии, В течение полутора месяцев мы даем им пищу и воду, с избытком зараженную живыми культурами этих четырех болезней. Но наши попытки вызвать эпизоотию тщетны. Мыши живы и здоровы и отлично размножаются. Им становится тесно, и к городку придется устроить пригород.
— Я всем повторяю, что предупредить болезнь легче, чем ее лечить, — проговорил доктор. — Будь я мышиным докторов мне бы здесь, в этом городке, и делать было нечего. Насиделся бы я без практики.
— Как раз я и прошу вас составить план лечебных мероприятий для городка № 8.
Доктор оживился.
— Ну, тогда, раньше чем вспыхнет ваш тиф в шестом городке, устройте хорошую инфекционную больницу с палатами по три мышиных койки, дайте персонал и медикаменты. Меня этот эксперимент заинтересовал. Мои крошечные пациенты попадут в хорошие руки.
Директор улыбнулся.
— В таком случае заключим условие. Я полагаю, что сумма в…
— Только без неустойки, — осторожно заметил доктор. — Вы понимаете, что мне еще не приходилось практиковать среди мышей. Впрочем, я постараюсь, И знаете, чем это может кончиться при наличии бесплатной больницы, лекарств и внимательного персонала?
— Чем? — спросил мистер Гобс.
— Все выздоровеют, — веско и солидно ответил доктор
Глава V
В ДАЛЕКИХ СТЕПЯХ
Самолет мчался через Атлантический океан. В почтовом мешке среди тысячи писем находилось одно. Там было написано:
«Мистеру Гобсу. Директору Бактериологического институт. США.
Уважаемый профессор!
Мне было чрезвычайно лестно получить Ваше любезнее письмо. Разрешите сердечно поблагодарить Вас за приглашение посетить Ваш столь известный научными трудами Институт. Если позволят обстоятельства, я с огромным удовлетворением воспользуюсь Вашим приглашением.
В настоящее время я работаю над разрешением некоторых вопросов невосприимчивости, и часть работ уже опубликована. Работы д-ра Микста, недавно появившиеся в трудах Вашего Института, были мною на днях прочитаны, и я вполне согласен с некоторыми выводами как автора, так и редакции, которая пишет, что все искренне преданные интересам цивилизации сейчас серьезно встревожены. Да, угроза достаточно реальна, и мне думается, что, в первую очередь придется считаться с теми четырьмя видами инфекций, о которых Вы упоминаете. Но процесс появления новых опасных для человека видов микробов нельзя считать законченным, а следовательно, не исключена возможность и появления новых инфекционных болезней. Правда, обычно новые болезни — это только хорошо забытые старые. Клинический тип гриппа изменчив. Мировые эпидемии его разделены промежутком в тридцать-сорок лет, и врачи, успевают забыть о нем. Как Вы помните, на-английском фронте в 1918 году при появлении гриппа был поставлен диагноз: лихорадка неизвестного происхождения, и только потом, когда он под новым названием «испанки» обошел всю Европу, разобрались, что это старый знакомый медицины. Однако никто не может представить документальных доказательств того, что эпидемический энцефалит был описан до 1916 года, и приходится признать возможность подобных неожиданностей, когда безвредный микроб вдруг становится опасным паразитом в силу ли естественных, неизвестных нам условий или вследствие искусно поставленных экспериментов. Я не забыл о факте появления в 1920 году паратифа в двух дотоле неизвестных разновидностях. Его находили у больных в течение двух лет, а теперь он стал чрезвычайной редкостью. Поэтому я имею смелость полагать, что в защитных мероприятиях необходимо предвидеть и эпидемическую неожиданность, чтобы встретить ее во всеоружии науки и санитарной гигиены. Бактерии — коварное оружие. Но пустивший его в ход легко может потерять контроль лад ним и погибнуть от того же меча, который сам вероломно поднимет над человечеством.
Примите от меня самые лучшие пожелания.
В. И. Петров».
* * *
Письмо достигло берегов Америки вечером, когда там грузное солнце готовилось спрятаться за линию горизонта.
А на востоке то же солнце как раз готовилось показаться над океаном песчаной степи. В лучах утренней зари забелел силуэт походной палатки. Два человека вышли из нее. Один вытер лицо одеколоном и посмотрел на розовую полоску, где волнистая линия песчаных холмов соединялась с краем неба.
— Опять будет жаркий день, — сказал человек. — Позавтракаем, Костя, да займемся упаковкой. Наш Керим вернется дня через два, и мы наше стойбище передвинем поближе к базе.
Орлов вскипятил на спиртовке густой навар кирпичного чая, а Петров открыл две банки консервов. Вот уже около двух месяцев Петров со своим микроскопом-иглой работал на противочумной станции, расположенной в далеких степях Средней Азии. Молодой геолог Орлов тоже имел задание от своего научного института разведать возможность посылки экспедиции в этот уголок Союза, и таким образом пути двух друзей опять слились вместе. Работа станции-базы была очень важна и опасна. Надо было разведывать места, где обитают степные грызуны — носители чумной заразы, наносить на карту района, а потом уничтожать эти очаги начисто. В некоторых отношениях судьба чумных бацилл в организме грызунов была еще не совсем ясна, и микроскоп-игла Перова явился на помощь. Орлов последовал за своим другом, когда тот вместе с опытным работником базы Керимом выехал в самую глубь степи, чтобы на месте исследовать зараженных грызунов. Микроскоп-игла был выдвинут в полном смысле слова на передовые позиции науки и теперь находился в центре походной лаборатории.
