Название успевает лишиться всякого смысла к тому моменту, когда у нее за спиной некто облизывает громадные губы. Но кто бы ни решил воспользоваться связью, в последний момент он передумывает, поэтому динамик молчит. Наверняка из названия книги можно выжать что-то для рекламы, ну хотя бы аббревиатуру? «Вам покажется, что автор переобулся, но это не так», «Автор переобулся? Судите сами…», «Неужели БО написал „Переобуваясь“? Купите и узнаете…» Хватает мгновения, чтобы понять, насколько плохи все эти идеи, но буквы словно застряли в голове: не настоящее слово, а какой-то обрубок, неизвестно из какого языка. Они пульсируют в мозгу в ритме барабана или начинающейся головной боли. Переобуваясь, Переобуваясь, Переобуваясь… Она радуется, когда от мыслей ее отрывает появление Уилфа, вот только он торчит в дверном проеме, словно дожидается указаний, отчего-то уверенный, что их должна дать она. Над внимательными серыми глазами и длинным носом с закругленным кончиком появляется лишняя морщинка, а затем он растирает широкое, но не лишенное привлекательности лицо.

– Значит, – начинает он, – э…

– Чем могу помочь, Уилф?

– Как думаешь, можно мне уже перекусить?

Джил приходится взглянуть на свои часы и понять, что он имеет в виду. Как это она умудрилась провести наверху целый час? Ведь даже кофе не выпила, который, может, помог бы прочистить мозги.

– Ой, извини, конечно, твоя очередь, – охает она, вскакивая с места и направляясь к лестнице так поспешно, что едва не забывает отметить окончание перерыва. По крайней мере, это доказывает, что она с головой погружается в работу, говорит Джил себе. По крайней мере, она отдает магазину все, на что способна. Наверняка никто не посмеет требовать от нее большего.

Мэделин

– Посмотри на все эти книжки. Как Дэн думает, сколько здесь книжек? Много?

– Нога.

– Не «нога», Дэн, много. У книжек нет ног. Почти все они на полках. Вот это называется полками. В магазине книжки стоят на полках. А у Дэна дома есть полки?

Неужели папаша сам этого не знает? Должно быть, считает, с малышами можно нести любую чушь. Он со своим сыном в секции «Текстов-крошек» и говорит так громко, что заглушает музыку в колонках, даже Мэд знает, что сейчас играет Гендель. Она в соседней секции, в «Текстах-ходунках», где некоторые книги действительно ушли не на свои места, потому что слишком тонкие, а одна книжка из «Текстов для подростков» разлеглась на верхней полке стеллажа с адаптированными сказками. Иногда Мэделин кажется, что в названиях ее секций на букву Т должно быть слово «Тягомотина».

– Волки! – выкрикивает Дэн и смеется почти так же громко.

– Полки, Дэн. Что, найдем для Дэна хорошую книжку? Какая Дэну нравится?

– Вот эти, – отвечает Дэн, выходя из секции и топая по прямой. – Хорошие.

Мэделин едва не фыркает вслух, потому что малыш направился в отдел с эротикой. Росс в «Психологии» перехватывает ее взгляд, но вроде бы сомневается, можно ли улыбнуться вместе с ней, хотя они же договорились оставаться друзьями. Когда она в ответ подмигивает ему, он быстро отворачивается, так и не улыбнувшись толком. Он стоит рядом с ребенком, который уже снял с нижней полки «Дисциплину чувственности», пока не подходит папаша и не выхватывает у него книгу.

– Это плохая книжка, – говорит он, шлепнув ею по эротическим альбомам на верхней полке, и впивается взглядом в Росса, к которому уже приближается Мэд. – Совсем плохая.

Ей тут же кажется, что он почувствовал между ними с Россом некую связь, но им совершенно не о чем жалеть. И они не допустят, чтобы на работе между ними возникали какие-то моменты неловкости. Она уже забывает, каким осязаемым и шелковистым был Росс внутри нее, и каким гелем для душа отдавал на вкус его пенис, она даже почти забыла, как выглядят его загорелое лицо и светлые волосы с близкого расстояния. Она улыбается ему без всякой задней мысли и продолжает складывать книги в тележку, надеясь, что томов, оказавшихся не на своих местах, будет в ней не больше, чем обычно. Отец Дэна, громко комментируя свои действия, выбирает книжку с односложными словами и удаляется вместе с сыном, вышагивая в ритме Генделя, а Мэд закатывает тележку в «Тексты-крошки» и невольно ахает, хотя надо бы выругаться. Полдюжины полок выглядят куда хуже, чем было даже до начала уборки.

