— Нет, что вы. Видите ли, я сам не знаю, зачем я здесь нахожусь, у меня нет особого таланта общения. Но миссис Констебль выразила желание, чтобы я приехал, поэтому я здесь.

Он усмехнулся, и у доктора возникло какое-то странное ощущение. Несмотря на внутреннее сопротивление, репутация, которую завоевал Пенник, заставила его чувствовать себя неловко. Она окружала Пенника как аура; нужно было быстро стряхнуть с себя это впечатление, мешающее сохранению спокойствия и уравновешенности. В нем пробудилась коварная мысль: а что, если этот тип в самом деле может прочитать мои мысли? Атмосфера в оранжерее явно изменилась.

— Сядем? — неожиданно предложил Пенник. — Можно принести вам стул, мисс? Вам, наверное, будет гораздо удобнее на нем, чем на краю фонтана.

— Спасибо, мне вполне удобно.

— Вы уверены, что…

— Совершенно уверена, благодарю вас.

Доктор почувствовал, что она, несмотря на улыбку, тоже была неприятно удивлена поведением Пенника. Разговаривая с ней, он совершенно менялся: не мог связно выговорить ни одной фразы, и держался, как маленький смущенный мальчик. Он неловко уселся на плетеном стуле. Но быстро взял себя в руки, хотя Сандерс заметил, что он сделал несколько глубоких вздохов.

— Мы как раз рассказывали доктору, — начал Чейз, запустив пальцы в редеющие волосы, — о некоторых ваших подвигах.

Пенник протестующе взмахнул рукой.

— Благодарю вас. И какова была реакция доктора?

— Честно говоря, мне показалось, что он был немного шокирован.

— Действительно? И можно узнать почему?

Сандерсу почему-то вдруг стало не по себе, как будто не Пенник, а он должен был обороняться. И хотя этот тип не вглядывался в него пристально своими проклятыми глазами! Черт бы побрал это подсознание! Все это время он старался перехватить взгляд Вики, это нервировало его, он начинал смотреть в другую сторону и снова возвращался к ней взглядом.

— Я не назвал бы это шоком, — сухо ответил он. — Скорее, удивлением. Человек, который имеет дело с такой конкретной наукой, как анатомия…

— О! — воскликнул Ларри, — это нечестный прием.

— Согласен, но каждый ученый выступает против экспериментов, которые… — Он оборвал фразу, потому что хотел сказать: экспериментов, которые выступают против законов природы, но подумал, что это прозвучит слишком помпезно и может вызвать улыбку. — Ну, такого рода притязаний, — неловко закончил он.

— Понимаю, — сказал Пенник. — И поэтому наука отказывается проводить исследования в этой области, поскольку результаты могут оказаться невыгодными для нее?

— Ничего подобного.

Пенник поморщился, но в глазах у него загорелись веселые огоньки.

— Вы же сами признали, что в прошлом с успехом проводились некоторые эксперименты в области телепатии?

— В определенной степени. Но это очень далеко от результатов, в которых вы признаетесь.

— А вы что-то имеете против того, чтобы я шел вперед? В самом деле, дорогой доктор, это так же неразумно, как утверждение, что надо прекратить опыт с радио и телеграфом, поскольку первые исследования, хотя и удачные, были несовершенными.

«Надо быть внимательным. Он положит меня на обе лопатки, если так пойдет дальше. Прибегание к аргументам фальшивой аналогии является старым приемом».

— Именно к этому я и клоню. Работа беспроволочного телеграфа опирается на принципы, которые можно объяснить. А вы можете объяснить принципы, на которые опирается ваша теория?

— Подходящему слушателю.

— Но не мне?

— Дорогой доктор, — Пенник выглядел очень искренним, — прошу вас меня понять. Вы считаете мои рассуждения фальшивыми, поскольку я опираюсь на сравнения. Но если какое-то понятие является абсолютно новым, как иначе можно объяснить его, как не с помощью сравнений? Предположим, что я стараюсь объяснить туземцу принципы, на которых работает беспроволочный телеграф! Прошу прощения. Это не самое удачное сравнение. Но допустим, что эту же самую проблему я должен раскрыть перед цивилизованным римлянином, живущим в первом веке нашей эры. Для него сами принципы будут звучать столь же таинственно, как и результаты; я бы даже сказал, что принципы будут выглядеть столь же неправдоподобными, как и результаты. Я нахожусь в очень неудобной ситуации, когда люди требуют от меня вывести формулу всего этого.

