1934 * * * Ветер, что устал по свету рыскать, Под стеной ложится на покой. Я мечтаю о далеком Фриско И о том, как плещется прибой. И когда-нибудь лихой погодкой Будет биться в злобе ураган,— Я приду взволнованной походкой К тем маняще-дальним берегам… Я приду через чужие страны, Через песни дней и гром стихий, Я приду, чтоб взять у океана Смех и солнце, друга и стихи. 1934 * * * И тишина густеет, И бродят ломкие тени, И в комнате чуть-чуть дымно От трубок — твоей и моей… И я достаю осторожно Из ящика со стихами Бутылку, наверно, рома, А может быть, коньяку. И ты говоришь, улыбаясь: «Ну что же, выпьем, дружище!» И ты выбиваешь о стол Матросскую трубку свою. И ты запеваешь тихо (А за окошком ветер…) Чуть грустную и шальную Любимую песню мою. Я знаю, ты бред, мой милый, Ты дым, ты мечта, но все же, Когда посинеют окна, Когда тишина звенит, Ты входишь, и ты садишься Возле окна на кушетку, Отчаянно синеглазый, Решительный и большой. Ты очень красив, мой милый! И ты приносишь с собою Запахи прерий и моря, Радости и цветов. И я улыбаюсь, я очень Рад твоему приходу. И ты говоришь: «Павлушка, Дай закурить, браток…» Ты говоришь иначе, Ведь ты не умеешь по-русски, Ведь ты как будто испанец, А может быть, янки ты… И это совсем неважно — Я-то тебя понимаю, И ты говоришь о буре, О море и о себе. И я тебе по секрету Скажу, до чего мне грустно. Скажу, до чего мне хочется Тоже уйти с тобой. Поверю свои надежды, Которые не оправдались, Скажу про длинные ночи, Про песни, про ветер, про дым. Мне так хорошо с тобою, Мой милый, мой синеглазый… Я все-таки чуть-чуть верю, Что где-нибудь ты живешь. Я просто мечтатель, милый, Я просто бродяга по крови, И как-нибудь легким маем Я вслед за тобой уйду. Неправда! Я просто трусишка, Который от скуки мечтает. И жизнь свою я кончу Госслужащим где-нибудь здесь. Но только мне очень грустно Осенними вечерами, Но только мне очень жутко От этой густой тишины… Мой милый, а может, все-таки Ты где-нибудь проживаешь? Быть может, я вру, Быть может, Я тоже могу уйти?.. Зайди же, я тебя встречу Улыбкой и рукопожатьем, И мы с тобою сядем У стекол, глядящих в ночь. Из ящика со стихами Я вытащу осторожно Бутылку, наверно, рома, А может быть, коньяку. 27 ноября 1934 * * * Я, наверно, родился поздно Или рано. Мне — не понять. Эти слишком домашние звезды Не тревожат меня, не манят. Не разбить им и не нарушить Надоевшей своей синевой, Устоявшийся на равнодушии, Утомительный мой покой. Отмахнусь. На простор. На улицу. Что же делать — Гостить так гостить. Надо быть молодцом, Не сутулиться, Не печалиться, не грустить. Шутки, что ли? Ну что же, вроде них. Только кто мне расскажет про то, Как мне быть без друзей и родины Перед этою пустотой? Губы дрогнут. Но, крепко сжавши их, Я нагнуся, шагну, засвищу. От тоски, от обиды, от ржавчины Чуть-чуть голову опущу. И пойду, чтоб вдыхать этот воздух, Чтоб метаться и тосковать. Я, наверно, родился поздно Или рано. Мне не понять. 1935 * * * У земли весенняя обнова, только мне идти по ноябрю. Кто меня полюбит горевого, я тому туманы подарю. Я тому отдам чужие страны и в морях далеких корабли, я тому скажу, шальной и странный, то, что никому не говорил. Я тому отдам мои тревоги, легкие неясные мечты, дальние зовущие дороги, грустные апрельские цветы… 1935 |