Росс, заглядывая через стеллаж, раскрывает рот, и на нее веет знакомым ароматом мятной зубной пасты.

– Какая жалость, – бормочет он, оглядывая беспорядок на полках. – А я даже не заметил, как он это сделал. Я бы никогда не позволил такое своему ребенку.

– Ты никогда не упоминал, что у тебя есть дети.

– У меня их нет. Ты же знаешь, я предохраняюсь. – Загар на его лице, кажется, бледнеет от воспоминаний, когда он прибавляет: – Я хотел сказать, если бы у меня был ребенок.

– Росс, я тебя поняла. – Если бы они до сих пор были вместе, он бы догадался, что она просто подтрунивает над ним, ну а пока даже непонятно, сколько еще тем лучше не затрагивать. – Мне надо работать. А то я до сих пор книги сверху не привезла.

Она надеется, что не успела заразиться от папаши Дэна пристрастием к коротким словам. Как только Росс возвращается к своим стеллажам, она заново прибирается на полках, прежде чем загрузить книги в тележку в алфавитном порядке и отправить их на те места, где они должны стоять. Она сейчас набрала свой максимальный темп, и ей особенно нравится такое состояние. Однако когда она открывает своим электронным пропуском вход в бетонное фойе, где находится зона доставки товаров, ее движение тормозит лифт.

Неужели это самый неторопливый объект во всем здании? Приходится дважды ткнуть в кнопку, чтобы услышать за металлическими дверцами гул спускающейся кабины. Дверцы дергаются под аккомпанемент женского голоса, который интонациями напоминает Мэд секретаршу: «Лифт открывается». Две тележки устроили гонки в кабине лифта, серой, словно сгусток тумана, однако еще осталось место для Мэд с ее транспортом. Она жмет кнопку «Вверх», чтобы услышать: «Лифт закрывается».

– Ну, поехали уже, хороший лифт!

Мэд легко представляет себе, как тот дожидается завершения ее фразы, прежде чем задрожать дверцами и затем неспешно сомкнуть их. Пока он, содрогаясь, движется наверх, тележки подпихивают друг друга, издавая звяканье, словно начинающий барабанщик осваивает перкуссию. «Лифт открывается», – сообщает голос, когда кабина останавливается в верхней точке шахты. Дверцы разъезжаются в стороны, но, кажется, только потому, что Мэд сверлит их тяжелым взглядом. Отчаяние вынуждает ее ринуться в образовавшийся просвет, как только он становится достаточно широким, отчаяние заставляет громко стучать каблуками, когда она подходит к полкам со своими книгами. Когда смена только начиналась, тут было всего на час работы, но теперь полки набиты битком.

Они не опустеют, если топать на них каблуками, и если сверлить тяжелым взглядом – тоже. Новые книги поступают каждый день. Мэд так быстро загружает тележку, что не сразу понимает, отчего вдруг ее охватывает дрожь. Наверное, снова кондиционер выкидывает штучки – или нет, или это кто-то у нее за спиной. Она оборачивается и видит Вуди, который наблюдает за ней из двери комнаты для персонала на другой стороне прохода между металлическими полками. Должно быть, распахнувшаяся дверь породила сквозняк, такой же беззвучный, как сам Вуди. Он теребит вставший торчком вихор в остальном приглаженных, похожих на дерн волос, словно в нем скрыт переключатель, одновременно поднимающий и черные брови, и уголки рта.

– Зашиваешься? – окликает он.

«Только если резинка на трусах порвется». Вуди явно не входит в число тех, кому она могла бы так ответить.

– Пока еще нет, – говорит Мэд вслух.

Он вышагивает мимо сетчатых полок с надписью «Возвращенные и поврежденные» и кивает на ее полки, не сводя с них глаз. В его взгляде читается скорее снисходительность, чем укоризна, однако вытянутые щеки порозовели, а на широком лбу залегла лишняя морщинка.