Кульминация должна была наступить в 31-й партии. Так было запланировано. Карпов по этому поводу надел новый костюм. Вся его свита тоже была одета по-праздничному. Шахматная федерация СССР приготовила лавровый венок. Первую половину партии Карпов играл в этот день здорово. Он получил большой позиционный перевес и вскоре выиграл пешку. Но тут случилось нечто из ряда вон выходящее. Он просто запаниковал. Вообще говоря, паниковать должен был я, но я был как раз совершенно спокоен. «Даже снял для верности пиджак».
Карпов был на грани «сухой» победы. Позиция с лишней пешкой относилась к разряду типовых. Но он не решался форсировать события, а ждал, что я проиграю сам. Но случилось иначе. У меня появился шанс нанести контрудар, и я его не упустил. Преимущество Карпова быстро улетучилось.
Когда у него возникли трудности со временем, я предложил ничью, которую он принял. По словам очевидцев, руки у него дрожали, и он, казалось, согласился на ничью с каким-то странным облегчением.
Инициатива в матче перешла на мою сторону — я в этом не сомневался. Возможно, он тоже почувствовал это.
Неудивительно, что следующую партию я выиграл. Это была моя первая победа за 94 дня матча и первая в жизни победа над Карповым, начиная с партии в сеансе, которую я играл против него еще школьником, десять лет назад.
Тут как раз подоспел дополнительный тайм-аут, давший ему возможность прийти в себя (в Колонном зале состоялась сессия Академии наук СССР, что было заранее согласовано с обоими участниками). Теперь, по логике, чемпиону надо было лишь изменить матчевую стратегию, отбросить былую осторожность и дожать соперника. Но перестроиться Карпов уже не сумел. Объяснение некоторых обозревателей, будто продолжали действовать силы инерции, подходит для кого угодно, только не для такого опытного матчевого бойца, как Карпов. Он первым понял, что дело не в инерции и не только в усталости, а в том, что соперник играет все сильнее и сильнее. Для успешного завершения матча ему уже требовалось напряжение всех сил. Причем в каждой партии, а не в какой-то одной. Надо было что-то сломать в себе, играть не против соперника, как любит он говорить, а в шахматы. Этого Карпов сделать не смог.
Кстати, сдав без доигрывания отложенную партию, Карпов не позволил болельщикам своевременно поздравить меня с победой. Они сделали это перед началом 33-й партии. Корреспондент агентства Рейтер Джон Тиздалл писал: «Аплодисменты по случаю первой победы Каспарова прозвучали лишь сегодня, вылившись в громкую и продолжительную овацию публики, приветствовавшей претендента стоя. Карпова встречали тоже шумно и тепло, но не с таким энтузиазмом».
Затем был другой тайм-аут, продолжавшийся более недели. Колонный зал понадобился для панихиды: здесь был установлен гроб с телом маршала Д.Ф.Устинова. Затянувшийся матч начал создавать одну проблему за другой. Дело не только в том, что зал требовался для других мероприятий, часть из которых была запланирована еще год назад. Мы с Карповым пропустили Олимпиаду в Салониках. Истекали сроки виз и командировок для лиц, имевших отношение к матчу. У кого-то затянувшиеся разлуки вызвали даже семейные проблемы. Начались отъезды. Даже наши тренеры должны были участвовать в турнирах. Я лишился Дорфмана на месяц, пока он играл в первой лиге.
Затраты на матч росли. На нас давили, требуя переноса матча в гостиницу «Спорт», расположенную далеко от центра Москвы. В начале января по предложению Карпова мы написали письмо на имя председателя оргкомитета матча П.Н.Демичева, в то время министра культуры, кандидата в члены Политбюро, с просьбой не менять поле боя. Но добились лишь временной отсрочки. Думаю, что решающую роль сыграло все же не письмо, а личная гарантия Карпова закончить матч к концу месяца.
Кстати, на 29 января в Москве, в Политехническом музее, была запланирована лекция об итогах чемпионата мира, и я до сих пор храню билет на эту лекцию. Но когда 30 января в 47-й партии я одержал свою вторую победу, было объявлено, что переезд в гостиницу «Спорт» все-таки состоится.
