Я даже не могу сказать точно, сколько это продолжалось и как могло бы закончиться. По законам жанра, придуманная мной автокатастрофа все-таки должна была произойти, а мужчина, мой сильный, прекрасный, свободный мужчина, должен был за одну ночь превратиться в одряхлевшего на глазах безумца, лишенного всякой привлекательности.
Или мне самой пришлось бы надеть темный плащ и под покровом ночи пойти пилить тормоза или что там принято подпиливать в таких случаях. А потом узнать, что утром его драгоценный «фолькс» не завелся и он взял ее машину. Узнать – и поседеть на глазах… нет, я повторяюсь…
Потому что не могу придумать ничего особенно страшного, ничего страшнее происходящего сейчас. Дело в том, что эта история не закончилась, она длится, длится… длится до сих пор.
Лягушка говорит:
Я все думаю: как же так могло случиться, что я тебе – ни зверем, ни птицей,
а другим каким-то существом трепетным
обернулась, ударившись оземь, – вот она я, бери меня замуж!
(Думала-то, как всегда – сначала лягушкой, потом девицей,
потом птицей,
потом ищи меня долгие года, а потом только – бери замуж.)
И как же так получилось, что тебе ни девицу, ни птицу,
ни другое какое существо трепетное не надобно,
что ты спросил – а где тут лягушка была? – и не взял меня замуж.
Послушай, нам надо поговорить…
«Если не спишь, позвони», – эсэмэс.
Привет. Я так и думала, что ты тоже не можешь заснуть, чувствовала, потому и написала. Я вот чего спросить хотела: скажи мне, милый, ты счастлив? Нет, я понимаю, что вопрос для четырех утра довольно странный. Но с другой стороны, час тигра, самый темный перед рассветом, – когда, если не сейчас? Давай, капелька правды еще никого не убила. Я знаю, что все хорошо, у меня тоже все хорошо, но несчастье и не счастье – это разные вещи, правда? Ничего плохого, но счастья нет. Вот я и спрашиваю – ты счастлив?
Вот и я, вот и я… не счастлива. А помнишь, когда мы были вместе, у нас же было… как-то мы умели это делать – быть счастливыми. Черт, как же мы друг друга понимали, как никто. И мир был, как мокрая акварель, и какое было солнце…
Да, и фиолетовые молнии! Ты запомнил, как я тогда говорила, душа моя, запомнил?!
Послушай, нам надо поговорить. Не так, как сейчас. У меня потрясающая идея – давай поедем за город. Мне тут знакомые дали ключи от дачи, поехали на денек, а? Полчаса по Ярославке, потом минут десять пешком. Я так устала, ужас, отдохнуть надо, а одна боюсь. Хочу посмотреть на осень. Поедем?
Господи, я так люблю, как ты говоришь «да» – так спокойно и решительно, будто черту какую переступаешь и на край света готов. И главное, это твое «да» ничего не значит – я знаю, сама такая…
А еще, ты знаешь, мне тут случайно подарили пару таблеток экстази, будешь? Я возьму с собой, релакс так релакс.
Смотри, сейчас уже пятый час, если не ложиться, то можно выйти в шесть и в семь встретиться где-нибудь на ВДНХ, оттуда автобусы ходят. Давай у билетных касс. Оденься потеплее, завтра обещали сухо, но прохладно… сегодня уже, точнее.
Только не засыпай, ладно?
(«Случайно подарили» – да, как же… Сколько я за ними охотилась, с ума можно сойти. Все кругом говорят, что наркотики на каждом углу, а как до дела доходит, ни у кого ничего нет. Кому ни позвонишь, отвечают: «Ты чё, спятила?» – и бросают трубку. Пришлось ехать к Сашечке, у него есть концы. Он посмотрел как на сумасшедшую, но дилерше позвонил. Разговор был примерно такой: «Привет, Наташа, как дела? Мне имеет смысл подъезжать сегодня? Все как обычно? Ладно, в восемь на “Соколе”». Вот уж никогда бы не подумала, что эта полноватая невзрачная женщина – наркодилер. Я ждала какого-нибудь живописного «хай, нигга» или хотя бы бледного торчка с бегающими глазками, но покупать наркотики у тетки со стертым лицом? Шерстяными носками она должна торговать по всем законам жанра. Но мне было НАДО. Полгода не трахались, месяц не виделись, – вряд ли вот так, на ровном месте, мы сможем раскрыться. А тут всего двадцать баксов за штучку, и что на уме, то и на языке…
А чего мне стоило чертовы ключи от дома выпросить у Анечки – отдельная тема, но это тоже необходимо.
