Он был потрясен этим и разгневан, и когда пришел прощаться на гражданскую панихиду, то, подойдя на минуту к гробу, вдруг оттолкнул его от себя руками и, повернувшись, ушел прочь. И на похороны он не пошел…»

Эти строки Светлана Сталина писала уже взрослой женщиной, пройдя через многие сложности собственной жизни, она имеет все основания высказывать оценочные суждения и делать определенные выводы.

В ее книге мы находим полную эволюцию личности матери: влюбленная в Сталина семнадцатилетняя гимназистка, боевая подруга на фронте, единомышленник, революционерка-большевичка, верная жена, мать двоих детей, скромная, постоянно думающая о том, как бы не скомпрометировать Сталина какими-то претензиями на материальные блага (мебель, быт в квартире – самые простейшие, в Промакадемию ездила на трамвае).

Все шло, как и полагается в дружной семье. Но начинает проявляться влияние извне. Троцкистское окружение в Промакадемии повседневно, мало-помалу (они умеют это делать) сначала зарождает сомнения относительно позиции мужа, потом – симпатии к своим позициям и, наконец, полное согласие с оппозиционерами.

Вспомните строки Светланы о «страшном письме», о том, что «самоубийца всегда думает «наказать» кого-то: «вот, мол», «на тебе», это «ужасный удар в спину».

Соглашаясь со Светланой, что это «удар в спину», хочется спросить – чей удар? Кто его нанес?

Надежда Сергеевна, как утверждает дочь, «любила его (мужа) со всей силой цельной натуры однолюба, как ни восставал ее разум, сердце было покорено однажды, раз и навсегда. К тому же она была хорошей семьянинкой. Для нее слишком много значили муж, дом, дети, ее собственный долг перед ними».

Оппозиционеры снова пытались придать самоубийству политический смысл, ссылаясь на последнее письмо Аллилуевой. Только политический смысл в этом поступке был совсем не тот, который им хотелось навязать народу.

Мне кажется, нет надобности делать какие-то предположения, ответ очевиден, он на поверхности: оппозиционеры-сионисты были большие мастера влиять на психику, на взгляды, на поведение человека, плести интриги. Наверняка, это была хорошо ими подготовленная, отрежиссированная, именно политическая акция. Они нанесли удар в спину Сталину рукой любимого человека – Надежды Сергеевны Аллилуевой. В этом и заключался главный политический смысл содеянного.

Как ни тяжел был этот удар, Сталин выстоял. Но, наверное, сделал глубокую зарубку в своей цепкой памяти и, когда пришло время, напомнил некоторым «невиновным жертвам террора» и эту свою боль.

Это произошло 1 декабря 1934 года в Ленинграде. Существуют две версии. Первая – бытовая: якобы Сергей Миронович ухаживал за женой Николаева Мильдой Драуле, и Николаев убил Кирова из ревности. Убийца и сам в начале следствия придерживался именно этого. Вторая версия – политическая, а точнее, полностью политизированная: Сталин организовал убийство Кирова, опасаясь его как конкурента на пост Генерального секретаря партии. Киров был хорошим организатором и оратором, он пользовался большим авторитетом. Якобы при выборах руководящих органов партии на XVII съезде за Кирова проголосовало столько же, сколько за Сталина, ходили разговоры, что надо бы заменить его на Кирова. И вот Сталин организовал это черное дело – убрал соперника.

Обе эти версии вымышленные. Первая сочинена подлинными организаторами политической акции – оппозиционерами, чтобы скрыть настоящие причины преступления и отвести подозрения от действительных убийц. Вторая версия имела целью скомпрометировать Сталина и отстранить его от власти. Это выдает настоящих организаторов убийства, которые уже много лет добивались замены Сталина у руля государства своим лидером. Обвинение Сталина не подтверждается ни здравой логикой, ни фактами, ни документами, ни показаниями подсудимых, а является полностью вымышленной политической провокацией противников Сталина.

Но именно эта версия, взятая на вооружение и Хрущевым на XX съезде, все еще бытует и всячески муссируется до настоящего времени.

