В первый вечер, сидя на заднем сиденье взятой напрокат машины, пока Александра колесила по Восточному Хэмптону в поисках места, где можно было бы развлечься, я позвонила отцу.

– Как там мое маленькое чудовище?

– Разве можно так называть собственного отца, Стефани!

– Очень смешно, папа.

Я выросла на его банальных шуточках и быстро научилась его не поощрять.

– Пока мы его сюда везли, Линус вел себя прекрасно, однако здесь он не перестает таскать туалетную бумагу и грязные вещи из корзины в ванной комнате.

«Здесь» – это в его доме, в Манхассете, где он жил со своей новой женой Кэрол.

– Грязные вещи, папа?

– Предметы интимной гигиены Кэрол.

Боже, и зачем я только спросила? Теперь у меня перед глазами стоял Линус с использованной прокладкой в зубах.

– А когда мы пытаемся их у него отнять, он рычит.

Отец рассмеялся, рассказывая эту историю, да и я с трудом удержалась.

– Ну, тогда он молодец. Приятно слышать!

– А ты, дорогая? Хорошо проводишь время с подружками?

– Да. Но по-настоящему весело будет завтра; я собираюсь в «Калипсо» купить себе что-нибудь соблазнительное, а то все тут на таком уровне...

– Линус Паддингтон Кляйн, иди на место! Стефани, это как-то странно. Разве ты не в Хэмптонах?

Он произнес это название так, словно говорил об Огненной Земле. Папа явно не понимал, что в Хэмптонах весь смак не в покое и самодостаточности, а в достаточном количестве выпивки.

– Это же глупо, дорогая. Такая красивая женщина, как ты, может разгуливать в мешке из-под картошки и все равно быть неотразимой. Мужчины, знаешь ли, не на туфли твои смотрят.

– Да, папа-который-всегда-прав, я знаю! Передай собачке мой поцелуй! Я уже ухожу.

Щелк. Никуда я не ухожу, поняла я вдруг. Я ведь веду машину. И чувствую себя школьницей. Неужели я регрессирую? Рассталась с мужем и мотаюсь по улицам в поисках крутых местечек. Я вдруг испугалась, что никогда не найду то, чего ищу. С таким же успехом мы могли ехать в обратную сторону.

– Я устала вести машину. «Зал дракона» – самая настоящая дыра. Я уже согласна на «Миндаль», хоть там и народ сплошь за сорок. – Александра предпочитала молодых людей, которыми можно было помыкать.

– А мне нравятся мужчины, которым за сорок, – откликнулась я, поразмыслив. – Они знают, чего хотят, сделали карьеру. И не имеют права утверждать, что еще не нагулялись. – Последняя фраза прозвучала ужасно заезженно и занудно. – Правда, бывают и сорокалетние холостяки, на которых следовало бы повесить табличку: «Осторожно! Слишком самовлюбленный экземпляр!»

– Да, но у мужчин в годах часто проблемы, – вставила Далей, приглушив радио. – Вялый пенис, виагра и прочее.

– Это да, ужасно утомительно, – согласилась я. – Стараешься изо всех сил исправить положение, а потом делаешь вид, будто ничего не случилось. Любой, кто пользовался стимуляторами, знает, что они не работают. Ненавижу изображать сострадание.

– Да, – продолжила Далей. – Но вот возьми Жан-Клода. Он молодой, а у него никогда полностью не стоит.

– Правда?

– Да, даже когда я наряжаюсь, как та кошечка, за которой в мультике гонялся французский скунс, помнишь?

– Далей, я же объясняла тебе: это оттого, что у него слишком большой член.

Александра говорила так, словно предъявляла вещественное доказательство номер один на суде против вялых пенисов.

– Что? – воскликнула я.

– Да, Стефани, это оттого, что он слишком большой.

Некоторые пенисы никогда как следует не твердеют. Ну, как в порнофильмах, такое иногда заметно. Они такие большие и тяжелые, что им не хватает крови что ли.

– Поверь мне, размеры члена не имеют никакого отношения к тому, торчит он или падает. Он обрезан?

Далей помедлила, уставившись в потолок с таким видом, будто пыталась вспомнить, где забыла в последний раз свои серьги.

– Нет.

– Так что ты делаешь с лишней кожей, когда дудишь в него? – Наверняка она все делала не так.

– Дудишь? – переспросила Александра.