Потому что нам действительно надо поговорить.
Только бы он не заснул.)
Солнышко, ты все-таки пришел! Автобус через десять минут, я уже купила билеты, пошли. Да, докуривай.
Ну вот, ну вот. Я посплю у тебя на плече, ладно? Ты меня разбуди минут за пять. Как хорошо, что ты такой высокий. У меня в последнее время мужики какие-то среднего размера, чтобы угнездиться, шею выворачиваю, как рождественская гусыня, а к тебе можно вот так приклонить голову, и все.
(Лучше я сделаю вид, что сплю. Я не могу сейчас говорить, не могу смотреть на его лицо. Бледный какой, не спамши, а красивый, собака… Лучше закрою глаза и буду дышать его запахом. Совсем все то же, чуть влажная шерсть, табак и его собственный безумный этот запах… Господи, как же я жила-то без него?! И как я еще буду без него жить?!
Так, а вот этого не надо. Не реви, не позорься.
Счастье мое. Счастье мое. Счастье мое. Счастье мое. Счастье мое. Счастье мое. Счастье.)
Подъезжаем? Я уже забыла, как это – просыпаться от твоего поцелуя. Забавно. Ну пошли.
Вот, здесь пешком недолго. Расскажи мне пока, как ты живешь.
Отлично, я рада. Ты действительно хороший художник, тебя не могли не взять. А как Манюня?
Ой, молодец какая!
У меня тоже все отлично. Да, я сейчас страшно занята, учусь, пишу, все дела.
Ну конечно, есть. У меня всегда кто-то есть, ты же знаешь. На мой век дураков хватит, прошу прощения, хороших людей. Меня же любят хорошие мальчики, это я, дура, люблю плохих. Ладно, потом. Мы пришли уже. Смотри, дорожка камнями вымощена, как положено. Вот ключ, откроешь?
(Какое все легкое, серое, поскрипывающее. Диван в светлом чехле, пара курток валяется, сыро, прохладно – то, что надо. Трахаться неуютно, а поговорить в самый раз. Интересно, здесь мыши есть?)
Интересно, здесь мыши есть? Надо было котейку прихватить, он бы порезвился.
Да, он в полном порядке. Хочешь водички? Здесь чудесно, правда? Небо, смотри, какое серое, туман еще не весь ушел, а листья в саду пару недель никто не убирал, когда солнце появится, они подсохнут, и можно будет валяться. Дым – это с соседнего участка тянет. Пошли посмотрим, тут ручей за домом.
Здорово, да? А ты совершенно точно должен вечером вернуться? Да? Ну и ладно, у меня тоже столько дел…
Здесь хорошо бы пожить, спокойно и безлюдно, как на том свете. Я уверена, что там все примерно так же, только тумана больше.
Кстати, о смерти. Съедим по таблеточке?
Вот тут, на крыльце. Давай эту куртку под попу подложим. Ну, за тебя! На, запей.
(Мы молчим. Мы молчим. Пустое, неловкое поначалу молчание наполняется несказанными словами, наполняется, переполняется, вытекает через край, выступает сквозь кожу, сначала ознобом, а после – потом, и снова ознобом, и внутри меня голос, прекрасный голос моей любви, низко, без слов запевает…)
Зайдем в дом. Закрой дверь.
(Сквозь сухие губы я выталкиваю пустые слова, а настоящие зреют пока в моем теле, в груди, в горле, раскрывают лепестки, поют.)
Скажи мне. Скажи.
(Скажи мне, любовь моя, как тебе без меня. Скажи мне, жизнь моя, как тебе без меня. Скажи мне, моя смерть. Счастье мое. Счастье мое. Счастье мое. Счастье мое. Счастье мое. Счастье мое. Счастье.)
Обними меня.
(Вот оно, тело, без которого нет мне покоя. Каждую ночь я засыпаю на твоей руке – представляю ее, твою руку, и засыпаю, прижавшись щекой. Эту трещину на пальце, поверишь ли, я целовала позавчера перед сном. А вчера – нет, вчера я так и не смогла заснуть, потому что ты звал меня, я же слышала, как ты звал.)