Существует подлинная, неопровержимая третья версия, старательно упрятанная оппозиционерами и скрываемая их последователями – современными «демократами». Ничего не надо искать, нет никаких тайн, все на поверхности. Организаторы и исполнители убийства сами на следствии и публично на открытом судебном процессе признались: «Да, мы убили Кирова!» Не нужно ничего искать, кого-то разоблачать.

Вот читайте их показания на открытом судебном процессе в августе 1936 года:

Подсудимый Евдокимов, касаясь фактической стороны подготовки убийства С.М. Кирова, рассказывает, что летом 1934 года на квартире Каменева в Москве состоялось совещание, на котором присутствовали Каменев, Зиновьев, Евдокимов, Сокольников, Тер-Ваганян, Рейнгольд и Бакаев. На этом совещании было принято решение форсировать убийство С.М. Кирова.

Вышинский: – Так прямо и говорилось – «форсировать убийство Кирова»?

Евдокимов: – Да, так и говорилось.

– С этой целью осенью 1934 года, – продолжает Евдокимов, – Бакаев поехал в Ленинград проверить, как идет подготовка террористического акта против Сергея Мироновича Кирова ленинградскими террористами. Эти террористические группы установили слежку за Сергеем Мироновичем Кировым и выжидали удобного момента, чтобы совершить террористический акт.

Вышинский: – Убийство Сергея Мироновича Кирова было подготовлено центром?

Евдокимов: – Да.

Вышинский: – Вы лично принимали участие в этой подготовке?

Евдокимов: – Да.

Вышинский: – Вместе с вами принимали участие в подготовке Зиновьев и Каменев?

Евдокимов: – Да.

Вышинский: – По поручению центра Бакаев ездил в Ленинград проверять ход подготовки там на месте?

Евдокимов: – Да.

(Вышинский путем дальнейших вопросов устанавливает, что Бакаев во время своей поездки в Ленинград имел встречу с убийцей С.М. Кирова – Николаевым, с которым Бакаев вел разговор о подготовке убийства).

Вышинский (обращаясь к Бакаеву): – Вы в Ленинграде виделись с Николаевым?

Бакаев: – Да.

Вышинский: – По поводу убийства С.М. Кирова договаривались?

Бакаев: – Мне не нужно было договариваться, потому что директива об убийстве была дана Зиновьевым и Каменевым.

Вышинский: – Но вам говорил Николаев, что он решил совершить убийство Кирова?

Бакаев: – Говорил он и другие террористы – Левин, Мандельштам, Котолынов, Румянцев.

Вышинский: – Разговор был об убийстве Кирова?

Бакаев: – Да.

Вышинский: – Он проявил свою решимость. А вы как относились к этому?

Бакаев: – Положительно.

(Из дальнейших вопросов Вышинского Бакаеву выясняется, что последний после своей поездки в Ленинград докладывал Евдокимову и Каменеву о ходе подготовки убийства С.М. Кирова. На вопрос Вышинского обвиняемому Каменеву о том, имел ли место действительно такой доклад Бакаева ему, Каменев отвечал утвердительно).

Вышинский (обращаясь к Каменеву): – Что он вам передал?

Каменев: – Он сказал, что организация подготовлена к совершению удара и что этот удар последует.

Вышинский: – А как вы к этому отнеслись?

Каменев: – Удар был задуман и подготовлен по постановлению центра, членом которого я был, и я это рассматривал как выполнение той задачи, которую мы себе ставили.

(Далее отвечал на вопросы Вышинского Зиновьев).

Вышинский: – Обвиняемый Зиновьев, и вы были организатором убийства товарища Кирова?

Зиновьев: – По-моему, Бакаев прав, когда он говорит, что действительными и главными виновниками злодейского убийства Кирова явились в первую очередь я – Зиновьев, Троцкий и Каменев, организовав объединенный террористический центр. Бакаев играл в нем крупную, но отнюдь не решающую роль.

Вышинский: – Решающая роль принадлежит вам, Троцкому и Каменеву. Обвиняемый Каменев, присоединяетесь ли вы к заявлению Зиновьева, что главными организаторами были вы, Троцкий и Зиновьев, а Бакаев играл роль практического организатора?