— Пардон, — приподнял карандаш журналист, — мы чуть отклонились, и это не имеет отношения к вопросу…

— Имеет, — утвердительно заявил молодой человек, скосив мышиные глазки и задумчиво постукивая пальцами по столу.

— И ни одного микроба бруцеллеза, поражающего пищевые продукты, мы не пропустим.

— Неужели? — воскликнул журналист, и карандаш запрыгал по блокноту. — Бруцеллез?

— Микроб, открытый англичанином Брюсом. Известны три вида его. Мальтийская лихорадка, волнообразная лихорадка — это бруцеллезы…

— Научные способы обнаружения в консервах?

В руке лаборанта сломалась соломинка.

— Гарсон, — крикнул он официанту, — принесите свежую соломку! Пардон, мсье, — обратился он к журналисту, — я плохо расслышал. Научные? Ну, это вам, мсье, надо слушать воскресные лекции в Сорбонне. А кстати, уже поздно…

— Куда вы спешите? — развел руками молодой человек. — Ну, еще по одной рюмочке?

Но лаборант прощался.

— Ведь я завтракаю только у Жеруа, и сегодня случайно… До свиданья, мсье. Запишите и опубликуйте завтра же, к сведению всех французов. Если боши вместо бомб будут бросать шоколадные трубочки с кремом, то не кушайте их, а немедленно же несите к бактериологам. Если боши будут отступать, то не вздумайте пробовать оставленные ими пищу и питье. Не вскрывайте оставленных и будто бы забытых консервов. Сначала бактериологический контроль, а потом уже использование съедобных трофеев. Развивайте дальше эту мысль, она парализует возможное коварство врага.

Сделав приветственный жест, лаборант вышел из кафе. Журналист спрятал блокнот и поднялся.

— Прекрасная получится статья, — пробормотал он. — Скорей в редакцию…

— Мы вместе, — произнес молодой человек с, мышиными глазками, расплачиваясь с гарсоном. — А вы, мсье?

Папа Люси ответил:

— Я думаю дождаться здесь дневного выпуска «Листка».

— В таком случае… — Молодой человек и журналист приподняли канотье и пошли к выходу.

Папа, Люси пил и смотрел на улицу. Он ждал, что мимо пройдет жена, одна или с Люси, и тогда он угостит их пирожным. Но прохожие шли, бесконечная вереница незнакомых.

— Меня интересует, — сказал молодой человек журналисту, — чтобы ваша статья о консервах…

— Я очень польщен, — улыбнулся журналист. — Чтобы статья с призывом к бдительности…

Мышиные глазки тоже улыбнулись:

— Не появилась в газете…

И они очень мило разговаривали. Зачем писать, когда можно за деньги уступить тему? А что молодой человек будет делать с темой, журналиста не должно интересовать.

Листики с записями исчезли в кармане молодого человека, а журналист зашел в банкирскую контору разменять полученный чек, и ему не пришло в голову, что он мерзавец.

Около микроскопа-иглы сидели трое: Петров, Костя и Наташа. Они еще осенью вернулись из степи. Зима прошла в напряженной работе. И теперь в тихий весенний день друзья обсуждали новейшие достижения бактериологии.

— Вы философ, — произнесла Наташа, обращаясь к Петрову.

— Да. Кто хочет заглянуть вперед, неизбежно становится философом. Кто изучает, должен смотреть вперед и не бояться смелых обобщений. Даже палеонтолог… — сказал Петров, с улыбкой смотря па геолога.

— Ты прав, — отозвался тот. — Палеонтология, изучая пройденный живыми существами путь на земле, с палеозойского силура, четыреста пятьдесят миллионов лет назад, о его панцырными рыбами, дает направление мыслям вперед.

— О, — сказала Наташа, — тогда вспомним и об астрономах. Они своими телескопами проникают в мир звезд, этих мириадов могучих солнц.

Петров положил руку на свой микроскоп.

— Астрономические величины огромны. Звезда Антарес имеет четыреста пятьдесят миллионов километров в поперечнике. Наша планета кажется огромной, но она карлик. Ее диаметр всего лишь двенадцать тысяч семьсот пятьдесят километров. Природа поставила людей на грани колоссального и ничтожно малого. Телескоп раскрывает необъятность бесконечно большого, а микроскоп погружает нас в мир бесконечно малых величин. Помнить, Костя, мы в школе читали веселый рассказ про кошку?

— А, там описывалась семья на даче с точки зрения кошки, которую ребята взяли из города. Очень интересно. Дачники казались кошке великанами. Мир кошки зависел от великанов, а толстая кухарка, дававшая ей кусочки мяса, представлялась кошке всемогущим существом, властвовавшим среди блаженных и вкусных запахов. А для нас это просто кухня…

Наташа засмеялась.

— Если бы таракан умел вести записи, он описал бы мышей, как гигантов, а кошка показалась бы ему сверхгигантом.

