Ракета медленно начала выплывать из облака, волоча за собой солнечно-белый, чуть голубоватый шлейф факела. По громкой связи передавался отсчет секунд от момента старта. Служба единого времени объявила московское время старта с точностью до миллисекунды. Вот уже не стало видно самой ракеты, а виден только факел, и кажется, что он не удаляется, а просто превращается в звездную точку на безоблачном предрассветном небе. И вдруг от звезды отделились и стали от нее отходить в разные стороны еще четыре звезды. Но они недолго сопровождали центральную звезду, а начали оседать вниз и одновременно как бы гаснуть, превращаясь из белых в красные, темно-вишневые, и наконец совсем погасли. В момент отделения звездочек репродуктор объявил:

- Отделение первой ступени прошло нормально.

Между тем звездочка второй ступени не меняла своего ярко-бело-голубого цвета, но ее светимость падала, и вскоре она будто растворилась в голубизне неба. Рябиков опустил ставший ненужным бинокль. Репродуктор продолжал отсчитывать секунды, но все напряженно ждали расчетной секунды отсечки двигателя второй ступени.

- Главная команда! - объявил репродуктор. Стоявшая на площадке тишина сменилась оживленным говором, в котором на все лады повторялось слово «отсечка». Отсечка прошла нормально, - значит, боеголовка выведена на заданную траекторию, а с траектории ее уже никакая нечистая сила не столкнет, как говорят баллистики. Но Рябиков считал, что радоваться еще рано. Вот так же было и во время первого пуска Р-7: пуск прошел нормально, но данных из района падения еще не было, а кто-то уже успел раззвонить в Москву, и не успел Рябиков подъехать со смотровой площадки к аппаратному бункеру, к нему подошел дежурный офицер и доложил:

- Василий Михайлович, вас просят срочно подойти к ВЧ. Приказали срочно разыскать. По указанию самого, - вполголоса добавил офицер.

Рябиков, конечно, помнил указание Хрущева - доложить о результатах пуска незамедлительно. Но он полагал, что без информации с измерительных и телеметрических пунктов и из района падения о результатах пуска много не скажешь. Но делать нечего, надо идти, к телефону правительственной ВЧ-связи.

- Пойдем, Михаил Георгиевич, со мной. Для моральной поддержки, - пошутил Рябиков, обращаясь к генералу Григоренко.

Рябиков взял трубку телефона, назвал себя. Ему ответил Хрущев:

- Здравствуйте, Василий Михайлович. Что же вы медлите с докладом? Даже Королеву в больницу позвонили, а правительство в неведении.

- Никита Сергеевич, для доклада правительству пока что мало данных. Можно только одно сказать: по материалам, имеющимся на нашем конце, замечаний нет. Изделие выведено на расчетную траекторию с расчетной скоростью.

- Так это же замечательно! Поздравьте от моего имени всех участников. И подготовьте текст сообщения ТАСС. В завтрашних номерах газет для него уже зарезервированы места на первых полосах, и оно как экстренное будет многократно передаваться по радио и телевидению. В сообщении укажите, что головка баллистической ракеты достигла заданной точки на земной поверхности на расстоянии столько-то километров от точки старта.

- Но у нас еще нет данных от измерительных пунктов и поисковой группы в районе падения. Мы не имеем подтверждения того, что головная часть достигла поверхности Земли.

- А куда же она могла упасть, как не на поверхность Земли?

- Могла и сгореть, ведь скорость межконтинентальная.

- Вот это и есть самое главное, что скорость межконтинентальная. А то, чтоб не горела, - это приложится. Короче: крайний вам срок - текст сообщения передать телеграфом в ТАСС и мне через два часа.

- Не успеем, Никита Сергеевич. Пока составим, зашифруем…

- Зачем шифровать? Открытым текстом! Это же для ТАСС!

- Мы всегда передавали такие донесения шифровками. Даже шифр изделия Р-7 разрешалось применять только в секретной переписке. На заводах давали другой шифр.

