Оглядываясь сейчас назад, я думаю, что Карпов почуял опасность еще в 1978 году, когда в возрасте всего пятнадцати лет я достиг уровня высшей лиги чемпионата страны. Ничего подобного прежде не случалось! Я не был еще даже международным мастером. Должно быть, это явилось серьезным сигналом для чемпиона, хотя он тогда был поглощен единоборством с Корчным и, казалось, ни о чем другом не думал. Но многие заметили, что Карпов внезапно перестал упоминать мое имя в своих интервью, когда речь заходила о перспективных молодых шахматистах.

Тогда я еще наивно полагал, что все проблемы решаются только за доской, в честной, спортивной борьбе. Я не мог представить себе, что совсем скоро буду вовлечен в игру без правил. Впервые я почувствовал, что происходит что-то неладное, на так называемом турнире поколений — матч-турнире сборных команд СССР, организованном в Москве в феврале 1981 года.

Команд было четыре: первая и вторая сборные, команда ветеранов и молодежная команда. Из восьми шахматистов, входивших в первую сборную, половину составляли чемпионы мира разных лет, в том числе и действующий: Карпов, Спасский, Петросян и Таль. Ветераны делали ставку на экс-чемпиона мира Смыслова и на Бронштейна — претендента, который, пожалуй, ближе всех был к чемпионскому титулу, но так и не завоевал его. В 1951 году он сыграл вничью матч с Ботвинником, причем ведя в счете за две партии до конца… Вообще, мне всегда казалось, что просто кому-то суждено, а кому-то нет, и уж если вам написано на роду стать чемпионом, вы станете им, а если нет — как, например, Бронштейну, Кересу, Ларсену, Корчному, — значит, такова судьба.

Естественно, я рассчитывал играть на первой доске в молодежной команде; такого же мнения придерживалось большинство шахматистов. Неожиданно руководство федерации стало настаивать на том, чтобы на первой доске играл либо Псахис, ставший накануне чемпионом страны, либо Юсупов. Но к тому времени мой рейтинг был уже одним из самых высоких в стране — выше, чем у Смыслова и Петросяна, превосходя даже рейтинг Таля. Так в чем, казалось бы, проблема?

Сейчас-то я понимаю, что ответ лежал на поверхности. Просто Карпов, как чемпион мира, играл в своей команде на первой доске и не хотел встречаться со мной. Другого объяснения нет! А тогда кончилось тем, что мы потребовали демократичного голосования, чтобы определить, кто возглавит команду. Чиновникам это не понравилось, но выбора у них не было. В итоге пятью голосами против трех выбрали меня. Таким образом, мы с Карповым оказались друг против друга за шахматной доской.

За несколько дней до встречи Карпову присудили очередной, седьмой по счету «Оскар» — приз лучшему шахматисту года, присуждаемый ежегодно Международной ассоциацией журналистов, пишущих на шахматные темы. Я по результатам опроса был назван третьим в мире. Мы стремительно сближались — чемпион мира и чемпион мира среди юношей. Флор писал тогда: «Несомненно, что в скором будущем Карпов и Каспаров будут встречаться часто. Многие полагают, что рано или поздно между ними состоится поединок на самом высоком уровне».

Мы сыграли в матч-турнире две партии, обе — творчески насыщенные, остросюжетные, продолжавшиеся по пять часов. Когда после первой партии корреспондент спросил, почему я отклонил предложенную чемпионом мира на 15-м ходу ничью, я ответил: «Я никогда не слышу зал, а тут вдруг заметил, сколько людей собралось на эту встречу. Я понял, что не имею права обмануть их надежды — нет, не на победу, а на бескомпромиссную борьбу».

И вторая наша партия с Карповым держала зрителей «под напряжением». Когда она закончилась, публика бросилась на поле — соревнование проводилось во Дворце тяжелой атлетики ЦСКА, — забыв, что за другими столиками игра еще продолжается. Обе встречи завершились вничью, но в обеих чемпиону пришлось нелегко. К тому же мне тогда удалось победить в споре сильнейших: я набрал больше всех очков на первой доске. Так что у Карпова вряд ли оставались сомнения относительно того, что в моем лице он имеет опасного противника.

