— Знаю, но я собираюсь дать показания. Меня проинформировали, что каждый, кто хочет, имеет право принять участие в дознании, и дать показания.

— Только не в этом случае. Такие отданы распоряжения.

— Вы не понимаете, о чем идет речь! Я — Герман Пенник. Я тот, всюду известный человек, который убил…

— В таком случае, — невозмутимо сказал полицейский, — идите в комиссариат и дайте показания там. Мне все равно, кого вы убили. И находиться здесь вы не имеете права.

— Не собираетесь ли вы помешать мне… — начал Пенник, сдавленным от бешенства голосом.

На мгновение показалось, что он не сможет взять себя в руки. Он поднял свою широкую ладонь и… еще… еще чуть-чуть… и ударил бы полицейского по лицу так небрежно, как будто хотел смахнуть паутину, загораживающую ему дорогу. Но потом опустил руку, на лбу у него выступили вены.

Полицейский смотрел на него с нескрываемым интересом.

— Не знаю, что ты собирался сделать этой рукой, скотина, — процедил он, — но если еще раз ты попытаешься сделать нечто подобное, то тебе придется очень пожалеть об этом.

Дверь зала заседаний снова заскрипела. Сэр Генри, уперев руки в бока, как балерина, приближался к ним.

— Все в порядке, сынок, — обратился он к полицейскому. — Позволь ему пройти. Коронер как раз заканчивает заседание, а я хочу поговорить с этим человеком.

Пенник спустился с последней ступени. Поставил на каменный пол сумку, снял перчатки и положил их в карман своего светлого коричневого плаща. Казалось, он не замечает Сандерса.

— Ага, так дознание уже закончилось? — спросил он. — Мне очень жаль. Так неудачно сложилось, что меня немного задержали. Прямо отсюда, чтобы не терять времени, я отправлюсь на аэродром в Кройдон. Поэтому у меня с собой сумка и…

— Вы выглядите весьма элегантно, — проворчал Г.М., приглядываясь к нему с живым интересом. — Я как раз думал, появитесь ли вы здесь.

— Я к вашим услугам. А теперь я постараюсь расшифровать ваши мысли, сэр. — Пенник говорил тоном дантиста, собирающегося произвести болезненную операцию. — Я должен сориентироваться, о чем идет речь. Признаю, что меня удивило решение Министерства Внутренних Дел о проведении этого следствия при закрытых дверях. Мне также любопытно, почему запрещен доступ прессе. Я не видел здесь ни одного журналиста. Мне пришлось задуматься над тем, не должно ли было это все послужить приманкой, а может быть, вызовом в мой адрес?

Сэр Генри покачал головой:

— Нет, сынок. Я совершенно не хотел, чтобы вы сюда приезжали. В самом деле. Но раз вы уже здесь, думаю, что мы можем войти внутрь и послушать заключение.

— Ага, вы стараетесь меня напугать? — Пенник рассмеялся в лицо своему собеседнику. — Это недостойно вас, сэр. — Он почти коснулся спины Сандерса, но по-прежнему совершенно игнорировал его присутствие. — Я обращался за справками к юристу. И точно знаю, что не могу быть обвинен ни в одном преступлении.

— Да, вы правы. Вы не можете быть обвинены ни в одном преступлении, связанном с этим делом. Но все же, давайте войдем и выслушаем вердикт. Да-а-а. Возьмите его под другую руку, — обратился он к старшему инспектору, который только что вышел из зала. — Пошли.

— Можно узнать, что вы делаете?

— Мы идем слушать вердикт. Фи… вы пользуетесь духами? А может быть, это бриллиантин?

— Не были бы вы так любезны убрать руку с моего плеча?

— Прекрасно, пойдемте туда. Сядем в последнем ряду, и никто нас не увидит.

Голоса снаружи, которые слабо были слышны в коридоре, ударили им в уши с удвоенной силой. Наступили сумерки, и мелькавшие в непрерывном хороводе за окнами ноги и лица бросали длинные тени на и так уже темный зал.

— Господа присяжные, вы приняли решение?

При последних словах коронера присяжные сгрудились вместе, а потом расступились, создавая сомкнутый фронт, как команда регбистов во время матча. Именно в этот момент кто-то прижал к окну фотоаппарат со вспышкой; свет озарил комнату и высветил Пенника с его вынужденным эскортом. Старшина присяжных, с красным лицом, вскочил на ноги. В руке у него был листок бумаги, который он сосредоточенно рассматривал.

— Господин коронер!

— Да, слушаю вас? Минуточку!

На этот раз за окнами полиция предприняла настоящую атаку. Ноги стали разбегаться. Старшина нервно оглянулся назад. Через мгновение он взял себя в руки и мрачно взглянул на листок бумаги.

— Господин коронер, — повторил он, — прежде чем я зачитаю наше заключение, могу я задать вопрос?

— Да, разумеется, если вы считаете это необходимым. Что вы хотите узнать?

— Господин коронер, вы обязаны принять любое заключение, которое мы сделаем?

— Разумеется.

— Ну, потому что несколько человек из нас не были в этом уверены, — сказал старшина. — Законы — это одно, но каждый трактует их по-своему. Есть какой-нибудь судья или учреждение, куда подаются апелляции, ну, или кто-то, кто может отменить наше заключение и сказать, что мы можем засунуть его себе…

— Нет, разумеется, нет, — нервно прервал его коронер. — Я не вижу никакой причины для того, чтобы вы должны были употреблять подобные выражения, господин старшина. Это не суд, а всего лишь дознание, и мы должны действовать согласно с вашими заключениями. Но, наверное…

Старшина глубоко вдохнул в себя воздух и поднял вверх мощный кулак, чтобы остановить дальнейшие комментарии коронера.

— Хорошо, именно это я и хотел знать. — Он взглянул на листок бумаги, который держал в руке. — Мы, судебные присяжные, — выкрикнул он во все горло — заявляем, что умерший был умышленно убит Германом Пенником при помощи чего-то, именуемого «Телефорс»!

Коронер вскочил на ноги. В волнении он забыл о лампе, висящей над столом. Он ударился лбом о тонкий стеклянный абажур, который громко зазвенел. Протянув руку, чтобы остановить раскачивающийся шнур, он одновременно заговорил:

— Господа, прошу вас, минуточку!

— Ну что, разве я не говорил тебе, Тед, что это ему не понравится, — сказал чей-то голос.

— Я не могу, разумеется, влиять на ваше заключение. И не собираюсь этого делать. Это вы должны оценивать факты, а не я. Но прежде чем ваше заключение будет официально зарегистрировано, я еще раз прошу вас подумать. Вы хотите, чтобы я отдал Германа Пенника под суд за совершение убийства?

— Да, господин коронер.

— А вы отдаете себе отчет, что такой процесс будет просто фарсом? Вы отдаете себе отчет в том, что не существует никаких возможностей осудить его?

Маленький рыжеволосый присяжный вытянул шею.

— Тогда мы все должны стыдиться самих себя, — заявил он. — Убийцы будут разгуливать на свободе, и кто-нибудь подумал, что станет со всеми нами? Нас мало интересует, что говорят доктора. В газетах подробно описано все это дело! И если об этом написали во всех газетах, то это никакая не политика, а истинная правда. Об этом было даже в нашей консервативной «Дейли Вайэлес». Интервью с большой шишкой, сэром Генри каким-то там. Если они не могут его осудить, это их дело, и тем более им должно быть стыдно, ну а мы сделали все, что от нас зависело.

— Хорошо ты ему врезал, Чарли! — крикнул кто-то с удовольствием.

— Господа, позвольте мне в последний раз обратиться к вам с просьбой о тщательном изучении всего дела! Вы задумались, например, во сколько обойдется налогоплательщикам процесс об убийстве?

— Во сколько? — с живым интересом спросил рыжеволосый присяжный.

— Это не имеет отношения к нашему делу и…

— Ну вот, а вы только что сказали, что имеет! — настаивал тот же самый голос.

— Ну, если вы так настаиваете, то я думаю, что расходы будут около пяти тысяч фунтов.

— Пять тысяч фунтов!

— Да, господа, что-то около этого. Неужели даже это не имеет никакого значения для вас?

Лицо старшины потемнело от бешенства.

— Имеет, и большое, — прошипел он. — Если они могут позволить себе швыряться деньгами во многих случаях, то думаю, что, черт побери, могут выделить немного и на охрану наших прав. В моем баре был вчера вечером один такой тип — очень вежливый, настоящий джентльмен, он так и сказал. Если они могут швырять…