Аленка переминулась с ноги на ногу и моргнула глазами, смахивая щекочущую слезинку с ресницы, выпер у нее далеко живот и отразился в полированном лаке клавесинной крышки, выдавая барыне страшную для Аленушки тайну.

- Эт-то что у тебя такое? - пнула барыня девку всею ладонью в пупок. - Ветром, что ли, надуло?

Аленка вскрикнула, застигнутая врасплох, и, не соображая, что делает, глядя на барыню большими глазами, поставила на пол тяжелый подсвечник, страшно перекосилось на нее в хлынувшей с потолка полутьме тонко очерченное лицо Рысачихи, и по полу забегали долговязые тени, прячась в углы…

- Ветром, говорю, надуло? - вскочила барыня, замахнувшись на девку. -Отвечай, паскуда!

- Барыня… милая… - всхлипнула Аленка и, приготовившись к удару, закрылась руками.

- С кем нагуляла? - рванула барыня девку за косу. - Отвечай! Ай да гулена Алена!.. Ну и ну!

- Не знаю, барыня… ей-бо, пра… не знаю! - упала Аленушка на колени.

- Ну и ну! Так и не знаешь? Ужели успела забыть?

- Не знаю… - шепчет Аленка.

Про майора, конечно, и в голову не пришло Аленушке заикнуться в эту минуту, должно быть, больше с расплоху да страху, чем из расчета, хотя как же не знать было Аленке, что нет такой казни на свете, которой бы не придумала барыня, если бы она обмолвилась словом.

- Ну! - сложила барыня руки.

- Не знаю, - опять прошептала Аленка в ответ и спрятала голову между коленок.

- Да что ты со мной в козыри, что ли, играешь? В дурах, что ли, оставить хочешь? А? - исказилась Рысачиха нехорошей улыбкой, и судорога, как молния, прорезала ее лицо наискосок.

- Осподи боже, осподи боже… смилуйся надо мной! - перекрестилась девка поспешно.

- Говори начистоту: кто? Буркан? - прошептала и барыня, словно боялась этого слова. - Он?

- Ей-бо, пра, барыня, нету!.. С Буркашей только и всего, что поцеловались на Пасхе… так в Пасху ж целуются все же… Сами же знаете вы… как же с Бурканом… когда я от вас ни на минуту… - приподнялась девка немного, жадно глотая слезы вместе со словами.

- Ты у меня не на аркане… захочешь, так выберешь время. В козыри, в козыри, девка, играешь! Та-ак… не думала, не ду-умала, что барыню, за милости ее, в таких дурах оставишь! Ловко обделала дельце… Да как ты смела, трепалка, без спросу? - Барыня подошла к двери и, чуть приоткрывши ее, крикнула в темноту: - Савишна, Савишна! Дура да-авишна!

Затрепетал в коридорной темноте огонек на этот крик, и захлюпали вдали мягкие туфли, видно, что Савишна уже бежала со всех ног, по одному голосу барыни догадавшись, что случилось что-то такое, отчего этой ночью ей уже не уснуть.

- Что тебя, ворону, никак не дозовешься? - зыкнула барыня, когда перед ней вырос длинный нос из темноты и загорелись прыгавшие глазки под лобовиной, в которую словно вросли за ухо на черной тесемке очки.

- Чайку, што ли, калина-малина садовая, захотела? - клюнула ключница носом.

- У… у, водохлебка!.. Только и знает, что чай лыздать да дрыхнуть!.. Позови Хомку! - полуобернулась барыня, отходя от двери.

- Сью минуту, калина-малина, и то с твоей музыки малось соснула, сью минуту! - Ключница взглянула одним глазком на Аленку и снова заковыляла по коридору, а барыня метнулась к девке, дернула за косу, на что Аленушка звука даже не проронила, прошлась из угла в угол и, остановившись у клавесин, уронила как бы нечаянно руку, не глядя на ноты, и мимо Аленушки побежал тонкоголосый ручеек из пасти поющего зверя, которому на простом мужичьем языке, кажется, нету названья…

Разные родятся люди на свете…

Святые и разбойники, простаки и жулики…

Одного человека за золотую гору не подобьешь на нехорошее дело, а другой за калачи пойдет в палачи…

А человек живет, словно зверь следит по пороше… и все… все пишется в книгу!

