Однако, несмотря на молодость, силу и ловкость, я потерпела поражение в открытом бою с Баалатой, вселившейся в медведицу и чуть не разорвавшей меня на части. Выручило меня только вмешательство Ледяной Королевы.

— Извини… — только и сумела я пробормотать.

Баалата медвежьими когтями серьезно разодрала мне ногу, и я была вынуждена признать, что не смогла парализовать ее достаточно быстро. Меня спасло только вмешательство Ледяной Королевы, превратившей Черную Даму-медведицу в очередную глыбу льда.

На этот раз мать Гуннара была бледнее обычного.

— Я не могу защищать Диану вечно, — пробормотала она. — Много столетий я провела среди льдов и очень ослабла. Я пробуждалась ото сна и бездействия лишь для того, чтобы родить Гуннара и вырастить его.

— Что же нам делать?

— Надо спуститься в Царство Мертвых и умолить их запретить Баалате возрождаться.

У меня возник план.

— Неужели только мертвецы могут воспрепятствовать возрождению Баалаты?

— Власть мертвецов почти беспредельна. Мы не отдаем себе в этом отчета, но достаточно оказаться в их царстве, чтобы в этом убедиться.

У меня подогнулись колени. Ледяная Королева намекала на Тропу Оры — путь, ведущий в обитель Теней сквозь провалы во времени и пространстве, туда, где материи больше нет, где тела растворяются во мраке небытия и где господствуют мертвецы.

— Хорошо. Я готова туда отправиться.

— Ты согласна?! — изумилась Ледяная Королева.

— Да. Я должна защитить Диану. Я же ее мать, и это придаст мне сил.

— Но ведь в Царство Мертвых не ступала нога ни одной омниоры!

— Значит, я буду первой.

Мне не хотелось думать о том, о чем я сама говорила, но другого выхода и, правда, не было. Я должна была спасти дочь.

— И ты оставишь Диану мне, пока тебя не будет? — с недоверием поинтересовалась Ледяная Королева.

Без колебания, я положила спавшую Диану на руки ее бабушки-одиоры — единственного существа, способного защитить мою малышку.

Взгляд Белой Дамы смягчился. Она стала с умилением разглядывать внучку, баюкать ее, тихонько напевая колыбельную.

Что я наделала?! Неужели сошла с ума?! Я же своими руками вручила свою единственную дочь одиоре!

Подумав так, я тут же вспомнила, что где-то совсем рядом шныряет другая одиора, которая с момента рождения моей дочери охотится за ней. И что не будет от этой одиоры спасения до тех пор, пока я не уговорю мертвецов положить конец ее бесчинствам.

Перед тем как выступить в путь, я покормила Диану грудью. Затем, отведав яств, предложенных мне Ледяной Королевой, испила нектар из ее кубка и выслушала советы о том, как вернуться живой из объятий смерти.

При этом я понимала, что если не вернусь, моя дочь станет одиорой — злейшим и опаснейшим врагом омниор. Поэтому я обязана была вернуться живой и невредимой.

Прежде чем отправиться в безвременье Царства Мертвых, я спросила Ледяную Королеву:

— Как тебя зовут?

— Зови меня Кристиной, — улыбнулась мать Гуннара.

— Береги ее, Кристина! Береги, как зеницу ока! — захлебываясь слезами, произнесла я и погрузилась в бездну ужаса, сжимая в руке свое единственное оружие — кривой нож слепой прорицательницы.

О Тропе Оры и тех ужасах, что мне пришлось пережить на пути в подземную обитель мертвецов, я почти ничего не помню. Я сознательно удалила это из собственной памяти, чтобы не терзаться кошмарными сновидениями. А о том, что помню, мне не очень хочется говорить. Возможно, достоверно уже ничего, и мой рассказ окажется далеким от истины. Кроме того, я так стремилась поскорее забыть обо всем, что увиденное причудливо переплелось в моей голове с тем, что говорится об обители теней в преданиях, сказаниях и мифах.

И вообще мы, омниоры, все-таки смертны и не можем до конца понять того, что находится за пределами известного нам мира живых. Нам трудно реально принять то, что можно лицезреть по пути в мир мертвых. Мы не в силах ясно представить даже то, что сжигающий все на своем пути огонь берет начало в воде! Стоит ли говорить, как мало мы способны понять, если речь идет об ушедших из жизни!