Если бы мы располагали большим количеством времени, я попытался бы все объяснить вам. Общий принцип заключается в том, что мысль или то, что можно назвать силой мысли, обладает такой же физической природой, как и звук. И если осознание принципов работы беспроволочного телеграфа заняло бы у образованного римлянина несколько недель времени, прошу вас не удивляться, что вы не можете понять принципов телепатии в течение пяти минут.

Сандерс пренебрег последним высказыванием.

— Вы утверждаете, — настойчиво продолжил он, — что мысли имеют такую же физическую природу, как и сила звука?

— Да.

— Но ведь силу звука в связи с его физической природой можно измерить.

— Естественно. Звуковая волна может выбить стекло, и даже убить человека… То же самое, разумеется, относится и к мысли.

Он говорил достаточно убежденно. И Сандерс подумал, что его первое впечатление об этом человеке как сумасшедшем, было неправильным.

— Оставим пока вопрос, — заметил он, — смогли бы вы убить человека, используя только мысль, так как это, вроде бы, делают колдуны из племени Банту. Вместо этого перейдем на простой язык, такой, который может понять человек моего ограниченного ума. Что вы все-таки делаете?

— Покажу вам на примере, — просто ответил Пенник. — Если вы сконцентрируете свои мысли на чем-то, на ком-то, особенно на человеке или идее, которая имеет большое значение в вашей жизни, я скажу вам, о чем вы думали.

Это было что-то вроде вызова.

— Вы утверждаете, что с каждым могли бы это проделать?

— Практически с каждым. Разумеется, если вы не будете помогать мне и постараетесь скрыть свои мысли, возникнут дополнительные трудности. Но и с этим можно справиться.

Откровенность Пенника потрясла Сандерса. Мысли его панически заметались.

— Ну что ж, — сказал он с притворной небрежностью, — проверим ваши способности?

— В любой момент.

— Прекрасно. Тогда начинайте, — буркнул доктор, стараясь взять себя в руки.

— Ну, раз вы… нет, нет, нет! — резко крикнул Пенник. — Ничего из этого не получится.

— Из чего ничего не получится?

— Вы стараетесь освободить ваши мысли от всего наиболее существенного. Прошу вас не бояться меня, я не сделаю вам ничего плохого. Теперь, например, вы решили сконцентрироваться на мраморном бюсте какого-то ученого, по-моему, это Листер, который стоит на каминной полке в чьей-то библиотеке.

Это была абсолютная правда.

Есть такие чувства, которые трудно скрыть, потому что у истоков их лежит совершенное ошеломление. Быть «пойманным» на какой-то мысли — не слишком приятно; быть пойманным приятелем, который много знает о тебе, а остальное может домыслить, неприятно и заставляет ощущать некоторое бессилие. Но оказаться «прочитанным» в минуту, когда на ум пришла первая попавшаяся безделушка, и притом совершенно посторонним человеком со взглядом собаки, принесшей палку…

— Нет, нет, — запротестовал Пенник. — Вы должны предоставить мне больше возможностей. Бюст Листера не имеет для вас никакого значения. С таким же успехом это могла быть кухонная плита. Попробуйте еще раз.

— Минуточку, — прервала его Вики со своего места у фонтана. Ее руки судорожно сжимали платок. — Он отгадал?

— Да.

— Черт… — буркнул Лоуренс Чейз. — Прошу женщин и детей покинуть зал суда. Я написал тебе в моем письме, что не думаю, чтобы это мог быть обычный трюк. Ты же не записывал свои мысли на листке бумаги или что-то в этом роде…

— Трюк, трюк, трюк, — полушутливо прервал его Герман Пенник. У Сандерса, однако, создалось впечатление, что это просто поза, за которой Пенник старается скрыть огромное умственное напряжение; его чрезмерная вера в себя была оскорблена. Говоря так, он просто «старался показать себя». И существовало опасение, что он и дальше будет делать это. — Трюк, трюк, трюк! Это все, о чем вы, англичане, можете думать. Что ж, доктор, попробуем еще раз?