После окончания в октябре 1962 года работ по операциям КЗ, К4, К5 начальник полигона генерал Дорохов С. Д. пригласил членов Госкомиссии и представителей промышленных организаций на товарищеский ужин в одном из начальничьих коттеджей «на диком берегу Балхаша». Естественно, не обошлось без коньяка, были тосты, наступила некоторая общая раскованность, один из промышленников попытался спеть самодеятельную песню, в свое время популярную на капъярском полигоне, но его голос заглушался галдежом разогретой тостами компании. Попытка певца спеть «Санта Лючию» тоже не имела успеха у публики. Тогда я взял гитару и предложил спеть полигонную песню, но не капъярскую, весьма удаленную от нас в минувшем времени, а современную сары-шаганскую, нашенскую. Вот она, песня нами созданного и нас же создавшего полигона:

Занесла нас судьба

на край планеты,

уронила с крыла

на юге где-то.

Теперь вся жизнь моя течет

в пыли, в тумане:

прозябаю, друзья, прозябаю, друзья,

в Сары-Шагане!

И день и ночь грызет тоска

от жизни серой;

ох и злая судьба, ох и злая судьба

у инженегров!

Я приехал сюда

забить монету;

но проходят года -

монеты нету!

Я пропил все, иссяк арак

в моем стакане.

Что мне делать еще,

что мне делать еще

в Сары-Шагане?

С первых аккордов гитары галдеж прекратился, кое-кто начал мне подпевать, гости комиссии слушали с одобрительными улыбками. Но по окончании песни начальник полигона генерал Дорохов поднялся с места и сказал, обращаясь к генералу Герасимову:

- Товарищ генерал, эта песня - клевета на полигон! На высокий моральный дух личного состава! На бытовые условия наших офицеров! Есть недостатки, но чтобы так…

- Очень жаль, - ответил я, - что у вас, уважаемый Степан Дмитриевич, что-то произошло с собственным чувством юмора, м это помешало вам уловить здоровый юмор в словах этой песни. А вот у полигонных «инженегров» с юмором все в порядке. Они даже придумали оздоровительную процедуру, заменяющую воскресную поездку на берег Балхаша: начинать надо с массажа досками по седалищным местам и заодно вываляться в пыли; это заменяет езду по ухабам в кузове грузовика, оборудованном дощатыми сиденьями; затем - обливание водой и выбрасывание участниками по два червонца на помойку; это заменяет купанье в Балхаше и выпивку с закуской на его берегу. После этого можно смело отправляться в обратный путь уже знакомым способом (досками по седалищам)…

Это был элитарный ужин в уютном коттедже. Через открытые окна доносился услаждающий слух шум балхашского прибоя. На столе - коньяки, изысканные блюда, арбузы, дыни, виноград, всевозможные фрукты. Все это - дары благодатной Ферганы, доставленные специально слетавшим за ними самолетом. А где-то далеко в пустыне, на объектах, первом, втором, третьем, шестом и на многих других, те же самые «инженегры», которые сочинили не понравившуюся генералу песню, наверно, тоже отмечали успешное завершение работ по операциям К.

Я мысленно представил себе картину: на столах - графины с привозной водой и технологическим спиртом, «сэкономленным» при промывке контактов, волноводов и даже мифических оптических осей. Это - вместо коньяка. А вместо даров Ферганы - дары военторга, от которых вправду хочется «помахать рукой Сары-Шагану». Перед моим мысленным взором проходили те самые сподвижники, которые подобно атлантам вынесли и продолжали держать на своих плечах систему «А». И я предложил поднять за них бокалы.

После этого генерал Трусов К. А. попросил меня спеть под гитару что-нибудь более веселое, - мол, сары-шаганская и в самом деле отдает пессимизмом. Его просьбу поддержали многие. Меня взбесило выражение «отдает пессимизмом», и я решил: хорошо, я поддам вам оптимизма. Разыгрывая ускоренное опьянение и потерю самоконтроля, я запел:

Как на Дерибасовской

в доме номер шесть

четверо молодчиков -

воровских налетчиков

у старушки-бабушки

похитили честь.

