– Расскажем все как было.

Мне казалось, что этого должны хотеть все, но выяснилось, что это не так.

Речь держал Зимин, остальные двое мужчин ему поддакивали, а мне оставалось просто слушать, потому что я не понимала, какая необходимость в его предложениях.

– Каждый из нас, – говорил он, – должен иметь четкое знание того, зачем он прибыл в имение и где находился в то или иное время суток, в течение которых убита Хелен... Кстати, кто не знает, ее фамилия Уэлшмир.

– Вы-то откуда знаете? – удивилась я. – Насколько мне известно, Хелен по фамилии нам не представлялась. Я хотела посмотреть ее рекомендательные письма, но все откладывала на потом...

– У нее не было никаких рекомендательных писем, – сказал Зимин. – А насчет того, откуда я это знаю... Поражаюсь, Анна Михайловна, вашему нелюбопытству. Разве не вы сами давали мне задание осмотреть ее вещи?

Поручик упрекнул меня в отсутствии любопытства, хотя обычно, рассуждая о женщинах, мужчины сетуют как раз на нездоровый интерес слабого пола, а тут...

Он же перевернул все с ног на голову! Это поручик поставил вопрос о том, чтобы осмотреть вещи Хелен, позвал меня с собой, надо понимать, как свидетеля, а теперь уверяет, будто я его о том попросила!

– Ах да, – проговорила я, будто только что об этом вспомнила, – простите, а то у меня уже появилось подозрение, что Хелен интересовала вас так же, как и господина Веллингтона...

Что бы он там ни рассказывал насчет поверхностного знания мисс Уэлшмир, мне его утверждение отчего-то не показалось правдивым.

Оба мужчины обменялись быстрыми взглядами, коих, не наблюдай я за ними, и не заметила бы. Хорошо, что они тоже не заметили этого. И как я на них разозлилась. Все-таки отвергнутая мной мысль о том, что я для них существовала только как средство достигнуть каких-то своих целей, скорее всего была правильной. Они вовсе не смотрели на меня как на женщину, про которую, между прочим, один известный поэт говорил, что она хороша, как божество!

И только на Кирилле Ромодановском взгляд отдыхал. Его наивное, нет, вовсе не глупое лицо, но простое и понятное, сияло предвкушением чего-то интересного, захватывающего, какой-то тайны, как у ребенка, которому пообещали рассказать сказку на ночь.

Моя мама как-то обмолвилась, что мужчины взрослеют гораздо позже женщин. Я имела возможность в том убедиться. Ведь Кириллу наверняка было не меньше двадцати лет, а я, по-моему, обогнала его на целое десятилетие.

– А что же говорить мне? – спросил он у мужчин, посылая и мне несколько растерянный взгляд. – Как-то не слишком убедительно прозвучит мой рассказ о том, что я захотел вдруг навестить кузину, которую до сих пор даже не видел. Всякий спросит: а почему именно теперь?

– Скажите, что так совпало, – посоветовал Джим.

– А мне ответят, что это подозрительное совпадение. К тому же мы немного подружились с Хелен, и меня можно будет заподозрить в том, что это я назначил ей свидание... – продолжал причитать Кирилл.

– В самом деле, – пробурчал Зимин, – господин Ромодановский у нас самый незащищенный в части уважительных причин. А что, если вы не будете уточнять, виделись ли вы прежде с госпожой Болловской или нет, а просто скажете, что поскольку она осталась сиротой, без близких родственников, то вы сочли своим долгом помочь Анне Михайловне разобраться с делами. Причем это будет не такая уж большая неправда, если учесть, что вы и так существенно помогли ей...

Кирилл благодарно улыбнулся ему.

– Именно помогли! – воскликнула я и добавила: – А исправнику можно и не говорить о том, что Кирилл подружился с Хелен, чтобы не вызывать дополнительных вопросов.

На том и порешили. Немного посидели еще в гостиной и в конце концов разошлись по своим комнатам.

Аксинья подала мне умыться и заплела на ночь волосы в косу. Ночной чепчик я надевать не стала, с грустью отмечая, что теперь некому настаивать на этом. Мама обычно говорила, что простоволосой спать неприлично.

– Барышня, у вас самая теплая и мягкая перина, – шепнула мне служанка. – На такой перине хорошо видеть сны о женихе.

– Но у меня его нет.

