Мишутка от этого окрика остановился как вкопанный, еще не понимая, откуда кричат, а когда разглядел, что набольший машет, подбежал, запыхавшись и отирая пот полою рубашки.

- Ну, Мишутка… пей… не всерьез, а в шутку!

И сунул Мишутке стакашек.

- Дядюшка Нил… дух больно тяжелый!

- Пей, сукин сын, - топнул Нил ногой, - пей да не морщись!

- Дяденька Нил!.. С души от духа воротит!

Нил дернул Мишутку за вихор, от испуга выскочил у него из дрожавших ручонок стаканчик на землю, и драгоценная влага задаром пропала в траве…

Хорошие пьяницы в старину говорили, что на местах, где нечаянно проливается водка, потом вырастают такие цветы, но в наше время питухи проверяли, и у них выходила вроде как плешь!

Может, самое главное нечаянность тут, мать невинности и простоты?..

Мишутка поглядел на стакашек и шмыгнул по глазам кулаком, а Нил отвернулся и расстановисто сказал мужикам:

- Не, православные, пастуха тут не выйдет!

- Полно, Нил Матвеич… ну, как же пареньку… можно ли так?..

- Да это вы мне не пойте… взросли сами на этом… а промежду прочим, надо Мишутку крестить!

Порфириц Прокофьич издали поглядел на Мншутку, когда ему Нил подал стаканчик, и тут же надолго уставился в землю, оборвавши напев и бессмысленно перебирая золотой нарукавник.

- Что ж, обычаю неча перечить… обычай надо почтить! - ответили степенно мужики. - Вон и батюшка еще не ушел!

- Да нет, уж… мы без попа обойдемся… у нас свой канун… а ну-ка, Мишутка, крестись!

Мишутка обрадовался, что не заругали за стаканчик, и истово перекрестился.

- Читай, сукин сын, "Богородицу"!

Мишутка вытянул ручки, как он это делал перед Порфирием Прокофьичем, когда тот наставлял его по церковности, и звонким голоском начал чуть нараспев:

- Богородице… дево, радуйся…

А Нил снял с себя кнут, свернутый в круг, и надел его с головы на Мишутку, медленно во время молитвы пропуская под ноги…

- А ну, "Отче наш"! - еще строже приказал Нил Мишутке и снова надел ему на голову пастуший венец.

- Отче на-аш, - затянул Мишутка, - ижиси на небеси…

- Ишь ведь, - дивятся мужики на Мишутку, - сколько колотьбы одной принял, а память словно веревка!

- А ведь и в самом бы деле на крылос годился, - хмуро сказал Семен Родионыч, но ему никто не поддакнул: какой тут крылос, когда кнутом на вечные времена в пастухи благословляют?..

- Ай да сукин сын… ловко знаешь молитвы, - похвалил и Нил Мишутку, - сукин сын! - Потом уж узнал Мишутка, у Нила это было ласковое слово, вроде как поговорка. - А ну… читай, - Нил задумался и чуть шатнулся с кнутом над головой Мишутки, - читай… "Взбранной воеводе"!

Но "Взбранной воеводе" Мишутка не знал, да и сам Нил сказал больше спьяна, так, куражился над сиротой, потому что думал на это лето в подпаски пристроить сынишку, а не пришлось. Мишутка быстро заморгал глазами, собираясь вот-вот заплакать, но по своей крепости в слезе удержался, и Нил уже безо всякой молитвы продел его в кнут и сам три раза истово перекрестился.

- Ну, теперь, Мишуха, скидавай штаны!

Мужики загоготали, не зная еще, чем кончится Нилов обычай, а ребятня обступила Мишонку, пока он скидал офточки:

- А ну-у-ка, пастух, бе-еги во весь дух!

- Пшли вы тут! - крикнул Нил на мальчишек и замахнулся кнутом. - А и в самом деле, Мишутка: беги!

Должно быть, ребята и надоумили пьяного Нила, потому что сам-то он просто хотел его отпороть на глазах у мужиков и тем дело кончить.

Мишутка сразу сорвался с места и побежал, к чему было бежать вокруг стада, где же догадаться, а если бы и так, то едва ли бы заартачился, а терпеливо бы принял и перенес, потому что кориться большим привык с колыбели.

Нил не спеша развернул длинный кнут на конце с волосяной хлопушней, подошел к буланой кобыле, по старости дремавшей тут же за канавкой и безучастно смотревшей на толкотню среди молодых лошадей, схватился за гриву и прыгнул на спину!