Бабушка здорова,

кушает компот

и мечтает снова

пережить налет.

Этот дивертисмент вызвал у участников застолья нечто похожее на шок, но скандал, на который я рассчитывал, не получился. И тогда я с ходу выдал безобразнейшую площадно-хулиганскую частушку, начало которой, впрочем, было вполне пристойным:

Шел по лесу -

встретил беса,

бес - в чугунных сапогах…

После того как прозвучало окончание этого «произведения», первым вскочил с места и направился к выходу А. Н. Щукин. Вслед за ним то же самое, но словно бы нехотя, сделал председатель комиссии, а после этого - все члены комиссии и начальник полигона. Однако выходу из-за стола мешал плотный ряд стульев между столом и стеной. Поэтому образовалась «пробка», а из-за нее - заминка, которой я воспользовался, чтобы высказать кое-что уходящей комиссии под видом обращения к Трофимчуку:

- Михаил Игнатьевич! Я вижу, что вы колеблетесь: уходить с комиссией или оставаться с нами. Оставайтесь! У них - свои заботы, у нас - свои. Нам еще вкалывать и вкалывать здесь, на полигоне, а разным комиссиям - получать тайком ордена за нашу ишачью работу. Вот и сейчас комиссия спешно уходит - а знаете куда и зачем? Туда, где совсем недавно ее выдающимся членам раздавали ордена за операции К1 и К2. И они уже сверлят дырки в мундирах для новых орденов за КЗ, К4, К5…

На следующий день, здороваясь со мной, Антон Владимирович Герасимов сказал мне:

- Вчера я имел удовольствие узнать, что вы не только большой ученый и конструктор, но и очень веселый человек.

…Операции К были лебединой песней системы «А». Ее списали и демонтировали, передав радиоаппаратуру для использования в учебных лабораториях военных и гражданских вузов, а крупногабаритные антенны радиолокаторов точного наведения и поныне несут мирную службу в науке в качестве радиотелескопов. Один из них - в Туркменской Академии наук - особенно дорог мне как символ нашей дружбы с туркменскими учеными. Два других - в дорогой моему сердце нэньке Украине.

Преждевременным списанием системы «А» была упущена реальная возможность продемонстрировать высокоточное наведение антиспутника на спутниковую мишень и осуществление кинетического поражения этой мишени, продемонстрированного в системе «А». С целью пропаганды этой идеи мне удалось даже эффектно показать работу системы «А» в присутствии В. Н. Челомея и Сергея Хрущева. Но все мои старания в этом плане принимались как подкоп под систему ИС и лишь усиливали у ее сторонников желание поскорее разделаться с системой «А».

Опять я вижу свору эту

и слышу лай из камыша,

когда пускаем мы ракету

над диким брегом Балхаша

В августе 1961 года Расплетин, Чижов и я подписали согласованный документ о принципах выделения ОКБ-30 из КБ-1 в самостоятельную организацию. Договорились, что после отпусков займемся подготовкой проекта постановления ЦК и Совмина по этому вопросу. Казалось бы, что подведена черта под войной решений партбюро ОКБ-30 и парткома КБ-1. Но, увы, после отпуска Расплетин и Чижов заявили, что ранее согласованный документ они считают ошибочным; выделение ОКБ-30 - это развал КБ-1. Начались новые потоки бумаг в ЦК КПСС от партбюро ОКБ-30 и парткома КБ-1, и после баталий в верхах между сторонниками и противниками самостоятельности ОКБ-30 перед Новым, 1962 годом вышло постановление о выделении из КБ-1 Особого конструкторского бюро № 30 в качестве самостоятельной головной организации по проблематике ПРО.

Весь первый квартал 1962 года ушел на разделительные процедуры, завершившиеся подписанием разделительного акта. Все эти процедуры при поддержке министерства проводились под девизом: «Голым в Африку пущу!» Из исконных производственных площадей КБ-1 ни одного квадратного метра не было выделено новой организации. Занимаемые подразделениями ОКБ-30 помещения.подлежали освобождению в оговоренные разделительным актом сроки, так что с выделением ОКБ-30 КБ-1 получило существенное приращение производственных площадей.