Однако в научной литературе интересующих меня теоретических материалов было очень мало, хотя видно было, что тематикой СВЧ во время войны основательно занимались такие зарубежные физики-теоретики, как Э. Ю. Кондон (США), Дж. К. Слэтэр и Хартри (Англия), Л. Бриллюэн (Франция). Оказалось, что еще в 30-е годы Я. И. Френкель в своей «Электродинамике» мимоходом, в качестве иллюстративного примера, дал решение задачи о собственных колебаниях полых резонаторов, доказал ортогональность их собственных функций, и этот подход был впоследствии успешно развит Э. Ю. Кондоном применительно к задаче о возбуждении полых резонаторов заданными токами.

В то время я обратил внимание на то, что среди теоретических проблем в технике СВЧ особенно остро ощущался пробел в освещении вопросов возбуждения радиоволноводов, и я сразу же увлекся этой проблемой. Ее решение удалось найти, можно сказать, с ходу: уже весной 1945 года я показал рукопись Я. И. Френкелю, в июле она была представлена академиком Б. А. Введенским в «Доклады Академии наук СССР» и опубликована в № 3 этого журнала за 1946 год. Однако еще до опубликования эта работа получила положительный резонанс благодаря моему докладу в Москве 7 мая 1945 года на Всесоюзной научной конференции, посвященной 50-летию изобретения радио. Доклад был опубликован впоследствии в виде статей в «Известиях АН СССР (серия физическая)», в «Журнале технической физики» и в «Трудах ВКАС им. С. М. Буденного».

В 1948 году я узнал, что до меня задачу о возбуждении волноводов пытался решать Луи де Бройль и полученное им решение было помещено в его книге, изданной в Париже в 1941 году. При переводе ее на русский язык редактор перевода в предисловии отметил, что для решения этой задачи «автор использовал метод разложения решения по собственным функциям соответствующей однородной краевой задачи. При проведении этой плодотворной идеи автором допущены ошибки. Этот раздел написан редактором перевода заново на основании работы Г. В. Кисунько».

За пять лет работы в Военной академии мною был опубликован ряд статей по электродинамике СВЧ в научных журналах, изданы две монографии, представлена к защите докторская диссертация. Ее защита состоялась в марте 1951 года в Москве, в НИИ академика А. И. Берга.

Наряду с преподаванием в Военной академии мне довелось в 1945-1950 годах читать спецкурсы в Ленинградском госуниверситете, в политехническом институте, Военно-морской академии кораблестроения и вооружения, консультировать секретные разработки в ленинградских номерных НИИ Минсудпрома и Минавиапрома. Одним словом, мои преподавательские и научные дела складывались неплохо, и единственное, о чем я мог мечтать, - вернуться на гражданку (что не исключало и преподавание в Военной академии). И в самом деле: какой из меня военный? Я стал военным из-за войны, но теперь война закончилась, и почему я, без пяти минут доктор наук, должен тянуться и козырять перед любым слушателем, у которого воинское звание выше моего инженер-капитанского? К тому же многие начальники считали, что мои лекции слишком «университезированы» и не отвечают требованиям подготовки военных кадров: мол, военных надо учить только тому, что нужно на войне, ссылались при этом на самого Суворова.

Меня приглашал на физфак ЛГУ его декан С. Э. Фриш, но вопрос отпал в связи с тем, что я проживаю в военном городке, а возможностью исхлопотать Для меня ленинградскую квартиру университет не располагал. Приглашал и член-корреспондент В. П. Вологодин к себе в НИИ, обещал «выбить» мне городскую квартиру через свои связи, но когда я заговорил с начальством о демобилизации - меня вызвал начальник политотдела, запретил «об этом думать» и добавил: «Или вы думаете, что армии не нужны умные люди?»