Все пишется в книгу, и, когда нарождается новая жизнь на земле, звезда загорается в небе, как заглавная буква в рисунок и краску, и с буковки этой начинается новая в книге строка и… книгу эту читает не какой-нибудь буки-аз-ба-ба читарь, а чтец настоящий, мудрый начетчик грешных слабостей человечьей души…

Думали так наши деды, да и теперь еще по глухим местам многие думают так же, но если подумать и нам и кой в чем разобраться, так выйдет, пожалуй, и правильно то, что самим еще дьяволом в первозданные дни, как любил говорить поп Федот, в великой книге создателя ради кромешной шутки были перепутаны многие строки…

…И сроки сбываются… и время идет!..

*****

Хомка словно чутьем слышал, когда его позовут к барыне, и потому не заставлял себя долго ждать.

Был он у барыни за самого нужного ей человека, егерь над егерями, хотя барыня его не любила: Хомка был безобразен не по-человечьи!..

Говорили про него, что еще в люльке Хомкины щеки черт языком облизнул, потому что мать от него после родов раньше семи дней вышла на улицу и чертыхнулась, споткнувшись… действительно, можно было подумать на черта, такие красно-багровые языки шли у него по обеим скулам под мутные, словно помои, глаза и из-под глаз загибались за шею, смотреть долго не будешь на такого человека, а взглянешь разок и отвернешься, потому что зарежет глаза и самому будет неловко… ох, эти Хомкины губы, рот до ушей, словно разворочено лежалое мясо, которое уже проросло синими жилками и дало душок, к тому же и волос у Хомки лез отовсюду, как из забора крапива в каждую щелку, и при смоляной своей черноте еще сильней оттенял багровые невыводимые знаки чертового поцелуя…

Хомка, когда пришло ему время жениться, ходил к нам в Гусенки к колдуну Филимону, который умел выводить чертовы пятна с лица человека… Филимон будто бы велел ему каждой весной ловить ежей на полосах и варить их с луком, живьем кидая в кипящую воду… смазываться перед каждой заутреней этим отваром и пить его наполовину с боговым маслом, но, видимо по всему, Хомка был такой человек, которому и колдуны не помогали.

Может, как раз по такому его уродству из Хомки и вышел у Рысачихи первый хвостач, костоправ, у которого не было жалости ни к старику, ни к молодому, который, если барыня назначала кому на первый раз двадцать пять палок, так уж от себя добавлял еще половину.

- Пришел? - тихо спросила барыня, оторвавшись от клавишей, когда скрипнула дверь и на пороге рядом с Марьей Савишной из черноты и пламени выступило страшное лицо Хомки.

- Пришел… пришел, калина-малина садовая. Как же, говорит, сижу и дожидаюсь. Я, говорит, зна-аю, когда я барыне нужен! - закракала ключница, отошедши от Хомки, который опустился на пол и приник на порог.

- Ну, ты помолчи… пять копеек получишь, - махнула на ключницу барыня ручкой, - дело есть к тебе, Хомка! - встала барыня к двери бочком. -Жениться как ты, Хомка, еще не раздумал?..

Хомка ударился лбом о порог, а Аленушка чуть высунулась головой из коленок, взглянула на Хомку и снова ее уронила.

- Ну, если еще не раздумал, - растягивала Рысачиха слова, скоса поглядывая на девку, - так я тебе подыскала невесту!

Хомка опять ботнул в порог, Мария Савишна сложила на животике ручки, терпеливо ожидая, что будет дальше, Аленка же, словно разбуженная последними словами барыни, вскочила на ноги, взметнулась руками и снова бросилась перед барыней на колени.

- Не пойду… барыня милая, не невольте… все равно не пойду! -сказала девка с такой не идущей к ее заплаканному лицу твердостью, которой Рысачиха, видимо, совсем не ожидала.

- Да ты что… что ты… спятила?..

- Не пойду… лучше живой в землю заройте!

- Кто же тебя будет спрашивать, дура? - сломала бровь Рысачиха. - Да как ты смеешь еще говорить?!

- Теперь мне… не страшно! - твердо отчеканила девка.

- Молчать! - вскричала барыня и пнула Аленку ногой, Аленка качнулась чуть от удара и вытянула руки, не вставая с коленок.

- Посмотрим… поглядим… откуда пойдет дым, как говорит Мироныч! Ты слышишь, ворона? Ты чего же это глядела? А? - обернулась Рысачиха к ключнице.