– Ну, сосешь. – Я знала, что выражаюсь, как мужик.

Однажды я подслушала это словечко в баре, и с тех самых пор мне все хотелось его употребить.

– Я... – Далей поставила руки в исходное положение, словно самой ей было не вспомнить и она рассчитывала на мышечную память. – Я ее подбираю.

– Подружка, это же не машина, тут пассажиров не подбирают. Вот в этом все и дело. – Я многозначительно покачала головой, словно врач, уверенный в своем новом диагнозе. – Прежде чем ты его засосешь, надо всю эту кожу оттянуть и прижать. Понимаешь, с необрезанным членом свои хитрости.

– Фу! Хватит, девочки, – строго произнесла Алекс. – Вам не кажется, что все это смахивает на школу?

Александра погрузилась в управление радиоволнами; она отвергла любимое авторадио Далей, постепенно двигаясь к каналу, где бы можно было без помех расслышать альтернативные песни из тех, к которым она знала все слова.

– Как это? – повернулась ко мне Далей.

– Ну, вот мы тут сидим на заднем сиденье машины. Я со школы не ездила ни на каких машинах, кроме такси. Тогда у нас из открытых окон играли «Лед Зеппелин». Помню, Хилари Коэн тогда сделала потише и сказала мне: «Стеф, одно дело слушать на полной громкости какую-нибудь попсу, но «Лед Зеппелин» или «Грейт-фул Дэд» так включать – это дурной тон. Так нельзя». Я тогда совсем ничего в жизни не понимала. И как вы двое меня терпите?

– А что нам остается? Ты сама вечно повсюду с нами таскаешься, стервочка ты эдакая, – кокетливо отозвалась Алекс, поглядывая в зеркало заднего вида, как я на это отреагирую.

– Ой, оставь это! – Мы попали на Келли Кларксон, и она как раз пела «Мисс Независимость».

Ну да, разумеется. Подходящая песня для Четвертого июля.

– Мы таскаемся кругами, боясь что-то пропустить. Здесь остановись! Это место не годится! Здесь одни старики, там сплошные шлюхи, и мы движемся дальше, надеясь на что-то получше. Ищем крутую тусовку, как типичные подростки. – Я знала, что это рассмешит Александру, и обрадовалась, когда она засмеялась.

Мне нравилось доставлять ей удовольствие.

– Леди, мы прибыли, – воскликнула Александра, загоняя машину на парковку. – И мы будем веселиться, ибо это безумное лето принадлежит нам! А теперь заботы долой, и давайте наслаждаться!

Я отдала ей честь, как полагалось, а потом послала воздушный поцелуй.

Куда деваются некрасивые подружки, когда они становятся нам нужны? Моя шикарная компания выглядела как подросшие первые красавицы школы. Воздушные белые летние наряды подчеркивали их смуглые плечи, а загорелые икры отлично смотрелись благодаря туфлям на шпильках. Вот оно, время солнцезащитных очков, обедов на свежем воздухе и устриц; время ожерелий из ракушек, белеющих на загорелой коже, салатов на обед, пляжных накидок и стаканчиков крем-брюле – под зеленым навесом, на белоснежном полотне скатерти, подле полупустой бутылки «Пеллегрино». В начале сезона все выглядит прекрасно, но мои подруги не привязаны к времени года. Они хороши круглый год, и от их красоты дух захватывает. Я это говорю всерьез, а не в духе какого-нибудь футбольного тренера, который твердит: «Вы молодцы и герои», когда его команду разбили в пух и прах. И я не о «внутренней красоте» и прочей ерунде, которую вечно поминают любители восточных ароматов и медитаций с кристаллами.

Лицо Александры привлечет ваше внимание даже на расстоянии: ямочки на щеках, дразнящий взгляд, водопад прямых волос, сияющих черным ониксом. Если сравнивать ее с какой-нибудь супер-героиней, то она была бы Чудо-женщиной. Для любителей чего пованильнее есть Далей, с ее модельной фигурой и разящей наповал техасской красотой. Александра – лучший образец шоколада. Неужели кто-то заинтересуется мной, скромной земляничкой? Никто не выберет землянику, если есть классический вкус ванили или шоколада. Пока я гуляю с красотками, одинокие ночи мне гарантированы. Но разве тот факт, что я предпочитаю гулять именно с ними, не доказывает, что я вполне уверена в себе?