Кин писал о 47-й партии: «Карпов играл на удивление слабо и к концу партии стал пунцовым — признак его близкого поражения. Счет 5:2 сохраняет за ним безусловное лидерство, но за два месяца он ни разу не выиграл и, должно быть, с опаской вспоминает теперь, как в Багио в 1978 году Корчной сумел ликвидировать такое же отставание в счете». Не только Карпов мог вспомнить Багио — Кампоманес, Севастьянов и Батуринский тоже были там.
Именно тогда в их головах, видимо, зародилась идея прервать матч. После поражения Карпов получил для восстановления целую неделю — роскошь, совершенно недоступная мне в начале матча, когда я так нуждался в передышке, — и, однако, в 48-й партии опять проиграл! С этого момента до 15 февраля, когда Кампоманес сделал свой «ход» (о нем пойдет речь в следующей главе), последовал еще один недельный тайм-аут.
Стали говорить, что к концу матча качество партий очень снизилось, из чего вытекало, что чемпион мира, видимо, нездоров, а мои победы — результат везения. Это мнение не подтверждается тщательным анализом. Конечно, игра Карпова была далека от совершенства, но вряд ли кто рискнет утверждать, что он в конце матча ошибался чаще, чем я в начале.
Люди из окружения Карпова не понимали, что происходит. Он так легко одолевал меня в стартовых партиях, что оставалось предположить лишь одно: его проигрыши вызваны нездоровьем. Для них проигрывающий Карпов — это больной Карпов, а значит, его нужно защитить. И себя заодно.
Думаю, ближе всех к истине подошел Кин, написавший следующее:
«Как нужно все это понимать? На мой взгляд, Карпов всегда страдал от пятна на его чемпионской репутации, получив титул без борьбы (из-за отказа Фишера в 1975 году). Поэтому чудесное спасение в критической ситуации, благодаря вмешательству высших, сил в лице президента ФИДЕ, не сулило его репутации ничего, кроме вреда. Гораздо мудрее для него было бы продолжать борьбу, взяв на себя риск за возможные последствия. Что касается Каспарова, то после крайне неуверенного старта он совершил подвиг, равного которому не найти во всей истории мирового спорта, сумев выстоять. Как помните, победителем матча становится тот, кто первым выиграет шесть партий. Из девяти стартовых партий Каспаров проиграл четыре при пяти ничьих. Казалось, он уничтожен, и никто не собирался оказывать ему помощь в этот момент. Но тут, проявляя поразительное упорство и зрелость, он заставил Карпова отчаянно биться в долгой борьбе на истощение (партии с 10-й по 26-ю). Для зрителей то были, вероятно, скучные ничьи, но они составляли важную часть каспаровского плана духовного восстановления. Поражение в 27-й партии поставило Каспарова в отчаянную ситуацию, но неспособность соперника нанести окончательный удар позволила претенденту полностью возродиться психологически и перехватить инициативу. В самом деле, Каспаров выиграл затяжной условный матч из 39 партий (с 10-й по 48-ю) весьма убедительно, добившись трех побед при одном поражении и 35 ничьих.
Четыре месяца к его горлу был приставлен нож, но он не прекратил сопротивления и в конце имел, возможно, даже лучшие шансы. Он играл определенно сильнее, и многие обозреватели сочтут теперь его притязания на звание чемпиона мира более вескими, чем карповские».
Многих разочаровало обилие ничьих в матче; как шахматист я об этом тоже сожалею. Но как спортсмен могу это объяснить уникальностью ситуации, сложившейся в матче. Виноватым я себя не чувствую и не думаю, что подобное когда-нибудь повторится.
Вспоминая с любовью времена Фишера, говорят, что он всегда играл на выигрыш. Карпов стремится выиграть ровно столько, сколько нужно. Я нахожусь где-то посередине между ними. По натуре я тоже максималист, но не обладаю решительностью Фишера. Конечно, жаль, но что поделаешь.
Увы, скандальное окончание матча заслонило его богатейшее шахматное содержание, которое так и не было профессионально изучено специалистами. Не сомневаюсь, что в будущем историки с большим вниманием отнесутся к плодам пятимесячного противоборства двух сильнейших шахматистов мира и обнаружат, что именно с нашего безлимитного матча современные шахматы пошли по новому пути…