- Вот и хорошо, что так засекретились. Будет теперь атомным маньякам как снег на голову сообщение ТАСС с намеком: мол, достанем в любой точке земного шара. И еще одно поручение вам, Василий Михайлович. Посылайте самолеты по всем столицам союзных республик за продуктами, вином, водкой, пивом, коньяком - чтоб было все на все вкусы. И закатите там от имени правительства такой банкет, какого еще свет не видывал. Потому что и такого события еще свет не видывал. И начинайте соображать насчет щедрого награждения участников.

- На сколько человек банкет, Никита Сергеевич?

- На сколько хотите. Еще раз примите мои поздравления и передайте всем товарищам большое спасибо.

- До свидания.

Положив трубку, Рябиков вытер вспотевший лоб тыльной стороной ладони, с напускной строгостью уставился на Григоренко:

- Банкет… Легко сказать. А где я буду устраивать этот банкет?

- Василий Михайлович, у нас тут на выходе здание солдатской столовой, - сказал Григоренко.

- На выходе, - значит, с недоделками? Думаешь, заказчик на радостях даст поблажку?

- Строители такие же люди, как и заказчики. Ради банкета наведем полный марафет. Ведь вы же и нас, грешных, пригласите на банкет?

На банкете царило приподнятое, торжественное настроение. А почти в конце банкета, когда официальные тосты были исчерпаны и пошли региональные тосты по отдельным компаниям, в помещении стоял сплошной веселый гул. И тогда сквозь этот гул прорезался бас, подражающий диктору Левитану:

- Товарищи правительство!

Этот призыв повторялся через равные интервалы времени и постепенно привлекал к себе внимание присутствовавших на банкете. Кто услышал раньше, утихомиривал своих шумливых соседей, многим показалось, что началась передача правительственного сообщения. В зале установилась полная тишина.

- Товарищи правительство! - продолжал полковник из-за стола, где сидели строители. - Строители просят издать закон, по которому им один день засчитывается за три во время пребывания на полигоне генерала Григоренко…

Второй пуск Р-7 прошел безукоризненно. Теперь головка действительно достигла земной поверхности в заданном квадрате, и кое-кто начал намекать Василию Михайловичу насчет банкета по этому случаю. Банкет состоялся, но уже не за государственный счет, а в складчину, в которой участвовал и я. Когда прошли главные тосты, откуда-то появился баян, и Рябиков недурно сыграл несколько старинных русских вальсов, потом вовсю шпарил «барыню», «Коробейники», «Катюшу». Между тем Королев увел меня к столу, налил коньяк в две рюмки и предложил тост:

- За конструкторскую солидарность!

Потом я разлил по рюмкам оставшийся в бутылке коньяк и в свою очередь предложил выпить «за конструкторскую солидарность по-капъярски», намекая на эпизод из капъярских будней, проведенных в ожидании подходящей погоды для пуска Р-5 с атомным зарядом.

В командирской столовой, временно развернутой в сборно-щитовом домике, к услугам посетителей был шкаф, из которого они по желанию могли сами брать бутылки с коньяком. Мы с моим замом однажды, преодолев робость, тоже решили пообедать с коньяком, но сочли, что выпить бутылку на двоих неприлично, и поэтому половину бутылки оставили на ужин, пристроив ее в тот же шкаф. Но, придя на ужин, обнаружили свою бутылку пустой, с надписью на этикетке: «ГВ! У нас не принято оставлять недопитые бутылки. СП». Теперь, вспомнив об этой капъярской шутке, СП и я вернулись к компании, окружавшей Рябикова - баяниста. Вероятно, я жадно следил взглядом за пальцами, за мехами, и это заметил Василий Михайлович. Остановив игру, залихватски, как деревенский парень, улыбаясь, он сказал:

- Эх, люблю побаянить, да жаль, что некогда. А ты, Василич, видать, тоже баянист? На, повесели душу.

Рябиков протянул мне баян, но я стоял, не зная, что делать с баяном. Василий Михайлович нажимал: мол, давай, играй!

- Не хочу срамиться после вашей игры. Всю жизнь мечтал о баяне, но приобрел его себе только год назад. А учиться некогда. Так и остался я на уровне школьной самодеятельности по классу балалайки, мандолины и гитары.