- Но решение, по всей вероятности, будет положительным, - сказал Арутюнянц.

Из этих слов я понял, что мои дни в Академии связи сочтены. Этот молодой симпатичный Арутюнянц, похоже, из тех самых органов, которые несколько месяцев назад через военных кадровиков провели анкетирование намеченных заранее лиц по такой же форме, которую я только что заполнил в ЦК, изучили полученные анкеты и теперь вызывают отобранных кандидатов для личного ознакомления. Поэтому Арутюнянц так уверенно «предположил», что решение будет положительным.

Вернувшись из поездки в ЦК, я окунулся в свои кафедральные дела, к чтению лекций по спецкурсу, который я сам же и формировал, во многом опираясь на свои статьи в научных журналах и две монографии, вышедшие в издании ВКАС имени С. М. Буденного. Отсутствие учебных пособий по курсу при его новизне создавало большие трудности для слушателей. Нельзя было запускать материал, накапливая неясные вопросы: чтобы понять содержание очередной лекции, надо было хорошенько разобраться в записях по предыдущей. Не помогали и прошлогодние записи старшекурсников, так как курс лекций с каждым годом существенно углублялся, отдельные места его основательно перерабатывались. Поэтому слушатели старались почти дословно конспектировать каждую лекцию, а некоторые, поочередно сменяясь, вели один конспект на двоих. Я это понимал и, поддерживая жесткий темп лекций, старался, где нужно, выделять особо важные места повторением или же паузой, чтобы слушатели могли их осмыслить и сделать необходимые записи. Так было и в тот памятный для меня день, когда я сделал очередную паузу и, близоруко щурясь, проведя взглядом по аудитории, заметил едва уловимое движение среди слушателей: словно сговорившись, они посматривали на свои часы. Раздался звонок. Команда: «Встать! Перерыв». Я положил мел и начал поправлять чуб тыльной стороной перемазанной мелом пятерни, и в это время в аудиторию зашел дежурный по академии и передал мне приказание немедленно зайти к начальнику строевого отдела.

Начальник строевого отдела вручил мне предписание, в котором было написано: «Майору Кисунько Григорию Васильевичу. С получением сего предлагаю Вам убыть в г. Москва, СБ-1, для прохождения дальнейшей службы». На словах добавил, что все дела с отчислением из академии надо оформить немедленно, а завтра утром я должен явиться к новому месту службы в Москве. На мое замечание, что мне надо дочитать вторую половину двухчасовой лекции, полковник ответил, что этот вопрос теперь не должен меня беспокоить.

Обойдя с обходным листом соответствующие службы, я получил проездные документы и аттестаты, приобрел билеты на поезд и в тот же день вечером, за пять минут до полуночи отбыл в Москву поездом «Красная стрела». В жестком купе моим попутчиком оказался инженер-капитан Семаков И. В. - преподаватель кафедры радиолокационной аппаратуры, а в соседнем мягком вагоне ехал начальник этой кафедры инженер-полковник Лившиц Н. А., - профессор, доктор технических наук, один из кадровых воспитанников и ветеранов ВКАС. У них были такие же предписания, как и у меня. Будучи вышколенными насчет служебных разговоров в неслужебных местах, мы с Семаковым быстро уснули под размерный стук вагонных колес.

Где-то между Калинином и Клином я проснулся, тихонько вышел из купе, умылся, побрился и стал смотреть в окно вагона на пробегающие мимо и сменяющие друг друга желто-багрово-зеленые леса, овраги, строения, телеграфные столбы, линии электропередач. Но вскоре перестал замечать все это, мысленно представляя себе, как в Ленинграде сейчас просыпаются мать, жена, оба сына. Правда, младшему три года, и ему спешить некуда. А старшему надо собираться в школу, а так как ему сегодня исполняется 10 лет, то мальчику непременно хочется поскорее узнать, что ему подарят в эту круглую дату. До пяти лет он жил в эвакуации с мамой и бабушкой и все ждал папку с войны. А теперь в день его рождения папка опять, как нарочно, уехал, хотя уже и нет войны…

А ведь на самом деле война не прекращалась. Только ведут ее между собой бывшие союзники, и называется она холодной войной. Хотя куда уж может быть горячей война в Китае, в Корее. А еще незримая война идет в институтских лабораториях, в конструкторских бюро, где создается новое, фантастическое оружие для будущей большой горячей войны. Не на эту ли незримую войну едем мы - Лившиц, Семаков и я? Не зря американцы и англичане рассекретили все свои радиолокаторы. Значит, в этих делах готовится что-то новое и у них и у нас.