— Вот-вот… — произнес Петров. — Пойдемте дальше. Длина сибиреязвенной палочки около восьми микронов. Бруцеллы вчетверо меньше, как и палочки туляремии. А микробы пневмонии рогатого скота еще меньше. И когда бактериология открывает нам еще мир ультрамикробов и фагов, являющихся карликами по сравнению с теми микробами «гигантами», которые мы обычно видим в микроскоп, я торжествую. Фаги заражают микробов, так же как и микробы заражают организм человека. Когда я вижу, как дизентерийный фаг на чашечке Петри начисто выедает посеянные накануне колонии дизентерийных микробов, я говорю: «Есть на свете справедливость».

Еще в 1890 году ученый Хавкин установил, что вода некоторых рек Индии способна растворять холерных микробов, но этот факт, как и много других подобных, не был объяснен. Французский ученый д’Эррель, изучая действие фильтрата из испражнений дизентерийного больного на культуру дизентерийных палочек, обнаружил, что в фильтрате находится какое-то действующее начало, которое даже в ничтожном количестве очень быстро растворяет их. Это растворяющее начало д’Эррель образно назвал «пожирателями бактерий» — бактериофагами. Теперь их называют просто фагами.

На засеянной бактериями чашечке Петри видно, как под влиянием фага колонии микробов исчезают и появляются белые прозрачные пятна. Это как раз места, где фаги уничтожают микробов. Микробов здесь больше нет. Исследуя эти простерилизованные фагом пятна, д’Эррель выяснил, что они являются колониями невидимых зародышей фага, размножившихся в огромном количестве за счет уничтоженных бактерий.

Что же произошло, когда к бактериям было добавлено немного фагов?

Фаг, соприкасаясь с бактерией, прилипает к ее поверхности, а потом проникает внутрь ее и начинает вырабатывать особое вещество — лизин, которое переваривает белки бактерии; она разбухает и наконец лопается. И тогда из остатков трупа обезвреженной бактерии освобождаются юные фаги в количестве от 12 до 24 новых зародышей, которые тотчас же с яростью бросаются на других бактерий, пока не уничтожат их начисто.

Для каждого вида заразных микробов имеется свой особый фаг. Получены фаги для всех видов заразных микробов, в том числе для всех видов дизентерии, тифов, паратафов, против стрептококков и стафилококков, против холеры, чумы, столбняка, сибирской язвы, против газовой гангрены, дифтерии. Если известен микроб, мешающий заживлению раны, и имеется соответствующий фаг, то раннее его применение способствует заживлению раны. Прием внутрь фага против желудочно-кишечных болезней делает человека невосприимчивым к тому микробу, фаг которого был принят. Так же действует фаг и при лечении. Но только надо помнить, что стрептококк, например, будет побежден лишь стрептококковым фагом, стафилококк — лишь стафилококковым, и так далее.

— Если ты изобретешь микроскоп «ультраиглу», — сказал Костя Петрову, — то мы будем наблюдать интереснейшее зрелище. Микробы, наши страшилища, сами подвергаются нападению ультрамикробов и фагов. Мы увидим, как зараза изнемогает, расплавляется в ничто, в безвредную слизь. Меня особенно интересует чума.

Принесли почту: вечерние газеты и несколько писем. Петров вскрыл одно:

— Вот… Оно и нас касается… Это пишет мне мистер Гобс, работы которого вы, Наташа, знаете. «Дорогой мой профессор… Вчера наконец я смог войти в павильон Советского Союза. Огромная толпа терпеливо дожидалась очереди, чтобы насладиться прекрасными экспонатами. Я видел раньше советский павильон в Лондоне, но с каким блеском, полнотой и силой русские показали свою страну и себя в Нью-Йорке! Какое прекрасное метро у вас в Москве! Какие пейзажи, какое богатство недр! Меня интересовали люди. Естественно, я искал стенды с надписью «Бактериология». Я видел снимки с роскошных лечебных и профилактических учреждений. И все это принадлежит советскому народу. Мне запомнилось одно фото. Песчаные холмы, дикий кустарник, дорога, по которой двигается небольшой караван вьючных лошадей. Три всадника остановились, на переднем плане ж в упор смотрят мне в глаза. Надпись: «Отряд медицинской экспедиции». Три всадника. Из них одна — женщина. Я и сейчас вижу их лица. Они смелы, решительны. Они уверены в своей силе. Они любят свою работу и природу, которая их окружает. Этих не запугают бактериальные облака. Они, вероятно, встречались со смертельными опасностями и не раз, вступив в единоборство со смертью, выходили победителями. Их глаза как бы говорили мне: «Мы знаем, что ты думаешь о нас. Почему же ты громко не говоришь, что ты потрясен виденным?» Я почувствовал, что молчать я не должен. Я снова простоял в очереди к пюпитру, за которым в больших книгах можно было записать свои впечатления. Мне хотелось написать много. Лица трех всадников светились в моей памяти, как живые, и я хотел бы писать торжественными стихами. Меня торопили, чтобы скорее уступить место многочисленным желающим. И тогда сами собой вырвались слова. Они сейчас там, в книге: