Безумно вращая глазами, Метрикселла схватила мой атам за позолоченную рукоять и замахнулась. Но, заглянув ей в глаза, я прочла там страх, неуверенность и сомнения. Метрикселла отчаянно боролась сама с собой. Она дрожала как осиновый лист, тряслась и стучала зубами, но мне ей было не помочь.

Наконец Метрикселла разрыдалась, опустила руку с атамом и пропустила меня.

Я выскочила из квартиры, не оглядываясь, не извиняясь и не оправдываясь.

В моей голове царил полный сумбур. За короткое время я узнала множество невероятных вещей. Моя жизнь напоминала фарс, меня обманывали все, — мать, подруги. Даже я сама обманывала себя.

Уже на улице я кое о чем догадалась. Я считала Метрикселлу несчастной, наивной обманутой девушкой, но вряд ли это было правдой. Скорее всего, она давно обо всем знала. Но с каких пор?

Внезапно у меня как пелена спала с глаз. Я вспомнила свой разговор с Метрикселлой, состоявшийся сразу после того, как мы с Гуннаром познакомились и полюбили друг друга. Значит, Метрикселла знала все с самого начала и просто играла — со мной, моими чувствами и угрызениями совести! К тому же она поступила нечестно, объявив себя беременной, чтобы расстроить наши с Гуннаром отношения.

А я-то переживала за нее, не зная, что передо мной омниора, нарушившая запрет на использование своих способностей в личных целях и околдовавшая Гуннара через его рубашку. Отчего я была так слепа?!

Теперь мне требовалось лишь подтверждение своих подозрений.

С замиранием сердца я позвонила в дверь. Ее открыл Гуннар, но я не сразу его узнала, так он был на себя непохож. Мой викинг был худ, небрит, со спутанными волосами. Однако стоило ему меня увидеть, как его глаза засияли. Похоже, Гуннар уже немного освободился от пут Метрикселлы, которые я разорвала, уничтожив магического тряпочного человечка.

— Скажи мне, пожалуйста, только одно! — стала умолять его я. — Метрикселла знала, что ты полюбил меня?

— Я признался ей в этом сразу после нашей встречи.

— Она не беременна! — воскликнула я. — Она нам врала!

Для Гуннара это было откровением. Несколько мгновений он, похоже, не мог решить, кому верить — мне или Метрикселле, но быстро все обдумал и решил поверить мне.

Не колеблясь больше ни секунды, он погладил меня по щеке и прижал к своей груди с таким выражением лица, словно сбылось его самое заветное желание. Гуннар принялся целовать меня — сначала нежно, потом — жадно и страстно. Теперь мы могли с чистой совестью позволить себе то, в чем так долго отказывали.

Мы не отвечали на звонки в дверь, не поднимали телефонную трубку, не обращали внимания на разразившуюся на улице грозу, на грохот грома и сверкание молний. Той ночью весь остальной мир перестал для нас существовать.

Я осталась у Гуннара. Сколько я пробыла у него — два дня, три? Мы не считали их, не смотрели на часы, забыли о времени года. Нам было все равно — светит ли на улице солнце или сверкают звезды, льет ли дождь или грохочет гроза. Мы думали только друг о друге и нашей любви.

Гуннар убаюкивал меня песнями на своем языке и рассказывал чудесные предания о своем далеком острове с его ледниками и вулканами. Его голос был таким мелодичным и звучным, что я закрывала глаза и уносилась в мир укутанных вечными туманами бездонных фьордов, в которых таились драконы и тролли, и мысленно купалась в теплых водах бивших из-под земли гейзеров, согревавших своим паром обледенелые равнины. Постепенно я прониклась симпатией к суровой природе, по которой Гуннар так сильно скучал.

— Я чувствую себя воином в Вальхалле,[41] каждую ночь гибнущим в любовном сражении и воскресающим по утрам при звуках твоего голоса, моя валькирия.[42]

— В какой такой Вальхалле?

— В раю, куда попадают павшие в бою герои. А ты — валькирия, прекрасная дочь Одина, и будешь любить меня вечно.

— Но ведь ты сам — Один.

— Хорошо, тогда ты будешь моим конем.

— Восьминогим Слейпниром? Вот уж дудки!

— Хорошо, поскачем на нем вместе!

В своих снах я скакала с Гуннаром по небосклону на быстроногом Слейпнире.

Я обнимала Гуннара, а он показывал мне с высоты нашего полета обитель страшного чудовища — таинственное озеро Логуринн,[43] ведущий к центру земли вулкан Снайфедльс[44] на леднике Снайфедльсйекюдль,[45] кипящие воды в пещерах Гротагья[46] и водопад Гудафосс,[47] куда исландцы сбросили своих древних богов. Гуннар много раз в разговорах со мною упоминал эти места, и я радовалась им, как старым друзьям, хотя и видела их впервые в жизни.

Потом мы поскакали в иные земли, открытые далеким предком Гуннара — Эриком Рыжим[48] — в Гренландию, куда тысячу лет назад приплыли на своих кораблях викинги, чтобы высечь на гренландских скалах свои руны и познакомиться с инуитами. Так называют себя эскимосы, путешествующие на собачьих упряжках и охотящиеся на тюленей и белых медведей, чтобы питаться их мясом, натираться их жиром и наряжаться в одежды из их шкур.

Потом мы уносились на Слейпнире еще дальше, и наши ночные полеты неизменно заканчивались где-то далеко в девственно-белой, прекрасной и смертельно опасной ледяной пустыне.

К сожалению, мы не могли долго наслаждаться полным уединением. Хотя Гуннар отключил телефон и не отвечал на звонки в дверь, меня начала упорно вызывать Деметра.

Сначала я решила ей не отвечать, но Деметра стала взывать ко мне с такой настойчивостью, что у меня невыносимо разболелась голова. Мысленные вызовы пропустить мимо ушей невозможно и, в конце концов, мне пришлось вырваться из жарких объятий Гуннара, чтобы встретиться с матерью.

Мне ужасно не хотелось покидать нашу уютную квартиру. Интуиция подсказывала, что вне ее стен меня ожидает нечто ужасное, и она не ошибалась.

Перед уходом я попросила Гуннара обязательно меня дождаться и обещала вернуться как можно скорее.

Деметра выглядела очень сердитой и одновременно расстроенной. По одному ее виду можно было догадаться, что случилось нечто страшное. Наша встреча была окружена беспрецедентными мерами предосторожности, Деметра непрерывно озиралась по сторонам и держалась со мной очень холодно. В руке она сжимала газетную вырезку, но, прежде чем ознакомить меня с ее содержанием, спросила меня в лоб:

— Это твоих рук дело?

— Что?! — я действительно не понимала, в чем она меня обвиняет.

— Ты поссорилась с Метрикселлой?

Этот факт смешно было бы отрицать, но необъяснимо агрессивное поведение матери так меня задевало, что я вспылила:

— Не твое дело. Наши с Метрикселлой отношения не должны тебя волновать так же, как не волную тебя я!

— Нет, мое. И ты меня, наоборот, очень волнуешь. Даже слишком.

— И поэтому ты воспользовалась мною как громоотводом для защиты этой замечательной омниоры, которую ждут великие дела и блестящее будущее?

— Великие дела в будущем больше не грозят Метрикселле.

— Ах, вот как! Какая жалость. Неужели прорицатели наврали про ее судьбу?

— Похоже, да, — с каменным лицом произнесла Деметра.

— А нельзя ли узнать, какое такое будущее они предрекли нашей милой Метрикселле, что мы все теперь должны ее охранять?

— Метрикселла должна была стать матерью Избранницы, — выпрямившись на стуле, изрекла Деметра.

— Ого! Значит, Метрикселла родит Избранницу из Пророчества?

— В этом сходились все прорицатели. Об этом же говорили и звезды.