Кнут прошелся по бокам, кобыла вздынула было на дыбы, но, подпертая крепкими коленками Нила, часто засеменила ногами, догоняя Мишутку.

*****

Скоро Мишутку больно хлестнуло.

Он схватился за поясок, по которому пришелся удар, но, оглянувшись на бегу назад, увидал страшного Нила на буланой кобыле, вскрикнул больше с испуга, чем от боли, и побежал еще пуще, вытянувши вперед длинную шею и крепко у сердца приложив кулачки.

Вот-вот уж скоро мосток, на котором стоят мужики и довольно гогочут, вот уж скоро Мишутка добежит до ребят, которые машут ему кулаками и что-то кричат, вот еще немного, абы только не выдали ноги, и он будет у места.

Но в это время облепил Мишутку колючий огонь, обжег ему плечико и сразу отдался в середку.

Кубарем Мишутка повалился, наскочивши на кочку, совсем почти уже добежав до дороги, в глазах сразу все завертелось, избенки из Чертухина стронулись с места и побежали вместе со стадом, и в стаде коровы начали кружиться, доставая рогами хвосты.

Не разглядишь уж меж ними ни девок, ни баб, и только обратной дорогой, объезжая стадо на буланой кобыле, мчится Нил в холщовой рубахе, облаком вздул ее ветер у него на спине, отчего он стал еще шире и страшнее, и видно, как тащится за ним большой кнут, длинной змеей извиваясь по кочкам и вымоинам на луговине…

*****

Надо бы действительно в шутку, легонько бы, так, ради обычая только, мужики так и подумали сначала, а тут вышло всерьез: отхлестнул Нил шульни мальчонке, отчего, может, потом у барина и не было детей, когда он женился на Рысачихиной дочке…

- Нил, а Нил… ты бы полегче! - робко потазали мужики пастуха, когда он оборотил назад и спрыгнул с кобылы.

- Нича-во! - протянул он, оглядывая Мишутку и скаля мелкие редкие зубы, к Мишутке даже ребята в испуге и неожиданности боялись подойти поближе, узнать: жив он али мертвый? - Нича-во: встанет - тот же будет!

- Да все же как будто… того, - жались мужики.

- Так уж полагается на первака: иначе проку не будет!

- О положенье и речи нет никакой! А мальчонка-то, смотри, глаза закатил!

- Кнут, он безвредное дело!

В это время Мишутка поднялся с земли и, держа ручки в коленках, осмотрел всех воспаленными глазами, снова приник и неслышно заплакал…

- Ишь, голову поднял из травы, как турухан какой… Мишутк… эй, не стягну небось, не валяйся! Ничаво, мужики, лучше стадо понимать будет!

- Оно конешно, кнут не мешает!

Мужики помотали башками и поплелись по домам: больше в стаде нечего делать, мирщинка допита, животина обнюхалась и уже мирно ходит по полю, выгрызая мелкую травку на высоких местах, и вон уж входит в село шагистый поп Федот, за ним тянется старух, девок и баб целый хоровод, впереди веселой гурьбой бегут ребятишки, а позади всех трусит Порфирий Прокофьич с горбом, и под мышкой у него, выбившись полой из небольшого узла, весело и ярко горит на солнце праздничная Федотова риза - уж не кусок ли парчового кафтана с широких Егорьевых плеч?..

И в самом деле, из Мишутки вышел хороший пастух…

Нил за таким помощником считался как за горой: ни одного праздника Нил не пропускал, чтобы как следует не залить за ворот, а в будни по большей части сидел где-нибудь под кустом и плел к базару корзины, верши, мережки, которые еще с вечера каждую субботу уносил на себе в Чагодуй.

Мужики сначала косились, но потом махнули рукой, кому охота связываться с озорником, тем более что пока дело идет по порядку…

Стадо же распускалось на многие версты, Мишутка только по коровьим боталам да по лошадиным звонкам едва мог догадаться, в какой стороне ходит стадо, но во всяком стаде, как и в человечьем, есть свой коновод, и с хорошим коноводом никакое стадо и в пустыне не заблудится.

А если и заблудится, так в лесу дух голосистый, на десять верст рожок слышно.

- У меня рожок, - хвастался Нил мужикам, - с того света скотину вызовет… Тоже не дело: держать коров на кнуте!