Вот уже промелькнула станция Сходня. Химки. Москва. Я взял свой нехитрый багаж - коричневый портфель из пупырчатой свиной кожи, и мы с Семаковым нырнули в толпу пассажиров московского метро, направляясь к загадочному СБ-1.

Указанное в предписании «место дальнейшей службы» было обнесено высоким дощатым забором, по верху которого на угольниковых перекладинах было натянуто несколько рядов колючей проволоки. За забором виднелись строительные леса: это, как я потом узнал, заключенные сооружают будущие новые корпуса СБ-1.

Отдел кадров (почему-то именуемый как «отдел найма и увольнения»), куда мы явились с Семаковым, размещался в неказистом, типа времянки деревянном одноэтажном строении. В нем было полно народу - и военных, и штатских, откомандированных в СБ-1. За столом в отгороженной части служебного помещения сидел майор госбезопасности, с ним рядом - тучный мужчина в сером однобортном костюме поверх белой рубахи с галстуком.

- Не хочу я в ваше СБ! - говорил какой-то штатский, обращаясь через конторскую перегородку то к майору, то к толстяку. - Отпустите меня обратно.

- Но вы даже не узнали, что мы вам предложим, - отвечал ему толстяк, в говоре которого угадывался нерусский, возможно, татарский акцент. - Может быть, мы предложим слетать на Луну.

- Кто предложит - пусть тот и летит…

В это время майор, заметив меня и Семакова, взял у нас предписания и пакеты с опечатанными воинскими личными делами, вышел в другую комнату и вскоре вернулся с разовыми пропусками, сказал, что сейчас за нами явится сопровождающий. С сопровождающим (а это был недавний мой ученик по Военной академии) мы прошли в приемную, где сидела секретарша двух главных конструкторов. Она объяснила сопровождающему, что ему надо проводить Николая Васильевича Семакова к начальнику отдела (назвала его фамилию), а меня пригласила пройти в кабинет Павла Николаевича, где сейчас находится и Серго Лаврентьевич. «Они предупреждены и оба ждут вас», - сказала секретарша.

Зайдя в кабинет, я машинально одернул гимнастерку, заправленную, как было принято в академии, под ремень с портупеей, близоруким прищуром окинул кабинет. По левой от входа стенке за письменным столом сидел генерал-майор инженерно-технической службы, а в одном из двух кожаных кресел напротив него боком к столу и лицом к двери сидел, по-мальчишески подвернув под себя ногу, молодой человек в нарядном свитере. Повернувшись лицом к генералу, я отрапортовал по форме о том, что «согласно предписанию прибыл для прохождения дальнейшей службы».

Генерал, смутившись, заерзал в кресле, поднимаясь с места, чтобы поздороваться со мной. А более проворный Серго вскочил с кресла, успел раньше, чем Павел Николаевич, поздороваться.

- Вот мы и снова встретились, - сказал Серго.

- Мы с вами встречались, когда я с профессором Минцем был у вас в лаборатории на кафедре, - добавил Павел Николаевич.

- Значит, - сказал я, - это были смотрины?

- Отчасти да, - ответил Павел Николаевич, - но вас и без смотрин с охотой возьмет к себе любой НИИ. Мы просто опередили других.

- Что же мы стоим? Присядем, вспомним Ленинград. Как там в академии? - спросил Серго.

- Пощипали вы две наши главные кафедры. Сначала забрали двух моих аспирантов, а теперь вот и меня. И еще начальник дружественной нам кафедры и его преподаватель прибыли со мной в одном поезде.

- У вас есть пожелания насчет рода работы здесь? - спросил Павел Николаевич.

- Думаю, что в этом вопросе у вас все намечено заранее, не зря же устраивались смотрины. Я полагаюсь на ваше решение.