ПОГОВОРИМ О СЧАСТЬЕ Поговорим о счастье. Вечер. Стихи. Окурки. Абажур. Зеленый свет. Не им ли мечен, В тоску, как в комнату, вхожу. Не им ли выдумана птица Та, синяя, И дым, и лед. (…По переулку у Мясницкой Простая девушка идет. Идет и думает, наверно, О культработе и стихах.) Не он ли вел меня в таверны, Морским прибоем настигал? И, заслонив твои ресницы, Звеня придуманным крылом, Летела синим светом птица Сквозь жизнь и сердце — напролом… (…Ноябрь. Вечер. Первый лед. По переулку у Мясницкой Простая девушка идет.) 1936 * * * Опять походкой воровскою проходит ветер по Тверской… И полночь вновь летит тоскою, полынной древнею тоской. Опять по трудному покою летит и рушится порой… Опять походкой воровскою проходит ветер по Тверской. И неожиданно, как урка, он свистнет песней горевой, и тишь шатнется в переулки от горькой радости его. И мне ль не издавна знакома та радость горькая. И вот иду на зов, иду из дому через тревогу, через лед. 1936 СЕРГЕЮ ЕСЕНИНУ Иней. Снег. Декабрь. Тишина. Тишина не бывает тише. Малярийная бродит луна Рыжей кошкой по черным крышам. Ах, кому она, к черту, нужна, И собаки ее не съели… От метели и до вина, От вина до крутой метели, От стихов до пустой зари (Тишина, тишина какая… Непотушенные фонари… Непроснувшиеся трамваи…) Ты ходил под этой луной (Дьявол, холодно… «Пиво — воды». «Ресторан». «Подаеца вино») Мимо памятника Свободы, Мимо домика, где я жил, Мимо счастья на горностае. Что ты думаешь, расскажи, Что стихи чужие листаешь, Что ты думаешь? Что молчишь? Что рука опять задрожала? Зябко очень. Такая тишь. Закурить? Закурю, пожалуй. Хочешь, все расскажу? Про снег, Как сказала, что «нет», Про горе, Как приснилося мне во сне Без предела и края море, Как заснеженным декабрем Я любил, надеялся, путал, Как, любовь потеряв, обрел Тот покой, что дается круто. Хочешь, все расскажу? Молчишь. Улыбаешься. Милый… Милый… Тишь… Совсем заметает тишь, Видишь, комнатку завалило. Полчетвертого. Мы одни. Очень холодно. Тихо очень. Ах, какие морозные дни… Ах, какие морозные ночи… 1936
* * * Тебе опять совсем не надо Ни слов, ни дружбы. Ты одна. Шесть сотен верст до Ленинграда Заснежены, как тишина. А я пишу стихи, Которым Увидеть свет не суждено. И бьют косым крылом просторы В мое обычное окно. И, чуть прищурившись, я слышу, Как каплет с крыш. Я слышу, как, Шурша, как шелк, Спешат по крышам Старинной выковки века, Как на распахнутом рассвете Ты слезы вытерла с лица. Так мир устроен — Дым и ветер, Размах и ясность до конца. 1937 * * * Старый город над рекой дремучей В древности своей, Над той рекой, По которой проплывают тучи Далеко, далече, далеко. Старый город над рекой воспетой, Как тебя любить и вспоминать? Оттепель. Потом весна, Одеты В дым каштаны, Губы сохнут. Лето. Ядра наливаются, чтоб эту Плоть природы грустному поэту Как-нибудь под вечер собирать. Предположим, полночь. Чайки дрогнут, Звезды пресловутые горят, Ходит парень поперек тревоги, Славный парень, честно говоря. Все ему, неясному, не спится, Все он видит, версты отстранив, Снег и снег, луна летит, как птица, Горе, заплутавшее в страницах, Длинную беду ночных страниц. Все он видит, как беду тасую, И ему до злой полыни жаль, Что живу, прищурившись, тоскую, И почти нетронутые всуе Все мои возможности лежат. Что отвечу? Я отвечу: «Ладно, На ветру свежеет голова, Дым идет, Я не дышу на ладан, Снег идет, Еще могу как надо Петь, смеяться, пить и целовать. И еще скажу ему спасибо За слова, забытые давно, За дорогу, за тревогу либо За сердце, не все ль тебе равно. Так войдет он в жизнь, Как друг и случай, Этот парень. Так войдет в покой Старый город над рекой дремучей В древности своей, Над той рекой, По которой проплывают тучи Далеко, далече, далеко. |