В Военной академии меня не только по воинскому званию, но и по возрасту нельзя было отличить от слушателей, среди которых были и майоры и подполковники из довоенных командиров-выпускников нормальных военных училищ, старше меня по возрасту. В числе слушателей были многие мои однокашники по военному училищу и однополчане по 337-му орб ВНОС в равных со мной воинских званиях. От них в академии распространялось не мало курьезных историй о том, как мне, кандидату физико-математических наук, довелось в училище слушать объяснения на уровне курсантской программы устройства телефона, электронной лампы, закона Ома. А он (это обо мне) под видом конспекта в своей курсантской тетради рисовал какие-то интегралы и даже написал статью об электронном заряде в вакууме, которую потом, уже будучи в академии, опубликовал в «Журнале технической физики». Ходило обо мне не мало и выдуманных историй в этом же духе, но вскоре уже здесь, в академии, произошла реальная, всколыхнувшая слушателей история.

В весеннюю (1948 г.) экзаменационную сессию, направляясь в назначенную для проведения экзаменов комнату, мне довелось проходить по коридору, в котором начальник курса полковник Коптевский построил подчиненных ему слушателей для очередной «накачки». Когда я проходил мимо Коптевского, он загородил мне дорогу своей фигурой и прорычал:

- Куда прешь без разрешения старшего? Кругом - марш!

Вышколенный за семь лет военной службы, инженер-капитан, доцент, на виду у своих слушателей, как автомат, повернулся налево кругом и возвратился в свой кабинет этажом ниже.

Вскоре в кабинете зазвонил телефон. Мне, заместителю начальника кафедры, приносил свои извинения замначальника факультета по политчасти.

- Это произошло потому, что полковник из-за вашего воинского звания принял вас за слушателя, - пояснил замполит.

Через несколько дней после этого инцидента слушатели старших курсов на собрании партийного актива академии один за другим начали высказывать свое осуждение поступка полковника Коптевского. На собрании присутствовал прибывший из Москвы Маршал войск связи И. Т. Пересыпкин. После одного из таких выступлений маршал подал реплику:

- А не слишком ли много внимания мы уделяем этому эпизоду? Я думаю, будет лучше, если присутствующий здесь начальник академии представит потерпевшего инженер-капитана досрочно к званию майора… пока какой-нибудь дурак в высоком звании не посадил его на гауптвахту.

Эти слова маршала были встречены аплодисментами веселым оживлением участников партактива. Присвоение мне звания майора почти совпало с вызовом в Москву, в ЦК КПСС. В комнате, номер которой был указан в разовом пропуске «к тов. Сербину», кроме самого Сербина находился еще один в штатском, фамилию которого я узнал потом: Арутюнянц. После короткой беседы с ними мне было предложено в отдельном помещении написать автобиографию и заполнить подробные анкеты по хитроумнейшей форме. Например, надо было в деталях расписать сведения о моих и жены братьях, сестрах, родителях. В частности, мне пришлось описать, как моя сестра в составе студенческой группы в октябре 1941 года находилась на уборке картофеля в Донбассе, а в это время на картофельном поле появились немецкие танки, девушки разбежались по лесопосадкам, потом сестра пробиралась в село к тете Дарье (маминой сестре), проживала там якобы как чужая. Затем у нее отобрали паспорт и назначили явиться на сборный пункт для отправки в Германию, но она не явилась и полгода скрывалась, пока не пришли наши войска. (Между прочим, потом тетя Дарья и ее дочь рассказывали, что все эти подробности проверялись у них и у сельчан какими-то представителями из района.)

Сербин и Арутюнянц просмотрели заполненные бумаги, передавая их друг другу, после чего Сербии задал мне вопрос:

- Как бы вы смотрели, если мы будем рекомендовать вас решением ЦК перевести на другую работу? Не преподавательскую.

- Если мной интересуется ЦК, - значит, работа предстоит очень важная и очень нужная стране. Постараюсь сделать все, что в моих силах и в меру моих знаний, чтобы оправдать доверие.

- Постараюсь - этого мало. Надо оправдать.

- Именно так я это понимаю.

- Наш разговор с вами носит предварительный характер, - сказал Сербин, вопросительно, как мне показалось, поглядывая на Арутюнянца. - Мы еще посмотрим, взвесим, прежде чем будет принято окончательное решение.