– Это ненадолго, – убежденно сказала Аксинья, которую я сделала своей горничной, потому что, будучи с детства при господах, она имела правильную речь и представления о том, как нужно подавать воду для умывания и по утрам угадывать, проснулась или нет твоя госпожа, чтобы не будить ее до срока.

Разговаривала она деликатно, не раздражая своими манерами. Правда, грамоту Аксинья знала слабо – кажется, Сашка преподавал ей кое-какие начатки знаний, но быстро охладел к учительству. Зато я всегда хотела учить чему-либо других и потому в будущем решила для себя заняться ее образованием.

Вот приведу в порядок свои дела, можно будет поехать за границу и взять ее с собой, потому что Сашка, при всей его оборотистости, все равно не сможет заменить мне прислугу-женщину.

– Господа легли спать? – будто невзначай поинтересовалась я.

– Поначалу навроде разошлись по комнатам, а потом вернулись. Господин Джим и господин поручик.

Я невольно прыснула. Вот как прислуга называет про себя моих гостей. Веллингтон – не слишком привычная для русского слуха фамилия.

– А господин Ромодановский?

– Те как ушли сразу после ужина, так и почивают.

Я совсем забыла о том, что моим гостям-мужчинам нужно было назначить слуг. По крайней мере у Кирилла есть его Орест. Кстати, не иначе какой-то слуга-призрак. За время пребывания Кирилла в Дедове я видела его слугу разве что два раза, да и то мельком.

– Где, кстати, спит этот Орест? – поинтересовалась я.

– А где придется. То напротив комнаты своего хозяина – там такая каморка есть, в ней прежде теплые вещи держали. Стелет себе на полу какой-то коврик и спит. А то к девушкам-вышивальщицам придет и сидит в углу. Поначалу они его сторожились, а теперь привыкли...

– Скажи-ка мне, Джим и Зимин что же, никого себе в услужение не взяли? – спросила я; могли бы догадаться справиться с этим вопросом и сами. Ясно же, что я просто не успеваю за всем следить!

– Сашка господину Джиму посветил. И свечу в комнате оставил, – сообщила Аксинья. – А господин поручик сказали, что они и сами обойдутся.

– Наверное, Сашка еще не совсем здоров?

– Дак сам вызвался.

Надо будет все же еще кого-то из слуг к господам приставить.

– Егоровна распорядилась уже, – охотно рассказывала Аксинья. – Прислала Алешу. Прачки Глафиры сынок. Паренек он услужливый, только робок больно. Сидит в коридоре, и как только кто выйдет, подскакивает и ждет, что его позовут.

– Аксинья, ты проследи, чтобы господам подавали все, что нужно, – сказала я, не имея никакого желания вставать и проверять это сама. – Егоровна спит, поди?

– Утомилась. Старенькая она. На прошлое Рождество шестьдесят сравнялось.

– Вот потому тебе и поручаю.

– Все исполню, ваше сиятельство, – сказала Аксинья, как поклялась. Наверное, ее растрогало мое доверие.

Служанка ушла, оставив мне свечу. Не то что я боялась спать в темноте, но после того, как в моем доме... ну, или подле него, произошло убийство, мало кто мог бы оставаться спокойным.

Главное, непонятно было, за что Хелен убили? Имелась бы у нее какая-нибудь большая сумма денег... Кстати, а где мои деньги? Тут я забыла, что решила с кровати не вставать, а прямо-таки подскочила.

Едва только мне в комнату поставили комод, я спрятала шкатулку с деньгами в него, решив про себя, что вот только Сашка выздоровеет – пошлю его в Петербург к Амвросию. Скорее всего через два-три дня. Решила да и забыла. Весь остаток дня о шкатулке не вспоминала, как и о том, что моя комната на ключ не запирается!

Но шкатулка оказалась на месте. А я до сих пор не знала, сколько в ней денег. Подумать только! Мне некогда заниматься самыми обычными делами. А кроме того, я постоянно забываю о вещах необходимых...

Нет, мне срочно нужен управляющий, иначе никогда не привести в порядок дела имения. Надо будет в самые ближайшие дни навестить своих соседей Барятинских, что живут – по крайней мере жили – верстах в двух от нашего имения, и поговорить о самых насущных вещах, как и о том, нет ли у них на примете какого-нибудь достойного человека, которого можно было бы взять управляющим.