Живые заблуждаются, считая, что многое в их власти. Когда б мы знали в чьих, на самом деле, руках наши судьбы, у нас поубавилось бы спеси.

Я совсем не хотела запоминать увиденного в обители мертвецов, ибо жила надеждой на возвращение в мир живых. Кроме того, Кристина не стала от меня скрывать, что я вернусь из Царства Мертвых только в том случае, если не утрачу там волю к жизни и не отдамся во власть смерти.

Признаюсь, часто мне было очень страшно. Спускаясь в неизвестное, я так боялась, что иногда мне не хватало сил открывать преграждавшие мне путь двери. Я не знала, что ждет меня за каждой из них, и страх неизвестности до такой степени подтачивал мои душевные силы, что порой мне просто хотелось присесть на краю дороги и сидеть так веки вечные.

Иногда я говорила себе: «Все. Не могу больше», но тут же представляла, как плачет моя малышка, как ждет она моего молока. Лишь мысленно возникавший перед моим взором образ ребенка давал мне силы идти дальше.

Наконец я пересекла лагуну с темной водой, обманула грозного пса Цербера, и передо мной распахнулись врата цитадели мертвецов. Я стала первой живой омниорой, перешагнувшей грань между жизнью и смертью, чтобы поговорить с мертвыми.

Я прибыла к мертвецам с пустыми руками, но мои груди были полны молока, а глаза — слез.

Послушав совета Кристины, я преклонила перед мертвецами колени, зарыдала и стала умолять их смилостивиться над Избранницей — моей дочерью, которой угрожала смертью чернокнижница Баалата. Я говорила просто и ясно. Мне нужна была справедливость.

Мертвецы выслушали меня с сосредоточенным вниманием и велели подождать.

Не знаю, сколько продлилось это ожидание, мне оно показалось бесконечным. Наконец меня уведомили, что решение принято.

Мертвецы смилостивились надо мной. Я просила их о сострадании к моей малышке, подчеркнув, что Баалата преступила все законы жизни и смерти.

Обитатели Царства Мертвых приняли справедливое решение. На своем совете они постановили покарать Баалату за ее вызывающее поведение и за преследования беззащитной новорожденной девочки и приговорить ее к заточению в Царстве Мертвых.

На моих глазах вопившую и отбивавшуюся Баалату связали путами Несбыточных желаний, насадив ее на стальные шипы Возмездия в Пещере горя и слез, где она должна была остаться навсегда, не показывая больше носа в мир живых.

Возрадовавшись, я уже предвкушала радость встречи с дочкой, представляя, как сжимаю в объятиях ее теплое тельце, когда милосердные мертвецы предоставили обреченной Баалате последнее слово.

Извиваясь в путах, финикийская одиора изрекла страшное пророчество:

— Я вернусь в мир живых, ибо, когда Диане исполнится пятнадцать лет, она сама позовет меня, и я разорву ваши жалкие путы!

Мертвецы тут же заткнули ей рот, но слова прозвучали.

Не скажу, что я в них поверила, но я часто о них думала, и мне становилось не по себе. Поэтому мое возвращение было безрадостным. Меня не покидали мрачные мысли о том, что ждет всех нас через пятнадцать лет.

Я не знала, сколько времени прошло на Земле, пока я была в Царстве Мертвых. Не знала, что обнаружу в мире живых.

В голову приходили разные мысли:

«А вдруг Кристина превратилась в моего врага и мне придется защищаться от Ледяной Королевы, вознамерившейся похитить Избранницу?»

Я мучилась этими вопросами, поднимаясь наверх, вдыхая свежий воздух и пожирая глазами земные цвета. Постепенно я возвращалась к жизни, обретая ощущения, почти умершие во мне за время пребывания в Царстве теней. Когда я вспоминала поцелуи Гуннара, у меня дрожали колени. Когда я вспоминала нежную кожу Дианы, у меня трепетали кончики пальцев. Мне хотелось пить и есть. Я ожила, словно родившись заново.