Что же вызвало столь острый интерес зрителей? Прежде всего уверенность в том, что нынешняя встреча — это прелюдия к нашей будущей борьбе за мировое первенство. А также контраст между нашими игровыми стилями. У Карпова врожденное позиционное чутье и безошибочная интуиция в выборе позиций для своих фигур. Но, как правило, он предпочитает обходиться без осложнений. О себе он говорит: «Рискованная игра в стиле шахматных мушкетеров нравится любителям острых ощущений, но мне она не по душе. Я стараюсь трезво оценить свои возможности и не ломать себя». Карпов — яркий представитель игрового, спортивного стиля. Я же принадлежу к шахматистам исследовательского направления. Мне доставляет большое удовольствие поиск новых теоретических продолжений, многочасовые домашние анализы. Я обожаю комбинационные осложнения и безжалостно ломаю в себе шаблон, избегая соблазна решать проблемы одними техническими средствами.

Однако, делая такие обобщения, не следует забывать предостережение Петросяна: «Каждый гроссмейстер — довольно сложная личность, представление о которой не всегда соответствует действительности. Таль — не только "жертвы", Фишер — не только "электронная машина", а Петросян — не только "осторожность"». Именно поэтому я убежден, что в самом главном мы с Карповым не расходимся: мы оба уверены, что шахматы — это прежде всего борьба, поединок, в котором противник должен быть повержен.

Ботвиннику карповский стиль напоминает стиль Капабланки, а мой, он считает, ближе к алехинскому. Это не умозрительное заключение: в молодости Ботвинник играл с обоими великими чемпионами прошлого.

Сила Капабланки была в холодной точности его мышления, что позволяло ему делать верный выбор, независимо от того, насколько сложна и опасна позиция. Ботвинник играл и с Ласкером, который был чемпионом мира целых 27 лет! Это был настоящий боец, каждую партию он превращал в борьбу нервов, в психологическое единоборство со своим соперником. Он говорил: «Я считаю, что в шахматы играют живые люди с разными вкусами и характерами. В борьбе нужно учитывать их сильные и слабые стороны, и нельзя руководствоваться только общими теоретическими положениями или выводами».

Ботвинник рассказывал мне, что Ласкер однажды выбросил часы, которые спешили, сказав при этом: «Терпеть не могу, когда врут. Часы должны показывать точное время».

Да, гроссмейстеры порой выглядят эксцентричными, бывает, даже не от мира сего, но вспомним утверждение Спасского: у всех великих шахматистов трудные характеры. Эта трудность возникает именно потому, что в шахматах одна сильная личность встречается с другой сильной личностью и стремится к психологическому превосходству как одному из факторов достижения победы. В таком столкновении — высекаются искры…

Ботвинник писал в 1981 году: «Карпов очень хорошо считает варианты. Но его главная сила не в этом: он заметно превосходит Каспарова в позиционном понимании. Еще будучи совсем юным, Карпов уже демонстрировал прекрасное понимание позиционных принципов; он не имеет себе равных в искусстве гармонично располагать фигуры. Его фигуры обычно неуязвимы, в то время как фигуры соперника подвергаются постоянному давлению. В этом отношении стиль Карпова значительно лучше, чем Петросяна, который, достигнув абсолютно безопасной для себя позиции, терпеливо ждет ошибки соперника. Карпов не ждет: он играет активно».

Когда писались эти строки, Карпов находился в зените славы и уже шесть лет носил чемпионский титул. Ему было около тридцати, а я стоял на пороге своего совершеннолетия.

До нашего марафона, который начался тремя годами позже, мы встретились за доской еще лишь однажды. Это было в том же, 1981 году на московском «Турнире звезд», проходившем в великолепном Центре международной торговли. По воле жребия партия игралась в последнем туре, но ничего не решала, так как Карпов уже обеспечил себе общую победу. На 18-м ходу мы подписали мир. Я играл удачно до своего дня рождения, который пришелся как раз на середину турнира, но тут «сбился с ноги»: не довел до победы партию с Андерссоном, проиграл Петросяну. В итоге разделил 2—4-е места с Полугаевским и Смысловым.